Но ссора вышла по другому поводу. Хвалис всегда был неравнодушен к женской красоте; собственно говоря, это и положило начало его неприятностям, которые в конце концов вынудили его покинуть род и искать счастье в лесу. Из каждого похода «волки» привозили молодых пленниц; самые лучшие доставались Хвалису, а как надоедали ему, передавались дружине.
Что он там делает у себя в логове со своими пленницами – это никого не касалось. Иной раз весной «волки» и сам Хвалис являлись на Ярилины игрища, случались даже драки между ними и местными парнями, но до больших раздоров не доходило. А в этот раз, оказавшись гостем в Чадославле, Хвалис заметил одну из Благотиных внучек, Чадомилову дочь Даляницу. Ту самую, что увела рыдающую мать – четырнадцати лет, миловидная и свежая, она могла легко прельстить своим видом не только полудикого изгоя, много лет прожившего в отрыве от людей и привыкшего видеть в женщинах лишь добычу.
Но тут его легкая добыча не ждала. При первой же попытке захмелевшего гостя схватить девушку ее родичи вскочили из-за стола. Возникла драка, и в ней Хвалис вонзил нож под дых старшему Чадомилову сыну Благояру. Тот умер на месте, еще пока не вынули нож. Трое «волков» оказались тут же и убиты, но Хвалис с еще двумя товарищами прорвался наружу и ушел. С ним ушел с перепугу и Звенибож, который в драке пытался заступиться за своего вождя, утихомирить его и сам не ожидал, что все так плохо кончится.
И вот теперь, похоронив сына и внука, у которого осталась вдова и двое маленьких детей, Чадославичи обдумывали свою неизбежную месть. Появление полоцкого княжича с дружиной в двадцать человек показалось им и подарком, и знаком от богов. Сам Перун прислал этого парня, чтобы усилить родовую дружину, когда это стало так важно.
Осознав это, хозяева оживились, заговорили разом. Заплаканные глаза разгорелись, кулаки сжимались, ноги возили по дощатому полу, будто хотели прямо сейчас бежать в лес и схватить за глотку подлого волка-убийцу. Причем Хортеславу, как ему тут же объяснили, гораздо удобнее было взять отмщение на себя: ведь он, в отличие от Чадославичей, не состоял с убийцей в кровном родстве.
При желании он мог бы уклониться, ссылаясь на то, что еще не женился на Лютавиной дочери и не обязан мстить за смерть ее дальнего родича. Но не таков был Хортеслав, сын Зимобора. Раздосадованный неудачей своей поездки, он даже обрадовался случаю сорвать зло и отвлечься от тревожных мыслей.
Кормилец его Пожога хмурился, но не спорил. Он понимал: как княжич покажется на глаза невесте, как потребует у Бранемера ее возвращения, если люди скажут, что по дороге сюда он оставил ее родню без помощи в деле мести?
И еще до того как настало время идти спать, между гостями и хозяевами все было решено.
За много лет Чадославичи хорошо изучили окрестности Волчьего бугра, как называлось место обитания стаи. Летом к нему существовало только два подхода через болото, которые нужно было знать. Зимой, когда все замерзло, пройти мешал снег и густые заросли. Тем не менее молодежь Чадославичей уверенно бралась провести: отроки из любопытства не раз лазили на Волчий бугор летом, пока стая бывала в отлучке.
Посовещавшись, полочане и хозяева решили выступать двумя дружинами. Одна, большим числом, собиралась прямо на бугор, а вторая предполагала засесть на тропе, где «волки» будут отходить. Первую дружину возглавлял Ждивой, к которому присоединилась часть полочан, вторую – Хортеслав с остальными. Приготовления совершались быстро и в строжайшей тайне: даже женщины рода не знали подробностей о времени, месте и замысле нападения. На обсуждение ушло всего два дня, и вот уже мужчины поднялись задолго до рассвета, даже раньше, чем бабы встали к коровам, и начали снаряжаться.
Когда Хортеслав был уже во дворе, к нему подошел Соловей.
– Я с тобой пойду, – объявил он.
На плече у него был щит, за поясом – топор.
– А ты зачем? – Хорт удивился.
Волхв был обучен бою, как все сопровождающие княжича, но все-таки это не его дело.
– Так ведь Хвалис – колдун, оборотень, говорят. Я с большухой толковал, она его с молодости знает. Игрец-подсадка в нем сидит.
– Что за подсадка?
– Дух из бездны преисподней, жадный и злобный. И кому такого игреца в душу подсадят, тому он силу дает, но силу и тянет, пока совсем не высосет. А Хвалис такого духа уже лет чуть не двадцать носит. Это много, столько с подсадкой не живут. Там от человека, почитай, ничего уже не осталось, подсадка сама его голосом говорит. Оттого он и до крови жаден, и до баб охоч – пытается силы обрести взамен отданных. Но ты знай: не против человека выйдешь биться, а против духа. Что он может, я пока не знаю. Потому и буду с тобой. Пригожусь. Но ты, если уж я скажу, сделай милость, слушайся. На-ко вот, держи!
С этими словами он взял правую руку Хорта и привязал на запястье красную шерстяную нить с хитро сплетенными узлами.
– Сама большуха пряла в Купалину ночь. Это чтобы подсадка в тебя, сохрани чур, не перескочила. Ведь если ее прежнего кормильца убить, она может в того прыгнуть, кто рядом окажется. Эта особа злобная: князя Вершину угренского съела, сына его съела. Не хочу, чтобы ты следующим оказался.
– Авось не по зубам придусь, – с неудовольствием отозвался Хортеслав.
Дух-подсадка – вот чего не хватало! Впрочем, его дед Столпомер всю жизнь как огня боялся, как бы внуком не завладела некая иная сущность, поэтому Хортеслав с колыбели носил на себе целую паутину защитных чар, заговоров и оберегов.
Вышли в полной темноте, только звезды слабо освещали засыпанные снегом поля. До леса пришлось идти довольно далеко, хорошо, дорога была наезжена. На опушке все надели лыжи, принесенные за плечами. Дальше двинулись цепью. С Хортеславом шел Руденец, самый младший, тринадцатилетний, сын Чадомила, знающий дальнюю тропу с Волчьего бугра.
Довольно долго пробирались на лыжах через чащу, стараясь не шуметь. На нужное место пришли, когда уже рассвело. На снегу виднелись свежие следы нескольких человек, ведущие туда и обратно: судя по всему, ходили за водой.
– Вон там! – шепнул Руденец, показывая за ели.
Хортеслав кивнул: он и сам уже учуял в лесном прохладном воздухе запах дыма. Где-то поблизости топили печи в земляных избах.
– Дальше идти не надо, – так же шепотом продолжал отрок. – Они с бугра вон там побегут. А ждать вот здесь лучше всего.
Слева к тропе примыкал бурелом, а чуть дальше с обеих сторон начинались заросли мелких елок, удобные для засады. Поэтому справа от тропы Хортеслав разместил в елках троих лучников, а сам с оставшимися людьми спрятался слева и справа, подальше. Одного из своих он послал вперед: сторожить, не покажется ли кто со стороны бугра. Остальные разошлись по местам и затаились. Руденец уверял, что подходить ближе незачем: если люди побегут из землянок, то только сюда, по знакомой тропе.
Полочане едва успели отдохнуть от перехода, как издалека донесся звук рога: это Ждивой повел родичей на приступ. Хортеслав взмахнул рукой и надел шлем, отчего его сосредоточенное лицо стало казаться старше. С мечом наготове, со щитом у ноги, с волчьей шкурой на плечах, он замер в ельнике, окруженный своими людьми. Ждал знака со стороны тропы и не сводил глаз с заснеженных зарослей впереди.
Сначала ничего не происходило – казалось, очень долго. Потом издалека донеслись крики, стук, грохот и треск. Между елями что-то мелькнуло, и все вздрогнули, хотя ждали именно этого. Из-за зеленых лап выскочил мужик без шапки, с такой же, как у Хорта, волчьей шкурой на плечах; в руке у него был топор, а за плечами болтался, тяжело ударяя по спине, довольно объемистый кожаный мешок. За ним показалось еще несколько темных, косматых фигур: все бойники носили накидки из звериных шкур мехом наверх, в основном волчьи и медвежьи.
Лучники пустили стрелы; трое бежавших запнулись, мужик с мешком рухнул на колени со стрелой в груди, потом упал лицом в снег, мешок сорвался и прокатился немного вперед. Еще двое осели, будучи ранены; один завыл, зажимая пробитое бедро.
Остальные бойники разом рванули вперед, стремясь поскорее укрыться в ельнике. Но там их уже ждали. Хортеслав стоял на тропе, полностью загородив узкий поход между сугробами: верхний край щита лежал на плече, нижний упирался в подогнутое колено, кончик меча хищно поблескивал из-за кромки. По сторонам тропы встали еще двое, Огней и Братила, прикрывая княжича с боков.
Увидев впереди крашеные щиты, бойники даже не сбились с шага. Бежавший первым с ходу рубанул топором на длинном древке, вложив всю силу и надеясь ошеломить; Хорт шагнул под удар, сваливая вбок широкое лезвие, хлестнул мечом по бедру и, крутанув клинок, снес голову разбойнику, который уже начал заваливаться вперед. Отступая, достал другого, что сцепился с Огнеем справа – хватило лишь резануть концом клинка по шее, над самым воротом кожуха.
Едва Хортеслав успел обрадоваться удачному удару, как тут же навалился новый разбойник: невысокий, но крепкий, далеко не молодой; длинные полуседые волосы окружали широкую лысину и были связаны сзади в свалявшийся хвост. Лысый прыгнул, оттолкнувшись от тела упавшего на тропу собрата, будто от бревна. Он чуть ли не единственный прихватил из логова щит: остальные свои побросали, взамен взяв мешки с самым ценным из добычи. Прикрывшись щитом, низкорослый «волк» попытался столкнуть Хорта с тропы, придержать хоть на пару мгновений, чтобы кто-то из ватаги успел проскочить. Но Братила, стоявший слева, не глядя рубанул его по загривку, при этом ловко отбив брошенную в лицо сулицу.
Оставив на истоптанном, окровавленном снегу четыре неподвижных тела, разбойники отхлынули. Но вожак, что-то крича хриплым голосом, снова погнал их вперед. Те выкатились прочь из ельника и ударили на лучников. Заметив это, Хортеслав спрыгнул с тропы – он понимал, что тонкую цепь ватага мгновенно прорвет, и тогда перед ними окажется только лес.
Лучники били из-за деревьев, из-за упавших стволов; кто-то из разбойников падал или садился в сугроб, но основная толпа упрямо лезла вперед, проваливаясь в снег по колено. Их оказалось слишком много, немного