Я знал, что езда у нас не изящная — тощий малый болтается взад-вперед в седле на осатанелой лошади. Но знал при этом, что не дам себя сбросить. В какое-то из этих алмазных мгновений уверенности я понял, что владею секретом езды на дикой лошади. Вернее, двумя секретами: сидеть свободно, как Джордж Флетчер, и в то же время быть собранным, как Сандаун Джексон. Мистер Суини понял, что я это понял, и обозлился уже до невероятия. Он брыкался, извивался, пердел, кусал воздух — но все напрасно. Чем больше он бесновался, тем больше мне это нравилось. Я чувствовал, как с каждым мигом мои мышцы и кости вбирают, впитывают опыт, дающийся годами. Вдалеке послышался звон, но я продолжал пришпоривать. Я сорвал шляпу и хлопнул его по костлявому бедру. Звон стал настойчивее. Потом рядом оказался Джордж на своем высоком мерине, подхватил меня и посадил позади своего седла.
— Ты оглох, крестьянин? Или просто тупой? — Он смотрел на меня с недоумением, — Они уже неделю звонят в колокол.
— Не слышал, наверное, — соврал я.
Меня стала бить дрожь. Но мне удалось усидеть на Мистере Суини, человеконенавистнике. Досталось мне за это немного очков, но изрядно — советов и критики. Сандаун насел на меня, как только мы подъехали к стойлам.
— Никогда не хлопай лошадь шляпой. Это выглядит похвальбой. Очков за это судьи не дают.
— Да, Закатный, но признай, что он хорошо пришпоривал. Даже слишком хорошо, если рассчитываешь поездить подольше. И достань себе чапы, Наш. Ты видал нас там? Выглядело так, словно мы чесали шпорами, как черти с чесоткой. А все — благодаря чапам хлопающим. Вот за это хлопанье очки и дают.
— И еще, — продолжал Сандаун, — когда снял шляпу, ты дотронулся до рожка. За это очки вычитают.
— А колокол уже прозвенел, — сказал я.
— Нет, он прав, — возразил Джордж, — Никогда не трогай седло, даже после колокола, — на это косо смотрят. Свободную руку держи высоко и за головой, понятно? Подбородок прижал — угол кажется круче.
Эта лекция, возможно, продолжалась бы до вечера, но подошли с поздравлениями люди из труппы «Дикого Запада» и Оливер Нордструм. Буффало Билл стоял в окружении трех пинкертоновцев и молча рассматривал нас оценивающим взглядом сквозь дым своей сигары. Позади маячил Фрэнк Готч в полосатом свитере и сдвинутой на ухо кепке.
— Ну что, джентльмены, — Нордструм, улыбаясь, переводил взгляд с Джорджа на Сандауна и обратно, — Один день прошел, два осталось. Кто из вас сорвал больше долларов, позвольте спросить? Джордж? Джексон?
Индеец не ответил, а Джордж опять перешел на свой батрацкий говор.
— Надо быть, брат Сандаун получил долларов на двадцать больше — он выиграл на оседланном.
— Нет, — вмешался Сандаун, — ты выиграл картофельную и бульдоггинг [31].
— Ты выиграл стир-триппинг! [32] — воскликнул Джордж, — А это выигрыш гораздо больше, чем на какой-то картошке.
— У вас с парнем второй приз за одеяльную эстафету.
— Гроши! — фыркнул Джордж. — Вы с парнем взяли первый приз на гонке дилижансов! Брось, мистер Сандаун… знаешь ведь, что ты впереди.
Нордструм засмеялся и поднял руки.
— Будем считать, идете голова в голову, — сказал он. — То, что нужно игроку. Что скажете, Билл? Еще не поздно поставить немного на одну из наших местных звезд.
— Я шоумен, Оливер, а не игрок, — напомнил ему Буффало Билл.
— Мистер Коди не ставит на звезд, — пояснил Готч своим утробно-злобным голосом. — Он их покупает. Отыскивает и покупает.
— По-прежнему разведчик, а, Билл? — Глаза у Нордструма заговорщицки блеснули.
— Всегда в разведке, Оливер, — сказал Буффало Билл, — Всегда в поисках лучшего стрелка, лучшей кобылки, самого железного чемпиона…
— Тогда послушайте меня, мистер Разведчик. — Джордж приплясывал на месте, — Если вы ищете чемпиона по объездке для ваших представлений, то, как я вам объяснял на поезде, этого человека звать Джордж Вашингтон Флетчер!
Готч медленно повернул голову и холодными глазками уставился на пляшущего человечка.
— Клоунов у нас и так хватает, — сказал он, — А от тебя нам только одно надо: этого партнера для плясок, которого ты обещал. И если он скоро не появится, я сам себе выберу партнера. Вот тогда ты у меня попляшешь.
Буффало Билл и Нордструм загоготали, и Джордж подхихикивал им, пока они не утихли. Наступившее молчание было натянутым, как тугая колючая проволока. Наконец его нарушил Сандаун:
— Я должен показать парню, в каком вигваме его постель. Вчера он не смог его найти, — Не сказав больше ни слова, он направился к стойлам.
А Джордж уже на ходу не мог удержаться от последней шпильки.
— Эти вигвамы — совсем как люди, которые в них живут, правда, мистер Готч? Нипочем не отличишь их в потемках, — И зашаркал дальше, не дожидаясь ответа.
Но я все видел. Готч поворачивал голову ему вслед, пока шейные позвонки не защелкали один за другим, как глухие взрывы в шахтном стволе. Я извинился перед присутствующими и поспешил за друзьями.
Глава одиннадцатаяВремя вигвамов
Впереди на фоне неба обозначился зубчатый ряд вигвамов, остриями к звездам. Подсвеченные красным огнем костров, они четко вырисовывались в дыму. Барабанили барабаны, тряслись тени. Шли шумные игры в палочки [33], а вокруг кланы нараспев рассказывали истории своих племен. Дети и собаки вбегали в освещенные кострами вигвамы и выбегали, вопя и гавкая, по выражению Луизы, как дикие индейцы. Люди не старались сдерживаться и щадить чувства белолицых, но и не вели себя демонстративно. Здесь было их становище, и выглядело оно почти так же, как теперь, а может, и как много веков назад.
Перед жердяными воротами стоял караульный — старый индеец в поношенном головном уборе. На воротах висела корявая вывеска: В ПОСЕЛКЕ ВЕРХОМ НЕ ЕЗДИТЬ ПОДЧИНЯЙТЕСЬ ОХРАНЕ. Старик стал перед нами и потряс оперенным копьем.
— Стойте и слазьте, черт возьми!
— По-моему, надо бы наоборот, дядя Чашка-с-Верхом, — сказал Джордж.
— Вы! Черноногий Джордж! Джек Покателло! [34] Слазьте, черт возьми! Пароли у вас есть?
— Ни одного, дядя Чашка, — сказал Сандаун.
— Гол как сокол, — добавил Джордж, похлопав себя по карманам, — Нашвилл, сигара Меерхоффа осталась?
— Мистер Суини сильно ее погнул, — Я протянул сигару, — Такая сойдет, сэр?
Чашка-с-Верхом понюхал ее и кивнул.
— Проходите. Слазьте на землю. Чертова мелюзга повсюду. Черт возьми!
Сандаун и я спешились. Джордж смотрел на шумную ватагу ребятишек, пробегавших мимо. Одна темнокожая девочка замерла и уставилась на него. Она что-то крикнула остальным, они тоже уставились на Джорджа. Джордж крикнул: «Кыш!», и ватага помчалась дальше. Дядя Чашка-с-Верхом потряс копьем.
— Слазь, черт возьми, Джордж Флетчер.
— Нет, спасибо, дядя Чашка, я, пожалуй, потеку домой. Дам овса этим савраскам и сам вздремну. — Он посмотрел вслед ребятам, — С вами, шумными индейцами, только нервничаешь.
Признаюсь, я сам уже немного нервничал. Джордж наклонился в седле и подобрал поводья Стоунуолла.
— За коня не беспокойся, — заверил он меня, — Обихожу его, как своего первенца. Овес и люцерна.
— И чуть-чуть соли? — спросил я. — Буду признателен. Кажется, всем нам не мешает вздремнуть.
— Забудь свои тревоги, а я постараюсь, чтобы и конь твой забыл. Эй, Покателло Джек! На твоем месте я бы сегодня радовался, что ты пока впереди. Больше такого случая не будет.
Сандаун, ни слова не говоря, провел коня в ворота. Я пожелал Джорджу спокойной ночи и пошел догонять индейца.
Шум вокруг вигвамов как будто ослаб при нашем приближении. Стук барабанов, крики играющих в палочки, даже собачий лай стали тише. Перед тем как войти в поселок, Сандаун остановился.
— Пожалуй, сходим сперва к реке, — сказал он, — Лошадей напоим, помоемся.
Детей под водопадом не было. Приближалось время ужина. Я помог Сандауну расседлать его пегого и проверить копыта. Он расчесал коню гриву, потом расплел свои косы и тоже расчесал волосы, глядясь в воду. Ему явно не хотелось смотреть в сторону вигвамов. Над этим еще вчера подтрунивал Джордж. Меня разбирало любопытство, но я не спрашивал. За темными дубами взошла луна, и озерцо стало пятнистым, как лошадь в яблоках. Индеец расчесывался, его неподвижное лицо смягчилось. Стало тихо кругом, и Сандаун заговорил. Он говорил, наверное, час — о своей родне, о своем прошлом, о молодости… но больше всего о своей давней дружбе с Джорджем Флетчером.
Они стали друзьями-соперниками с самой первой их встречи во время крещения, на этом самом берегу, почти сорок лет назад. Затевалось оно для того, чтобы очистить души малолетних краснокожих нехристей, но пендлтонская церковь отправила туда заодно и черного мальчика. Он был подкидыш, сын горничной из гостиницы. В один прекрасный день — это было воскресенье — из товарного вагона вылезла женщина и пошла искать работу. Когда завязки на переднике перестали сходиться, горничная объявила, что она замужем. Муж скоро приедет из Денвера. Когда ребенок родился, она вышла из больницы, и больше ее не видели. Может быть, уехала в том же товарном вагоне, предположил Сандаун. И денверский папа не объявился. К концу недели больница сдала младенца городу, а город перепоручил его церкви.
Ребенок переходил от одного доброго самаритянина к другому. Пришла пора отдавать его в школу, а он был дик, как архар, грязен, как свинья, и не крещен. Отцы церкви сочли невозможным погрузить его, наряду с другими агнцами, в бочку из-под огурцов, служившую купелью, но ясно было, что малец нуждается в стирке, и физической, и духовной. Поэтому его отправили на реку с индейскими детьми. Индейцы тоже отнеслись к нему недоверчиво. Сестра Сандауна, Мария Красивый Иисус, потребовала, чтобы духовное омовение этого странного темного существа отложили — пусть сперва окрестят остальных.