Я не посещала эту аудиторию с прошлого года и ничуть по ней не скучала, но нарочно сделала на день перерыв в репетициях, чтобы поучаствовать в оргии разрушения. И я оказалась не единственной. Пришли сотни ребят; у младших учеников еще шли занятия, но целая толпа народу прогуляла уроки, чтобы помочь нам по мере сил. Мы буквально разобрали аудиторию на части. Алхимики лили драгоценные разъедающие зелья на винты, заклинатели нагревали и охлаждали металлические листы, заставляя их коробиться и отставать от стен. Кое-кто взлетал к потолку и отдирал панели, крича: «Берегись, падает!» Даже младшеклассники, заметно вытянувшиеся с начала года, в каком-то исступлении крушили молотками стулья. Когда прозвенел звонок на обед, в аудитории не осталось ничего, кроме балок и труб.
План Лю, сравнительно с прочими, имел одно существенное преимущество: мы хотели разрушить школу. И я вовсе не шучу: наверняка нам было легче воплощать эту идею, потому что на каком-то подсознательном уровне она всем горячо понравилась. И нами двигали не только ненависть и злость, хотя и их хватало; думаю, все, как и я, втайне – совершенно иррационально – чувствовали, что если у нас все получится, если мы уничтожим школу, то избавимся даже от последствий пребывания здесь. Каждый, от самого наивного младшеклассника до тертого выпускника, с каждым днем все горячей желал вырваться отсюда.
Ну, кроме одного исключительного психа. По мере приближения второго июля Орион все больше мрачнел. Если бы он возражал против задания, которое ему поручили – Ориону предстояло охранять шахту, идущую вниз, и отбиваться от целой орды злыдней, – я бы его прекрасно поняла. Но, поскольку он ни словом не возразил против своего поручения и, казалось, даже ждал этого с каким-то зловещим предвкушением, я понятия не имела, что тревожило Ориона.
Нет, неправда. Просто я не позволяла себе задумываться о том, что его беспокоило. Он не приглашал меня на свидание после той неудачной попытки в спортзале – возможно, потому что чувствовал себя униженным, ну или потому что с тех пор нам не удавалось ни дня провести спокойно.
В любом случае тем лучше. Я пришла в школу и выжила, потому что была благоразумной, не теряла голову, старалась разглядеть все очевидные и неочевидные опасности, чтобы протиснуться между ними, не потеряв слишком много крови. Я не позволяла себе задумываться о чем-то, кроме выживания, особенно о таких безумно дорогих и бесполезных вещах, как счастье – да я и в целом в это не верю. Я хорошо умею переносить трудности, жизнь меня здорово закалила – и я не собиралась внезапно размягчаться. Я не хотела повторять мамин выбор и делать глупости из-за мальчишки, который пришел и сел рядом со мной в библиотеке, и мы были одни в пятне света, а вокруг сгущалась темнота – из-за мальчишки, который отчего-то считал меня такой замечательной и в присутствии которого мне становилось страшно и сладко.
Зато остальные как будто спятили – всю неделю я постоянно натыкалась в библиотеке на целующиеся парочки. За едой ребята выменивали презервативы и алхимические зелья сомнительной эффективности, и даже разумные во всех остальных отношениях люди хихикали, собравшись кучкой в женском туалете, и обсуждали, вы не поверите, планы на последнюю ночь. Я бы ни за что не отказалась от сна накануне нашей безумной попытки вырваться, даже если бы Орион Лейк явился ко мне в комнату с чаем и пирогом.
Пока мы с Лю, Аадхьей и Цзы-Сюанем проводили время в мастерской, совершенствуя лютню и репетируя, Орион продолжал тренироваться в спортзале. Во время выпуска ему предстояло защищать очередь, если злыдни обойдут всю школу и вернутся в зал, прежде чем мы успеем выскочить. В таком случае… что ж, в таком случае Орион, вероятно, принял бы безнадежный, но тем не менее решительный бой на баррикаде, удерживая злыдней и давая остальным возможность сбежать. А мне пришлось бы стоять у ворот, заклинанием отгоняя тварей от ребят, и Ориона неизбежно одолели бы и разорвали у меня на глазах те самые чудовища, которых я приманила.
Не в силах удержаться, я ходила в спортзал посмотреть на него, просто чтобы потыкать в больное место. Мне ничуть не становилось легче, когда я видела, как он истребляет десятки поддельных злыдней. Я знала, что Орион – прирожденный убийца чудовищ, но если наш план сработает, злыдней будут не десятки, а сотни и тысячи, и все сразу навалятся на него. Но я наблюдала за ним, стоя на пороге, каждый день, после собственных репетиций, а когда Орион заканчивал последнюю пробежку, мы вместе шли ужинать – молча. Я усилием воли подавляла желание сказать: «Ты не обязан тащить это в одиночку, ты имеешь право попросить помощи или хотя бы защиты. Мы устроим лотерею, будем тянуть жребий». Я уже сказала ему это однажды, а он просто пожал плечами и ответил: «Другие будут только мешаться». Возможно, Орион был прав, потому что никто не устоял бы под массированной атакой злыдней. Никто, кроме меня, а я должна была спасать остальных. Всех, кроме него.
Но в последний день перед выпуском мы решили дать моим связкам отдохнуть, и после обеда я спустилась в спортзал и сказала Ориону, что напоследок пробегусь вместе с ним. Он как раз стоял за дверью и готовился, бодро насвистывая и посыпая руки магическим порошком – вроде гимнастического мела, только блестящего. У него хватило смелости возразить:
– Тебе надо отдохнуть! Ни о чем не беспокойся, я не подпущу к тебе злыдней…
Тут он увидел мое выражение лица и поспешно добавил:
– Ладно, пошли.
– Пошли, – сказала я.
Тренировка действительно подняла мне настроение, сама не знаю почему. Как бы глупо это ни было, но посреди наступающей толпы злыдней, которую обрушила на нас школа, я, как и Орион, совершенно не сомневалась в своей неуязвимости. Мы могли сделать то, что задумали, могли, ничто бы нас не остановило – кроме почти неизбежной смерти, разумеется. Но я позволила себе эту роскошь, роскошь безумной уверенности, пока мы вместе с Орионом крошили злыдней, передавая право на удар друг другу с безыскусной грацией танцоров, и мои обширные смертоносные заклинания косили злыдней направо и налево, а молниеносные атаки Ориона сражали всех, кто смел выжить и сунуться ближе.
Он бросился в одну сторону, чтобы разрушить стойку с раскачивающимися стеклянными лезвиями, затем немедленно перебежал в другую, чтобы уничтожить клубящееся фиолетово-розовое облако ядовитых газов, а потом остановился рядом со мной. И когда Орион улыбнулся мне, тяжело дыша, потный, с блестящими глазами, я невольно рассмеялась и окружила нас обоих огненной спиралью, так что носившиеся вокруг шрики взорвались, словно крошечные фейерверки, а полдесятка механических злыдней, расплавившись, превратились в сверкающие лужицы жидкого металла. Полоса препятствий закончилась – мы остались одни в солнечной дымке, под живописными фиолетово-красными кленами. В следующее мгновение послышался неестественно идеальный раскат грома, и налетел теплый летний дождь – это было бы неплохо, но трубы спортзала оказались населены, и вниз густо посыпались амфисбены, извиваясь и шипя. Мы устремились к маленькому павильону; Орион втащил меня внутрь, притянул к себе и поцеловал.
И я поцеловала его в ответ, просто не удержалась. Мягкий шелест дождя был ненастоящим, только амфисбены время от времени со стуком падали на крышу. Прекрасные деревья были ненастоящими, павильон был ненастоящим, это все была ужасная бесплотная ложь… но настоящим был Орион. Губы, обнимавшие меня руки, горячее тело, капли дождя и пота, упавшие мне на щеку с его волос, дыхание, вырывавшееся изо рта, пока он продолжал целовать меня, желать меня… сердце, бьющееся так сильно, что стук отдавался в моей груди, – хотя, быть может, это колотилось мое собственное сердце…
Орион зарылся руками в мои волосы, не прерывая поцелуя, а я вцепилась пальцами ему в спину, так что футболка поехала по швам вся сразу, как бывает, когда штопаешь одежду старыми нитками. Орион шарахнулся, когда футболка с него свалилась, я убрала руки, и некоторое время мы, тяжело дыша, смотрели друг на друга.
Он отстранился первым, с несчастным перекошенным лицом, и, видимо, собирался извиниться – я это сразу поняла. Мне тоже следовало извиниться, потому что я сделала глупость, не следовало так себя вести, даже если бы мама не предостерегла меня насчет Ориона Лейка… но вдруг я подумала, что сидеть здесь, за несколько часов до выпуска, не так уж глупо. Это было даже очень логично, потому что завтра Орион мог погибнуть – и я могла – и я никогда бы не узнала, каково заниматься с ним любовью; могло получиться неприятно, неуклюже, ужасно, но лучше так, чем никак, поэтому я сказала: «Молчи, Лейк», прежде чем он успел открыть рот. И я первая подошла, и обхватила Ориона вокруг тела, и властно произнесла:
– Я хочу. Хочу.
И поцеловала его.
Он застонал, снова обнял меня и поцеловал, а потом опять отстранился и сказал дрогнувшим голосом:
– Эль, я тоже хочу, даже очень, просто…
– Я знаю, ты чокнутый оптимист, который думает, что может убить миллион злыдней – а я нет. И даже если бы я точно знала, что мы вырвемся, я все равно не хочу ждать, когда мы выйдем и окажемся по разные стороны океана. Я не желаю ждать!
Я хотела, чтобы он снова прижался ко мне, хотела ощутить волну горячего тепла, и это было так ясно и очевидно, что я не понимала, отчего Орион этого не хочет – я понимала, что поступаю несправедливо, но все-таки я шагнула к нему и протянула руки.
Орион отвел взгляд.
– У меня… нет сил.
– Что? – недоуменно спросила я, потому что не видела в его словах никакого смысла.
– Совсем нет сил. Злыдни в школе попрятались, а с разной мелочью все сами справляются. Магнус дал мне немного маны утром, но…
Он не договорил, а я почувствовала, что брови у меня застыли на линии волос.
– Я и не думала, что это зависит от маны, – произнесла я, взглядом указав в нужную сторону, и тут же мысленно прокляла мать Аадхьи, потому что, разумеется, сразу вспомнила про «тайного ручного злыдня» и едва удержала приступ хохота. Это ничуть бы не улучшило дела, поскольку Орион и так уже побагровел от унижения.