– Угу, – отозвалась я.
Тот давний, полный наслаждений вечер накрепко запечатлелся в моей памяти. Я раз десять пыталась произнести заклинание и чуть не завязала язык узлом в процессе, а потом сдалась и сказала Лю, что просто выучу проклятую мелодию как следует, памятуя о том, что в противном случае меня разнесет на кусочки.
Лю кивнула.
– Заклинание сохранения предназначено для маленьких детей, которых нужно научить звать на помощь. Я умела накладывать его в три года.
Я, очевидно, взглянула на Лю с явным сомнением на лице, потому что она добавила:
– То же самое и с Моей Прелестью.
Я инстинктивно потянулась к кармашку на груди, где, свернувшись, спала мышка.
– Что с ней не так?
Лю покачала головой.
– Все так. Но понадобилось гораздо больше времени, чтобы она проявила себя как фамильяр. И сейчас она ведет себя довольно странно. Я видела, как она попыталась укусить Ориона, когда он хотел положить руку тебе на плечо. Это значит, что она имеет мнение, независимое от тебя. С мышами, честно говоря, так не бывает.
Я хотела сказать, что мое мнение насчет попытки Ориона положить руку мне на плечо (или на любую другую часть тела) полностью совпадает с мнением Моей Прелести, но тут Лю многозначительно взглянула на меня, и я промолчала.
– Кроме того, я поняла, что ты почти никогда не пользуешься нормальными заклинаниями, – продолжала она. – Ты подметаешь комнату шваброй, прежде чем наложить чары.
– Мои заклинания отправят в ближайшее мусорное ведро всех присутствующих в комнате.
Лю кивнула.
– Да. И эти заклинания тебе легко даются, прямо сами собой выскакивают. Поэтому ты никогда не пользуешься магией, если можешь обойтись своими силами.
– Но как Цзы-Сюань это все угадал? – спросила я, помолчав.
У меня голова шла кругом. Действительно, мне почти никогда не достаются обыкновенные бытовые заклинания, а те немногие, что я получаю, всегда чересчур сложны – вроде тех чар, что я получила в прошлом семестре. Они оказались совершенно бесполезны в смысле обмена, поскольку были на древнеанглийском языке, а кроме того, требовали вдвое больше маны, чем современные заклинания, и много внимания. Я предполагала, что это школа ополчилась на меня, ну или мироздание в целом. Не хотелось думать, что обычные дешевые заклинания мне в принципе недоступны. Я сама не знала, честно говоря, хорошо это или плохо.
– Цзы-Сюань сказал – точно так же работает корректор, – ответила Лю. – Он как бы убирает детали и позволяет действовать на более высоком уровне. Но нельзя использовать корректор для работы с мелкими подробностями. Ты… нечто вроде живого корректора. Вот почему у тебя проблема с малыми заклинаниями… и средними тоже. Он догадался, потому что ты так легко перенаправила силу из чужого корректора.
– Ну, не очень легко, – проворчала я, но это было уже символическое ворчание.
Честно говоря, я бы не отказалась поболтать с Цзы-Сюанем сама; похоже, про мою магию он знал больше, чем я.
– Но в таком случае шанхайцам известно, что я не вру… они понимают, что я правда могу провести их через полосу препятствий. Почему же они не пришли?
– Они не верят, что ты скрывала свою силу от остальных, – сказала Лю. – Шанхайцы думают, что Нью-Йорк все знал с самого начала и ты была с ними заодно, просто помалкивала, чтобы остальные анклавы до выпуска ничего не знали о тебе.
Я застонала и опустила голову на колени. Проблема заключалась в том, что я не видела способов переубедить шанхайцев. Их опыт был ограничен языковым барьером, который делил школу пополам. За четыре года я перебывала на занятиях, по крайней мере, с половиной англоязычных ребят, но китайцев мне почти не попадалось. С людьми вроде Цзы-Сюаня, знающими несколько языков, я периодически пересекалась, встречала и двуязычных китайцев, которые проходили базовые предметы на английском, чтобы им это засчитали за изучение иностранного языка. И все. Для начала, большинство школьников из разных групп редко пересекаются – в компаниях в основном беседуют по-английски или по-китайски, так что общаешься ты обычно с теми, кто предпочитает тот же язык. Лю сознательно выбрала англоязычную тусовку, поскольку она занимается переводами заклинаний, а для этого нужно не только беглое владение иностранным языком, но и умение писать на нем сложные метрические стихи с кучей длинных многозначных слов.
Я не пересекалась с шанхайцами еще и потому, что в принципе никаких бесед не вела, точка. Я почти ни с кем не разговаривала на занятиях, ела одна, занималась одна, тренировалась одна, в свободное время сидела в своей тесной комнатушке… по сути, старалась не привлекать к себе внимания. Если бы я честно сказала, что у меня не было вариантов, поскольку никто не желал со мной общаться, шанхайцы имели полное право спросить, почему я не попыталась заинтересовать других. Ведь если бы я приоткрыла людям свои способности, то оказалась бы не в изоляции, а в центре внимания.
Это был отличный вопрос. Я провела три года, агрессивно внушая себе, что вступлю в любой анклав при первой возможности, и в то же время избегая таких возможностей. Как будто я играла в какую-то изрядно затянувшуюся игру, притворяясь сама перед собой. Если бы я хоть раз признала, что, возможно, мама была права и я просто не хочу вступать в анклав, я бы, вероятно, легла и умерла от отчаяния. Я смогла признать это, только после того как в моей жизни появились Орион, Аадхья и Лю. После того как я перестала страдать от абсолютного одиночества.
– Я так понимаю, шанхайцы тебя не переубедили? – спросила я без особой надежды.
Даже мне это казалось глупым, и я сомневалась, что Юянь и Цзы-Сюань настолько легковерны. Разве что купится кто-нибудь из тех, кто сознательно меня избегал… но шанхайцы вообще понятия не имели о существовании какой-то английской неудачницы, пока внезапно я не вырвалась на первый план. И тут Хлоя и прочие ньюйоркцы раскрыли мне объятия, предлагая союзничество и гарантированное место в анклаве, только потому что Орион на меня запал? На месте шанхайцев я бы решила, что нью-йоркский анклав рехнулся. Все выглядело гораздо логичней, если я была частью их клики с самого начала, ну или, по крайней мере, год-два.
Лю покачала головой.
– Они были очень вежливы, но, я так понимаю, заодно они хотели выяснить, не обманула ли ты меня… а может быть, я сама пытаюсь завязать отношения с ньюйоркцами.
Я шумно выдохнула. Лю говорила очень деликатно, но я понимала, о чем речь на самом деле: шанхайцы желали знать, не намерено ли семейство Лю подставить ножку сородичам и заключить союз с Нью-Йорком, чтобы выстроить собственный анклав.
– И что?
Лю пожала плечами.
– Я сказала им, что ничего не могу доказать, но ты моя подруга, и ты правда хочешь всех отсюда вытащить, и в Нью-Йорк ты не собираешься. Поэтому… шанхайцы решили, что ты меня обманула.
Она тихонько вздохнула.
Трудно сказать, что со стороны Шанхая это была необоснованная паранойя. Азиатские анклавы десятилетиями вели медленную жестокую борьбу с Нью-Йорком и Лондоном в попытке выбить у них побольше вакансий в Шоломанче. Базовые предметы на китайском языке в школе появились только в конце восьмидесятых. До тех пор выбора не было – только английский, пусть даже четверть учеников являлась, владея в качестве родного языка тем или иным диалектом китайского. Ситуация изменилась, только когда десять крупнейших азиатских анклавов, в первую голову шанхайский, публично объявили о созыве исследовательского комитета для постройки новой школы.
Разумеется, азиатские анклавы не собирались выполнять свою угрозу. Открыть вторую школу и расколоть население анклавов значило начать соперничество с Шоломанчей за отпрысков независимых волшебников. Обеим школам пришлось бы облегчить путь для нас – за счет собственных детей. И это не считая огромной стоимости постройки.
В общем, что они хотели, то и получили – больше вакансий в Шоломанче и преподавание на доступном языке. Не такой уж большой запрос – но, чтобы добиться своего, азиатским анклавам пришлось пригрозить, и распределение мест в школе по-прежнему оставалось далеко не справедливым. Я попала в школу, потому что в Лондоне оказалось свободное место, на которое не претендовали сию секунду, в то время как ребята в азиатских странах вынуждены сдавать зубодробительные экзамены в надежде оказаться среди счастливчиков (отсев – два к одному).
Но поправить дело невозможно, не начав отбирать места у сильнейших международных анклавов Америки и Европы – и никто из них не пожелает уступить. Грядет новое перераспределение, и наверняка будет драка. Нью-Йорк, Шанхай и их союзники наделали друг другу немало гадостей в последние годы. Страшно думать, что, возможно, какой-нибудь союзник Нью-Йорка отправился в Бангкок и уничтожил тамошний анклав, но ничего невероятного в этом нет. Не исключено, что прямо сейчас в мире идет настоящая война магов.
Это знают все, включая меня. Но, по правде говоря, я всегда плевать хотела на свары анклавов. Я с рождения была парией, неудачницей, которая боролась за жизнь; геомагические пляски сильнейших анклавов значили для меня не больше, чем я сама значила для шанхайцев. И вдруг об этом пришлось задуматься – и история оказалась адски запутанной. Разумеется, Юань и Цзы-Сюань не могли мне доверять. Они полагали, что после выпуска я отправлюсь прямо в Нью-Йорк и, вероятно, помогу тамошнему анклаву в войне против их родных. Почему бы не начать прямо здесь, если представится шанс?
– А какой у них выбор? – с досадой спросила я, после того как покрутила все это в голове и не нашла выхода. – В любом случае преодолеть полосу препятствий без меня они не могут, а если не будут тренироваться, то все равно погибнут. Конечно, я – не лучший вариант, но ничего другого нет! Почему бы не рискнуть? Пусть пришлют парочку прихлебателей и убедятся, наконец!
Лю покачала головой.
– Полоса препятствий – в спортзале.
Я застонала, легла на пол и уставилась в потолок. В спортзале, который я полностью переделала во время последнего Праздника фантастической и абсолютно бесполезной вспышкой. Она, несомненно, имела бы смысл, если бы я, скажем, решила устроить на полосе препятствий загадочную «поломку», которая позволила бы мне захватить власть над остальными. Идеальный вариант. Я продолжала бы контролировать бывших однокашников даже после выпуска. Именно так и действует полоса препятствий – необходимо