— Ну тогда разве ты не озадачен? Не озабочен?
Филидор подумал.
— В какой-то степени. Наши собственные планы, никогда не бывшие особо осуществимыми, стали еще более искусственными, чем когда-либо раньше.
— Мне кажется, — заявил Ксантен, — что вы стоите перед лицом тяжелой и непосредственной опасности. Наверняка Мехи намерены стереть с лица Земли все человечество. Вам этого тоже не избежать.
Филидор пожал плечами:
— Предположительно, такая опасность существуетет... мы соберем совет и решим, что делать.
— Я могу выдвинуть предложение, которое вы, возможно, сочтете привлекательным, — сказал Ксантен. — Наша первая забота — это подавить бунт. У вас есть по крайней мере дюжина Искупленческих общин с населением в две или три тысячи, может, больше, человек. Я предлагаю, чтобы мы рекрутировали и обучили корпус высокодисциплинированных солдат, снабжаемых из арсенала замка Хэйджорн, возглавляемых самыми опытными Хэйджорнскими военными теоретиками.
Филидор удивленно уставился на него:
— Вы хотите, чтобы мы, Искупленцы, стали вашими солдатами?
— А почему бы и нет? — изобразил наивность Ксантен. — Ваша жизнь поставлена на кон, и в не меньшей степени, чем наша.
— Каждый умирает только один раз.
Настала очередь удивиться Ксантену:
— Что? Неужели так может говорить бывший Джентльмен Хэйджорна? Разве такое лицо в минуты опасности обретает гордый и смелый человек?! Разве в этом урок истории? Конечно же, нет! Мне нет нужды рассказывать вам это — вы знаете все не хуже, чем я.
Филидор кивнул:
— Я знаю, что история человека — не его технические достижения, не его устройства, и не его победы. Она — составная: это мозаика из миллионов камешков, отчет о том, как каждый человек уживался со своей совестью. Вот истинная история человеческой расы.
Ксантен сделал грациозный жест, отметая сказанное.
— О. Г. Филидор, вы оскорбительно все упрощаете! Неужели вы считаете меня тупицей? Есть много видов истории. Они взаимодействуют. Вы подчеркиваете моральную сторону. Но конечная основа морали — это выживание; то, что помогает выживанию — хорошо, все, что вызывает смерть, — плохо. Вы сами в свое время говорили это!
— Хорошо сказано, — согласился Филидор. — Но позвольте мне рассказать вам одну притчу. Может ли нация, состоящая из миллионов существ, уничтожить существо, которое заразит всех смертельной болезнью? Вы скажите — да. Десять голодных зверей охотятся на вас, чтобы наесться. Убивать ли их, чтобы спасти свою жизнь? Вы снова скажете — да, хотя тут вы уничтожаете больше, чем спасаете. Еще пример: один человек живет в хижине в пустынной долине. Сто тысяч космических кораблей спускаются с неба и пытаются уничтожить его. Может ли он уничтожить эти корабли в порядке самозащиты, даже хотя он один, а их сто тысяч? Наверное, вы скажете, что — да. Что же тогда, если целый мир, целая раса существ борются против этого единственного человека? Может ли он убивать всех? А что, если нападающие — такие же люди, как и он сам? Что, если он — существо из первого примера, которое иначе заразит всех, весь мир болезнью? Вы видите — нет места, где можно применить простой критерий. Мы искали — и ничего не нашли. Следовательно, с риском погрешить против выживания, мы, по крайней мере я, ибо я могу говорить только за себя — выбрал мораль, которая дарит мне душевное спокойствие. Я никого не убиваю. Я ничего не уничтожаю.
— Вы! — презрительно бросил Ксантен. — Если в эту долину вступит взвод Мехов и начнет убивать ваших детей, то разве вы не станете их защищать?
Филидор отвернулся, поджав губы. В разговор вступил другой Искупленец:
— Филидор определил мораль. Но кто же абсолютно морален? Филидор, или я, или вы? Может быть, в таком случае бросить свою мораль?
— Оглянитесь вокруг, — предложил Филидор. — Узнаете ли вы здесь кого-нибудь?
Ксантен посмотрел на группу. Поблизости стояла девушка необыкновенной красоты. На ней была белая накидка и красный цветок в кудрявившихся волосах, темневших по ее плечам.
Ксантен кивнул:
— Я вижу женщину, которую О. Ц. Гарр желал ввести в свой дом в замке.
— Именно, — подтвердил Филидор. — Вы помните обстоятельства?
— И очень даже хорошо, — ответил ему Ксантен. — Были энергичные выражения со стороны Совета Нотаблей, по причине угрозы нашим законам о контроле над численностью населения. О. Ц. Гарр пытался обойти закон таким образом: «Я же держу Фан, — говорил он. — Временами я имею целых шесть или даже восемь Фан, и никто не издает ни слова протеста. Я буду называть эту девушку Фаной и держать ее среди своих остальных Фан». Я и другие протестовали. Дело чуть не дошло до дуэли. О. Ц. Гарр был вынужден оставить девушку в покое. Она была отдана под мою опеку, и я переправил ее в Дальнюю долину.
— Все правильно, — кивнул Филидор. — Ну, мы пытались разубедить Гарра. Он отказался поддаться на уговоры и пригрозил нам своими охотничьими силами Мехов из тридцати особей. Мы насторожились. Моральны ли мы? Сильные мы или слабые?
— Иногда, — сказал Ксантен. — Иногда лучше мораль. Хотя даже О. Ц. Гарр нередко ошибается, а вы всего лишь Искупленцы... Схожее и в случае с Мехами. Они уничтожили замки и всех людей. Если мораль означает покорное принятие своей участи, тогда мораль должна быть забыта!
Филидор издал кислый смешок:
— Какая замечательная ситуация! Здесь имеются Мехи, подобные Крестьянам, Птицам и Фанам, все переделанные, трансформированные и порабощенные для человеческого удовольствия. В самом деле, именно этот факт и создает нашу вину, которую мы должны искупить. А теперь вы хотите, чтобы мы уничтожили этих несчастных существ?
— Ошибочно чересчур много размышлять и горевать о прошлом, — наставительно произнес Ксантен, — И все же, если вы желаете сохранить за собой возможность созерцать и размышлять, я предлагаю вам драться сейчас с Мехами, или, самое малое, укрыться в замке.
— Только не я, — ответил Филидор. — Наверное, другие могут выбрать и поступить так, как вы предлагаете.
— Вы будете ждать, пока вас убьют?
— Нет, я и другие, несомненно, укроемся в отдаленных горах.
Ксантен влез обратно на борт энергофургона:
— Если вы измените свое мнение, приходите в замок Хэйджорн.
И отбыл.
Дорога продолжала идти по долине, извиваясь вверх по склону гор, пересекая хребет. Далеко впереди, четким силуэтом на фоне гор, стоял замок Хэйджорн...
7
Ксантен доложил Совету:
— Космические корабли использовать невозможно. Мехи сделали их неуправляемыми. Любой план обратиться за помощью к Родным Планетам лишен смысла.
— Это печальные новости, — поморщился Хэйджорн — Ну, тогда с этим все.
— Возвращаясь на энергофургоне, я встретил племя кочевников. Вызвал Гетмана, объяснил ему преимущества службы замку Хэйджорн. У кочевников, боюсь, отсутствуют грация и покорность. Гетман дал мне столь дерзкий ответ, что я был в негодовании. В Дальней долине я навестил деревню Искупленцев и сделал им схожее предложение, но без особого успеха. Они столь же идеалистичны, сколь грубы кочевники. У тех и у других тенденция к бегству. Искупленцы говорят, что укроются в горах. Кочевники говорят, что отступят, вероятно, в степи.
— Чем поможет им бегство? — презрительно фыркнул Бодри. — Наверное, они выиграют несколько лет, но в конечном итоге Мехи найдут их всех до последнего. Такова их методичность.
— В то же время, — раздраженно заявил О. Ц. Гарр, — мы могли бы организовать их в эффективный боевой корпус, к выгоде всех. Ну что ж, пусть тогда погибают! Мы-то в безопасности!
— В безопасности, да, — мрачно проговорил Хэйджорн, — Но что будет, когда откажут энергосистемы? Когда сломаются лифты? Когда прервется циркуляция воздуха так, что мы станем задыхаться? Что тогда?
О. Ц. Гарр мрачно покачал головой:
— Мы должны стать твердыми, как сталь, перед этими недостойными обстоятельствами, и как можно с большей грацией. Но механизмы замка прочны, и я не думаю, что будет много ухудшений или отказов оборудования в ближайшие пять-десять лет. К тому времени может произойти все что угодно.
Клагхорн, сидевший, лениво откинувшись на спинку кресла, наконец заговорил:
— В сущности, это пассивная программа подобна бегству кочевников или Искупленцев; она очень мало смотрит за пределы текущего момента.
О. Ц. Гарр ответил заботливо вежливым кивком:
— Клагхорн знает, что я никому не уступлю в смелой искренности, так же, как и в оптимизме и прямоте, короче, в качествах, обратных пассивности. Но я отказываюсь придавать достоинство глупому мелкому недовольству, уделяя ему серьезное внимание. Как может он навешивать на эту процедуру ярлык — «пассивность»? Нет ли у заслуженного и достопочтенного главы Клагхорнов другого предложения, которое наиболее эффективно сохранит наш статус, наши стандарты, наше самоуважение?
Клагхорн медленно кивнул, с легкой полуулыбкой, которую О. Ц. Гарр находил отталкивающей и самодовольной:
— Есть простой и эффективный способ, которым можно нанести поражение Мехам.
— Ну и отлично! — воскликнул Хэйджорн. — Зачем колебаться? Позвольте нам услышать о нем!
Клагхорн задумчиво оглядел лица всех за покрытым красным бархатом столом: бесстрастный Ксантен, с его плотными, неподвижными мускулами лица, привычно сжатыми в выражении, неприятно походившем на усмешку. Иссет, красивый, прямой и полный жизни, как самый порывистый Кадет. Хэйджорн, обеспокоенно мрачный, с его чересчур явно видным внутренним замешательством. Элегантный Гарр. Овервиль, крепко задумавшийся о неудобствах будущего. Ор, играющий со своей табличкой из слоновой кости — либо скучающий, либо сдавшийся? Другие выказывали разные аспекты сомнений, мудрых предчувствий, надменности, мрачного негодования, нетерпения, а в случае Флоя — спокойную улыбку, или, как позднее охарактеризовал ее Иссет, «имбецильную ухмылку» — призванную выразить его абсолютную непричастность ко всему этому скучному делу.