Как только эта метафора пришла мне в голову, я вспомнила, что у меня есть одно пригодное заклинание – то единственное, которое я успешно составила сама. Одно-единственное заклинание, которое я вообще когда-либо попыталась написать, поскольку в великолепном приливе вдохновения создала призыв супервулкана. Немедленно после того я сожгла пергамент, но заклинание намертво засело у меня в мозгу, вместе со всеми чудовищными чарами, какие только мне попадались.
Я сделала глубокий вдох, собрала ману и вытянула руки на выдохе, одновременно произнеся первые слова. Две сияющие линии протянулись по полу по обе стороны от меня и двинулись дальше, как спиральные галактики; все, чего они касались, немедленно и ярко отражалось у меня в голове, подчиняясь власти заклинания. Остальные пытались цепляться за небольшие кусочки пола, которые они еще контролировали, но заклинание безжалостно отрывало их и передавало мне, пока весь зал не начал кипеть и содрогаться в моей мысленной хватке.
И тогда до лучших заклинателей вдруг дошло, к чему идет процесс – а именно, к гигантскому взрыву, на уровне природного катаклизма, который уничтожил бы всех находившихся в зале, а заодно, вероятно, снес бы и школу.
– Что ты творишь? – в ужасе закричал Магнус – он вообще-то был неплохим заклинателем, – и тут отчетливо наступил поворотный момент, когда все перестали думать о вражеской стороне и подумали обо мне.
И вовремя, потому что я как раз закончила с вступительной частью заклинания – стоило приступить ко второй части, и обратной дороги не было бы. Я остановилась, огромным напряжением воли удерживая массу энергии, и обеими руками разгладила зал – так внезапно, что половина ребят попадали на пол, когда холмы исчезли у них под ногами, а траншеи сомкнулись. Устоявшие попятились, вытаращив глаза от ужаса, а я зарычала, обращаясь ко всем сразу:
– Хватит! Перестаньте! Если бы я хотела кого-то убить – кого угодно, – он бы уже был мертв! Ру гуо во сянь ни си, ни мен си динь ле! – добавила я на своем паршивом китайском.
Поскольку мне пришлось напрячь все силы, чтобы не убить их, на окружающих это произвело определенное впечатление. Ну, насколько это было возможно в ту минуту, когда все искренне боялись гибели. По крайней мере, они уж точно перестали думать о том, чтобы самим кого-то убить. Даже Орион забыл о собственном гневе и просто стоял и смотрел на меня с возмутительным восторгом в глазах, демонстрируя полнейшее отсутствие здравого смысла и рассудка.
Удовлетворившись тем, что военные действия прекратились, я постепенно ослабила контроль над пугающе пластичным окружением. Холмы и долины медленно встали на места, деревья неестественным образом разогнулись, иллюзия обрела прежние очертания. Выпутывание из заклинания заняло почти пятнадцать минут, но меня и не думали отвлекать или перебивать; несколько человек даже встали у двери, чтобы никто не зашел. Когда я закончила, то дрожала и чувствовала тошноту. Я бы не отказалась полежать час-другой в темной комнате… но вместо этого глотнула воздуху и сказала:
– Я хочу вытащить вас отсюда. Вытащить всех. Перестаньте страдать фигней и помогите.
Глава 12Пауза
В четверг в китайской группе было четыреста человек. Затем мы с Орионом потащились в библиотеку и свернулись на кушетках, предоставив остальным устраивать над нашими головами разбор полетов. Я чувствовала себя половой тряпкой, которую несколько раз энергично отжали.
Дело было не только в возросшем числе; большинство новичков понятия не имели о наших стратегиях, и, кроме того, тренировки есть тренировки. Пропустив полтора месяца, они значительно от нас отстали. Без массовой гибели мы обошлись только потому, что я от отчаяния сжульничала и стала использовать заклинание Элфи, чтобы перебрасывать целые группы учеников и злыдней с места на место. Злыдни немедленно развеивались, поскольку были фальшивками. Твари в выпускном зале не будут столь услужливо исчезать, поэтому этот маневр не помог бы нам в реальности. Но я должна была сделать хоть что-то, просто чтобы все завершили тренировку живыми.
Я не обращала особого внимания на обсуждение, поскольку все решили, что основная задача – натаскать как следует свежеприбывших. Это было вполне логично. Юянь, вошедшая в состав организационного комитета, сказала, что они могут тренироваться каждый день в течение следующих двух недель, дав остальным (кроме нас с Орионом) время отдохнуть. Все согласились, и тогда Аадхья задумчиво сказала:
– Вообще-то нужно, чтобы испанская и индийская группы в ближайшее время соединились с английской или китайской. Начнем пробежки на пятьсот человек… через месяц! – добавила она, когда я гневно привстала с кушетки.
Я опустила голову, на время успокоившись, но тут Лизель раздраженно вздохнула, и не услышать этого было невозможно. Глядя на протертую обивку кушетки, я проговорила сквозь зубы:
– На следующей неделе – английская группа. Через неделю – китайская.
Орион, лежавший на кушетке перпендикулярно моей, тихонько застонал, но не стал спорить. Близился апрель. Осталось меньше трех месяцев.
Я не стану утверждать, что эта неделя доставила мне массу удовольствия, но к среде китайская группа уже приблизилась к приличному уровню, а после тренировки в пятницу Цзы-Сюань подошел к Лю и Аадхье и предложил свой корректор, чтобы усовершенствовать лютню. Они весь вечер вместе возились в мастерской, а в субботу, когда Лю взяла первые аккорды, а я запела заклинание, волна маны накатила на нашу толпу, эхом отдалась от стен зала и прокатилась еще раз, вчетверо усилив эффект всех заклинаний. Мне ни разу не пришлось жульничать; к концу тренировки я даже не выбилась из сил.
– Он не заставит тебя отдать лютню? – негромко спросила я у Лю потом, когда ребята столпились вокруг Цзы-Сюаня, рассыпаясь в поздравлениях.
Я только что испепелила целую стаю саранчи – такую огромную, что она затмила небо; саранча упорствовала, и мне пришлось устроить огненную бурю, которая целых пятнадцать минут бушевала у нас над головами, но этим уже никого нельзя было удивить. Ну или буря всех так напугала, что ребята постарались о ней забыть.
Лю и Аадхья уже переговорили насчет лютни и решили, что семья Лю заплатит за нее Аадхье – если, конечно, Лю выберется. Этот договор утверждал растущий статус Аадхьи как мастера и давал ей немалое количество ресурсов, с которыми можно было открыть мастерскую, а разветвленный клан Лю извлек бы из лютни гораздо больше пользы, чем Аадхья и ее родные. Но обычно цена за усовершенствование артефакта составляет три четверти стоимости результата. Цзы-Сюань имел полное право считать себя основным владельцем лютни, а поскольку он был членом шанхайского анклава, он с большей вероятностью выкупил бы долю Лю, чем наоборот.
Я просто спросила, я не имела в виду ничего такого, всего лишь поинтересовалась, нет ли дополнительных нюансов. Разумеется, усовершенствование лютни было в общих интересах, но кому-то она в конце концов досталась бы, и мне показалось бы странным, если бы из-за нее не торговались. Однако Лю страшно покраснела и живо приложила ладони к щекам, словно пытаясь стереть с них румянец; если она хотела отвлечь мое внимание, то потерпела крах.
– Он просил разрешения познакомиться с моей семьей, когда мы выберемся, – сдавленно произнесла она.
Я так и вытаращилась. Ну и заявление! Трудно сказать, что члены анклавов – и люди, близко стоящие к вступлению в анклав, вроде родных Лю – по своей воле устраивают молодежи свидания, браки и так далее, но зачастую старшие в этом участвуют. Все волшебники поколения ее родителей, дедов и прадедов лезли из шкуры вон, чтобы разжиться ресурсами и купить заклинания для строительства анклава. И они имели в виду вовсе не жалкий, маленький, старомодный Золотой анклавчик; они собирались воздвигнуть в пустоте башни и добавить к созвездию китайских анклавов еще одну современную звезду. Как только они соберут все фрагменты воедино, то начнут принимать предложения от независимых волшебников из разных китайских городов. Они и выберут город, чья магическая популяция предложит больше всего; мана и ресурсы волшебников-одиночек пойдут на строительство нового анклава. Волшебники, которые внесут наибольшую долю, войдут в анклав немедленно, а остальные будут поступать в него в течение десяти-двадцати лет, по мере того как строительство будет продолжаться, а анклав – расширяться.
Лю родилась, когда этот проект уже был задуман; предполагалось, что она внесет свою лепту в его осуществление. Она сама мечтала об анклаве. И каждый, с кем Лю пошла бы на свидание, несомненно, подвергся бы оценке как потенциальная часть этого плана. Возможно, ее родственники не собирались активно вмешиваться в процесс, но, конечно, они порадовались бы, если бы Лю привела домой подходящего кандидата. Несомненно, таковым мог считаться мастер из Шанхая, у которого хватило талантов, чтобы уже в школе создать корректор.
– Ну, так это… хорошо? – поинтересовалась я.
Лю озадаченно уставилась на меня, как будто сама не знала. Она посмотрела на Цзы-Сюаня, потом снова на меня.
– Он… милый? И очень симпатичный?
Как будто она спрашивала моего мнения. Насколько мне было известно, Лю еще ни в кого не влюблялась; подозреваю, что она считала это чересчур рискованным в то время, когда баловалась малией. Романы малефицеров, как правило, напоминают историю Бонни и Клайда – или Франкенштейна и Игоря. Далеко не каждого это привлекает. Так что теперь Лю получила настоящий подарок и осторожно заглядывала под крышку.
– Да, – искренне сказала я.
Видимо, моей обязанностью как подруги Лю было внимательно наблюдать и – при возможности – отомстить за хихиканье в мой адрес.
Лю, возможно, и сомневалась насчет Цзы-Сюаня, зато твердо была уверена, что мне следует уйти и не смущать ее; она раз десять повторила, что я не обязана с ней торчать. Я упорно делала вид, что не понимаю намеков, пока толпа вокруг Цзы-Сюаня не рассеялась. Он вежливо отделался от последних прилипал, а я как бы случайно отошла от Лю, но недалеко – мне было слышно, как он, подойдя, позвал ее с собой в библиотеку.