На фотографии, которую передал мне «Денис», на одном из трех снимков, которые ему, очевидно, передал сам Диспетчер, заснят моложавый видный мужчина лет пятидесяти с небольшим. Крупный план. Узнаваемая, знакомая миллионам граждан и вне страны личность. На фото человек, известный своей оппозиционностью к нынешней власти, человек, ранее занимавший сам высокие властные должности, вплоть до поста министра и заместителя главы федерального правительства.
– Он – твоя сегодняшняя работа, – внимательно глядя на меня, следя за моей реакцией, сказал «Денис». – Твоя мишень.
А затем, чуть притишив голос, назвал имя и фамилию того, кто избран на роль «сакральной жертвы».
Я, выждав некоторое время, положил фото обратно на стол. «Напарник» присоединил этот снимок к двум фотографиям, промаркированным цифрами 1 и 3, вложил их в конверт, а сам конверт вернул обратно в боковой кармашек сумки.
– Он в списке выступающих под номером два, – сказал «Денис». – Инструмент пристрелян мною лично. Погода рабочая, почти безветренная. Дистанция – двести метров. Никаких поправок при стрельбе не требуется. Как видишь, ничего сложного.
– Ничего сложного, – процедил я под нос. – Ну да, ну да.
– Для тебя, маэстро, созданы наилучшие условия… – Он улыбнулся в первый раз с момента нашего общения. – Все подготовлено для работы, тебе осталось лишь качественно исполнить.
– Куда? – спросил я.
– Что – куда? Куда исполнять?
– Именно об этом я и спрашиваю!
«Ну же, давай… – мысленно обратился я к нему. – Я должен выжать максимум из этой ситуации! Говори же!.. хотя тебе и твоим подельникам теперь уже по-любому не отвертеться, не отбрехаться! Но с вами будет проще работать следакам, если вещи будут названы своими именами!..»
– Я разве не сказал? – деланно удивился «Денис». – Работать будешь… в голову.
– Значит, в голову стрелять? Я правильно понял?
– Да, правильно. Для тебя, – он вновь криво усмехнулся, – думаю, это будет не сложно. С такой-то дистанции и при таких идеальных условиях завалить человека точным выстрелом в голову – раз плюнуть.
В его словах прозвучали нотки недовольства, нотки ревности. Хотя, возможно, мне это только почудилось.
– А чего ж тогда сам не берешься? Если говоришь, что дело – плевое?
– У каждого из нас своя работа, – уклончиво сказал «напарник». – У тебя – твоя, у меня – своя.
– А что с отходом? И что с этим? – Я кивком указал сначала на сумку, а затем на лежащую рядом с ней на столе снайперскую винтовку. – Я должен знать!
– Оружие и сумка останутся на месте, – сказал «напарник». – Таков приказ.
– Понятно.
– Надеюсь, ты его завалишь с первого же выстрела! Если… мало ли что… если промажешь, повторишь заход!
– Я не промахнусь.
– Надеюсь… Когда отработаешь, сразу же уходим! Я – первым! Ты, ровно так, как мы пришли сюда, в это здание, будешь следовать за мной!
– Уходим тем же маршрутом? По Настасьинскому?
– Нет, другим. Просто следуй за мной… а я тебя выведу.
Сказав это, «напарник» повернулся к окну и некоторое время прислушивался к доносившимся через открытую фрамугу звукам.
Я, воспользовавшись этим, дважды нажал – как меня научил Ботан – на кнопку «гаджета», обозначенную символом в виде звездочки. Все, что можно было выжать из данной ситуации, я выжал. Тянуть далее не только бессмысленно, но и опасно.
Я вернул в карман куртки «гаджет». А из другого бокового кармана, держа в горсти, достал нечто, чего не может уловить никакой металлодетектор.
– Что-то они затягивают с началом мероприятия, – процедил «напарник» под нос. – Музыканты еще на сцене… А пора бы уже начинать этот долбаный митинг!
– Где обойма? – спросил я.
– В том же кармашке, что и конверт с фотоснимками!
– Достань!
– Как скажешь, маэстро… – криво усмехнувшись, он потянулся к сумке. – Хотя мог бы…
Я не дал ему договорить. Воспользовавшись тем, что «Денис» повернулся ко мне спиной, я набросил ему на шею удавку…
И тут же свел – вперехлест – концы, после чего, отклонившись назад, стал работать на удушение.
Он, видно, не ожидал такого поворота! «Напарник», застигнутый врасплох, захрипел, попятился! Попытался извернуться, выгнувшись всем корпусом… Потом качнулся в сторону, чтобы заставить тем самым и меня потерять равновесие!..
За стеной вдруг послышался шум – топот шагов!
Громыхнуло у двери – вышибли замок; дверь, как мне показалось, распахнулась сама по себе! Но нет, не сама по себе!.. Уже в следующее мгновение в дверном проеме возник показавшийся мне огромным силуэт; возник некто, походящий в своей тяжелой амуниции на какого-нибудь марсианина.
Это один из сотрудников группы захвата, это ворвавшийся первым в помещение боец спецподразделения «Альфа».
Я уже около получаса, если считать с момента появления бойцов группы захвата, нахожусь в другом помещении четвертого этажа «известинского» здания – оно выглядит точно так, как то, где только что была разыграна драма.
Ко мне прикрепили одного из сотрудников спецподразделения «Альфа». Мы оба молчим; я время от времени прикладываюсь к принесенной старшим этой команды большой пластиковой бутыли с водой. Я жадно, подобно путнику, вышедшему из раскаленной, как жаровня, пустыни к спасительному колодцу в оазисе, пью воду. И все никак не могу утолить жажду.
По коридору четвертого этажа снуют люди в амуниции и в штатском, но до меня пока никому из них нет дела. Слышны отголоски происходящего на площади – на Пушкинской таки начался митинг оппозиции; к микрофону только что пригласили представителя оргкомитета.
Не знаю, будет ли выступать тот, чей снимок я только что держал в руке, тот, на чьей фотографии с обратной стороны черным маркером начертана цифра 2. Тот, кого должен был застрелить Странник, принеся Молоху сакральную жертву.
Я не знаю, не ведаю и того, предупредили ли этого деятеля, находится ли он сейчас среди появившихся на сцене лидеров оппозиции. В данный момент это меня совершенно не интересует.
Мне важно знать другое. А именно: взяли ли Диспетчера и какова судьба той женщины, которой было поручено войти в контакт со мной, срисовать с натуры для ее заказчика мой реальный психологический портрет, женщины, с которой я провел незабываемую неделю в Таиланде, на острове Самуй.
Мимо открытых дверей комнаты повели – в нахлобученном на голову полотняном мешке – моего «напарника», которого я чуть не задушил насмерть удавкой от избытка переполнявших меня эмоций. Все еще не могу прийти в себя; я прокручиваю в голове ленту последних событий и гадаю: правильно ли все сделал, не допустил ли где промаха, не налажал ли там-то или сям-то?..
В дверном проеме показался старший из числа привлеченных к операции «альфовцев».
– За вами прислали транспорт, – сказал он, обращаясь ко мне. – Наденьте это, – он протянул мне шлем-маску, – и следуйте за мной.
В обособленной от зала кабине одного из московских ресторанов сидят двое мужчин. Они приехали сюда порознь. Один, лет пятидесяти пяти, грузный, солидный, одетый в дорогой костюм, приехал без четверти пять. Второй, кряжистый, основательный, все еще сохраняющий хорошую физическую форму, подъехал несколько позже, в начале шестого. Оба передвигаются с охраной, но их водители, выполняющие также функции «секьюрити», в ресторан с ними не пошли, а остались в машинах, припаркованных на стоянке перед рестораном.
Эти двое прекрасно знают друг друга, ведь они не только давние знакомцы, но и деловые партнеры. Один из них, тот, что постарше, с сединой на висках, еще недавно работал в крупном московском банке, возглавляя там службу безопасности. В настоящее время он консультирует крупный бизнес, и услуги его стоят весьма недешево. Другой служил некоторое время в московской милиции. Затем, уйдя на вольные хлеба в звании подполковника, не без поддержки этого своего знакомого и знакомых его знакомого основал частную охранную фирму и открыл два небольших детективных агентства. Фамилия этого второго – Костин.
Они, эти двое, сделав заказ, почти ничего не ели. Их взгляды направлены на «плазму» – на экране кадры транслируемого частной интернет-компанией митинга с Пушкинской площади… Иногда они обменивались вопросительными взглядами, и тогда звучали короткие приглушенные реплики. Им нет нужды много и подробно говорить об интересующем их предмете, все слова давно уже сказаны, поручения розданы, деньги проплачены. Осталось только дождаться результата – зримого, грубого, однозначного результата.
Они оба, по существовавшему между ними уговору, не стали брать с собой в это помещение сотовые, оставив средства коммуникации в своих машинах. Полная конфиденциальность; ни слова из их разговора не должно стать достоянием чужих ушей.
Да, таков был их уговор.
Но один из этих двоих, а именно Костин, страхуясь, а заодно и желая иметь под рукой материал на тех, кто периодически прибегает к его конфиденциальным услугам, этот их тайный уговор нарушал неоднократно.
Они, эти двое, были всецело поглощены тем действом, за которым следили по картинке, выведенной на плазменный экран. Их лица влажно блестели от пота, словно они сидели не в отдельном кабинете довольно известного московского ресторана, а в предбаннике парной. Что-то пошло не так, но Костин, прежде всего он, надеялся, что вот-вот произойдет то, ради чего были истрачены огромные деньжищи, ради чего он сам приложил немало сил, времени и умения.
Занятые своими мыслями и тем, что происходит на площади, они упустили тот момент, то мгновение, когда распахнулась настежь дверь этого кабинета, предназначенного для «лучших людей».
В помещении сразу же стало тесно от заполнившего его народа; сотрудники опергруппы ФСБ выдернули обоих из-за стола, уложили на пол и надели наручники.
Спустя короткое время одного из этих двоих, а именно Костина, подняли с пола и усадили на стул. Один из сотрудников, очевидно, старший, плотный мужчина лет сорока с небольшим, некоторое время молча смотрел на задержанного – пристально, изучающе; и от этого взгляда у видавшего виды мужчины вдруг похолодела душа.