согласие, чтобы она заработала. Если малефицер сумеет хакнуть эту систему, то получит безотказный способ превращать людей в зомби.
– Прости, – негромко сказала Лю. – Я пыталась позвать хотя бы одиночек, но… мне не верят.
Она провела ладонью по короткому ежику на голове – этот бессознательный жест появился у нее после стрижки. В первые три года в школе Лю завела ненамного больше друзей, чем я. Ее семья не нуждалась в новых знакомствах. Она нуждалась в том, чтобы Лю выжила и помогла своим кузенам протянуть хотя бы первый год; предполагалось, что она проделает это с помощью малии. Но окружающие быстро замечают начинающих малефицеров и начинают нервничать.
– Одиночки доверяют шанхайцам. Большинство вообще бы сюда не попало, если бы Шанхай за них не боролся.
Я сомневалась в чистоте мотивов шанхайского анклава, но признаю: не мне – располагавшей гарантированным местом в анклаве – было спорить.
– Думаешь, лучше сказать им, что я знаю заклинание психического контроля, которое действует сразу на целую толпу? – поинтересовалась я.
– Нет, – твердо сказала Лю. – Э… правда знаешь?
Я красноречиво скривилась в ответ. Она, конечно, была права – это не внушало доверия.
Но если мы никак не могли их переубедить – если Юань, Цзы-Сюань и прочие шанхайцы решили держаться подальше от полосы препятствий, поскольку боялись, что мы хотим подчинить их и превратить в бомбы замедленного действия, – в день выпуска они бы все погибли, потому что совсем не тренировались, а ньюйоркцы со своими сподвижниками отправились бы по домам, к родным. Да, это вышла бы настоящая ловушка, если не по замыслу, то по результатам, и я сомневаюсь, что родителей шанхайцев вообще заинтересовали бы мои намерения.
И, словно для того чтобы усугубить проблему, на следующее утро на тренировку явились более сотни англоговорящих ребят. Такое скопление народу представляло нестерпимый соблазн, и во время пробежки на нас, выскочив из сугроба и из-за острых ледовых пиков, набросилась целая компания абсолютно настоящих и очень голодных злыдней. С их стороны это было неразумно – мы сразу поняли, что они настоящие, потому что в начале недели их не видели. Орион сбегал за каждым. Он без малейшего затруднения убил всех, не считая крупного растворителя, размером с морского ската, который отлепился от одного из ледников и попытался обмотать Ориона. Эту тварь я просто испепелила целиком.
Я могла уделить внимание растворителю, потому что остальные ребята заметно набрались опыта. Я неохотно признала, что это произошло благодаря Лизель; с утра она ждала прямо перед дверью зала и решительно заявила, когда я пришла:
– На сей раз поступим по-другому. Не думайте, как бы помочь тем, кто рядом. Подумайте, что у вас получается лучше всего, и ищите тех, кто нуждается именно в этом.
Она поставила сложную задачу – и немногие были готовы столь решительно оставить своих союзников без прикрытия. Но на полпути стало совершенно ясно, что это оптимальный подход, и все, по крайней мере, очень старались. К концу мне уже отчасти казалось, что мы с Орионом бежим одни – и это было, как всегда, прекрасно, даже еще лучше, хотя полоса оказалась трудная. Наш план сработал. Ребята помогали друг другу, а я вмешивалась, только если кому-то сильно не везло.
В индийской группе вечером тоже оказалось гораздо больше народу; Рави и еще трое членов джайпурского анклава привели свои команды – видимо, усилия Лизель в конце концов окупились. По-прежнему ни души из Мумбая, да и в целом из Махараштры. Неудивительно. В самом начале младшего класса, когда одиночки предпринимали первые отчаянные попытки найти друзей, меня начинали избегать в среднем со второй встречи. Но ребята из Мумбая вставали и уходили, не сказав ни слова, как только слышали мое имя.
Понятия не имею, что конкретно им наговорили про меня. Полагаю, папина семья не особенно распространялась о пророчестве, иначе некоторые анклавы, которые мне суждено уничтожить, активно заинтересовались бы моей судьбой еще до школы. Видимо, мумбайцы знали, что папины родственники были готовы принять меня и маму, однако мы не провели в их доме и одной ночи.
Вы, возможно, считаете, что этого недостаточно, чтобы превратить человека в изгоя, однако у семейства Шарма в Махараштре примерно такая же репутация, как у моей мамы в Англии. Папин клан произвел на свет нескольких знаменитых целителей, но в первую очередь эта семья славится пророками – потому-то она и держится на плаву. Прорицательская магия, как правило, работает так себе, в том числе потому, что люди сами не знают, что сделает их счастливыми. Не в том смысле, что ты чего-то хочешь и твое желание исполняется чудовищно искаженным образом; я имею в виду абсолютно прозаические вещи. Можно не сомневаться: если тебе понравилось в магазине платье, и ты его купишь и принесешь домой, оно много лет провисит в шкафу, а ты будешь убеждать себя, что однажды его наденешь, пока наконец не сдашься и не избавишься от неудачной покупки с чувством глубокого облегчения.
Так вот, в папином роду есть ясновидцы, которые могут сказать человеку, как получить то, что в самом деле его осчастливит. Самая знаменитая из ныне живущих пророчиц – моя внучатая прабабушка Дипти, к которой в настоящее время в основном являются с прошениями главы анклавов, оказавшиеся в сложной ситуации; она зарабатывает миллионы за один короткий разговор. Легенда гласит, что в возрасте трех лет Дипти вдруг оторвалась от игрушек, в то время как ее родные на досуге обсуждали брачные перспективы, и на полном серьезе посоветовала не беспокоиться об этом, пока она не вернется из Шоломанчи. Все страшно удивились, поскольку на дворе был 1886 год, очистительное оборудование еще не сломалось, и в любом случае в те времена в школу принимали только членов анклавов, да и то с ограничениями. Даже детям из анклава Мумбая приходилось конкурировать между собой за шесть вакансий, которые им неохотно предоставил Манчестер. Не говоря уж о том, что индийцы в норме не тратили бесценные вакансии на девчонок.
Дипти было семь, когда Лондон взял верх, разделил дортуары, вчетверо увеличил количество мест и сделал школу доступной для независимых волшебников. К тому времени родные Дипти уже знали, что, если однажды им достанется место в Шоломанчи, они непременно пошлют дочь туда. А еще они собирались найти ей мужа, готового войти в их семью. Никакая семья не станет разбрасываться дочерьми, способными с точностью предсказать важные события за много лет.
Дипти оказалась абсолютно права насчет того, что заранее планировать брак не стоило. После выпуска ее семью буквально засыпали предложениями индийские юноши, учившиеся вместе с Дипти. Всем им она тихонько давала полезные советы, например: «Не ходи сегодня в лабораторию» (в тот день взорвалась труба отопления) или «Выучи русский и подружись с вон тем тихим мальчиком» (тихий мальчик впоследствии оказался в верхних строках школьного рейтинга и пригласил приятеля-индийца в команду). Была даже компания молодых людей, вроде легендарных братьев Пандавов, которые предложили Дипти выйти сразу за них всех. Но она выбрала симпатичного молодого алхимика из независимой семьи, жившей в окрестностях Джайпура, – вегетарианца, строго придерживавшегося маны; у него были двое старших братьев, и он согласился переехать к Дипти. У них родилось пятеро здоровых детей, четверо из которых пережили выпуск – результат значительно выше среднего. Так и продолжалось. Из нескольких десятков правнуков Дипти особенно выделяла моего отца. Не понимаю, отчего она не предостерегла любимца от слишком близких отношений со светловолосой валлийкой в выпускном классе – может быть, и предостерегла, но он отнесся к совету старушки именно так, как это свойственно подросткам. Конечно, я бы ни за что не проигнорировала такой ценный совет, если бы его получила.
Какие бы наставления ни получил папа, он явно им не последовал, и в результате я здесь, а он мертв. И я – не Шарма из Мумбая, а Хиггинс из Уэльса, поскольку через полминуты после нашего знакомства прабабушка предрекла мне ужасную судьбу – ужасную для всех, кроме меня. Если не ошибаюсь, я должна стать чудовищным малефицером, который истребляет и порабощает анклавы. Честное слово, не буду утверждать, что в глубине души эта идея меня не привлекает. Однако маме пришлось вернуться вместе со мной обратно в коммуну: папины родные были готовы убить нового Гитлера, чтобы спасти мир, который мне суждено покрыть мраком и залить кровью.
Не премину отметить, что эта семья совершенно отрицает насилие – Шарма отвергли бесценное предложение перебраться в мумбайский анклав, поскольку там балуются малией, а они даже таракана не пожелали бы лишить жизни.
Короче, вы понимаете, отчего отношение родственников ко мне могло внушить подозрение людям, знакомым с репутацией Шарма. Даже если опустить мрачные подробности – несложно предположить, что в будущем меня ждет что-то крайне неприятное. Необязательно в глобальном смысле.
Поэтому я быстро оставила попытки познакомиться с ребятами, говорившими на маратхи. Более того, последние три года я провела, тщетно гадая, что́ они могли наболтать про меня остальным. Так приятно было хоть иногда отвлечься от мыслей о чем-либо более насущном, например удастся ли мне сегодня пообедать (или какая-нибудь тварь пообедает мной).
Конечно, теперь об этом можно было не беспокоиться. Даже если бы все индийцы выстроились в столовой и дословно повторили прабабушкино пророчество, те, кто ходил вместе со мной тренироваться, не стали бы меньше мне доверять. Они и так мне не доверяли; мы тренировались вместе не потому, что они искренне верили в мой план всеобщего спасения. Они согласились, просто потому что не имели другой возможности потренироваться, даже если я была злобным малефицером. Разумеется, почти все втайне строили планы со своими союзниками и примкнувшими командами и прикидывали, как они на самом деле будут вести себя в выпускном зале – особенно в том случае, если я действительно окажусь злобным малефицером.