Потом подчиненные исчезли.
Давным-давно госпожа Крамл улыбнулась Феррусу. Ему, а не кому-то другому.
– Протяни руку, – сказала она и дала ему новенькую монетку – пенни.
Монетка сверкает, как красно-золотое солнце. На ней голова протектора.
– Береги ее, – сказала госпожа Крамл. – Для меня.
И Феррус бережет монетку. Он хранит ее между двумя досками на стенке конуры. Никто не заходит в конуру, кроме Пустобреха и Ферруса, – все боятся. Теперь пенни стало коричневым и тусклым, как засохшее дерьмо.
Но это по-прежнему его монетка. Голова протектора по-прежнему там. И улыбка госпожи Крамл тоже по-прежнему его. Феррус должен это беречь.
Обида на Марвуда, зародившаяся в душе Кэтрин, досаждала ей, словно камушек в башмаке. Поначалу незначительная, со временем она разрасталась и становилась сильнее.
После всего, через что они прошли вместе, после всего, что Кэт сделала для Марвуда, его последнее письмо, вернее, коротенькая записка выглядела неучтиво. Когда Кэт позволяла себе думать об этом, что было неизбежно; поскольку она перечитывала записку по крайней мере дважды в день, то находила ее откровенно невежливой как по тону, так и по содержанию.
Кэтрин получила письмо 5 февраля. Позже, расспросив привратника, она обнаружила, что его принес арапчонок, которого Марвуд приобрел несколько месяцев назад.
– Посыльный не стал ждать ответа, – сообщил ей Фибс. – Сказал, в том нет нужды.
С тех пор Кэтрин больше не видела ни Вила, ни Даррела, а значит, и повода писать Марвуду у нее не было. Прошли дни, потом недели. Кэт решила, что ее особенно разозлил постскриптум, в котором Марвуд сообщал, что если им доведется снова встретиться, то следует сделать вид, будто они незнакомы, якобы из соображений безопасности. Наверняка это лишь предлог. Небось Марвуд считает, что теперь супруги Хэксби его недостойны, неподходящая компания.
Конечно, в прошлом они с Марвудом ссорились. Но они также защищали друг друга, помогали один другому. Мало того, Марвуд даже как-то спас ей жизнь. Но если он не хочет продолжать знакомство, то Кэт, разумеется, не станет ему навязываться. Больно надо! Что за отвратительный, абсолютно невоспитанный человек!
Четырнадцатого февраля, в День святого Валентина, муж Кэтрин проснулся очень рано и навалился на нее.
После того как у господина Хэксби развился дрожательный паралич, он спал плохо. Частенько вставал посреди ночи и молился час или два, или читал Библию, или набрасывал эскизы в своем блокноте. Эти эскизы, сделанные при свете свечи нетвердой рукой, было трудно разобрать, поскольку они более напоминали какие-то невнятные рисунки, чем наброски архитектурных сооружений.
Иногда, когда господину Хэксби не спалось, он от скуки переключался на Кэт. К счастью, такое случалось не очень часто – в последний раз сразу после Рождества. Безусловно, у него было право настаивать на своих супружеских правах в любое время, если это не оскорбляет общественную благопристойность и не покажется неподобающим всевидящему Господу.
Тем не менее Кэт чувствовала себя обиженной, когда муж лапал ее своими длинными костлявыми руками. До свадьбы господин Хэксби намекал, что их брак будет формальным, деловым контрактом, согласно которому он даст Кэтрин свою фамилию, положение в обществе, профессию и будущее, а она взамен предоставит ему свою помощь – острый глаз, твердую руку и быстрый ум – в чертежном бюро, а кроме того, станет исполнять обязанности экономки в комнатах этажом ниже, а также, когда потребуется, и сиделки.
Кэт спала, но проснулась, услышав, как муж ворочается. Затем послышалось бряканье колец: он раздвигал занавески. Потом господин Хэксби со все нарастающим шумом пытался отыскать огниво и свечу. Когда он столкнул огниво на пол, Кэтрин перестала притворяться спящей, выбралась из постели, вся дрожа от холода, и зажгла для мужа свечу.
Колеблющееся пламя осветило его бледное лицо: сплошь острые углы и темные впадины, увенчанные ночным колпаком, который сполз набок, что придавало господину Хэксби обманчиво залихватский вид. Кэт надеялась, что супруг оставит ее в покое: она продолжит спать, а он будет молиться или рисовать в своем кабинете. Но вместо этого…
– Иди сюда, – велел он, подзывая жену кивком головы. – Ляг рядом.
Они лежали на спине, не шевелясь. В свете свечи Кэт смотрела, как тени пляшут на стенах, и слушала скрипучее дыхание мужа. Послышался шорох, и простыни зашевелились. Его рука задрала ее сорочку. Кряхтя от усилия, он взгромоздился на жену.
То, что последовало далее, было унизительно для обоих, хотя и по разным причинам. Так было и в предыдущий раз. Желание превзошло результат. Когда старик наконец скатился с Кэтрин, то весь дрожал.
– Ты плохая жена, – упрекнул он ее. – Своей проклятой холодностью ты губишь мужскую силу.
Она ничего не сказала в ответ, зная по опыту, что любое ее слово только усилит гнев мужа.
– Почему ты не можешь быть, как госпожа Кромвель? – прошептал Хэксби. – Уверен, когда она найдет себе супруга, то будет относиться к нему, как он того заслуживает. Вот достойная леди, с которой ты должна брать пример. Хотя, видит Бог, что бы ты ни копировала, тебе далеко от оригинала.
Золотаря, про которого господин Хэксби говорил Ричарду Кромвелю, звали Эзра Ривс. Вышло так, что Хэксби смог встретиться с ним только в конце месяца. Для беседы они выбрали пивную рядом с Тауэром. По большей части посетители ее были рабочими, разбирающими завалы. Пивная находилась в трех или четырех милях от Уайтхолла, и было маловероятно, что кто-нибудь узнает Хэксби или Ривса.
Они договорились встретиться в субботу, 29 февраля. День выдался серый и холодный; порывистый ветер вероломно нападал на пешеходов из-за угла, отчего плащи их вздувались и извивались, словно живые. Да вдобавок еще не стихал дождь: он то моросил, то превращался в настоящий ливень.
Ближе к вечеру Хэксби и Кэт наняли экипаж на Генриетта-стрит. Муж не хотел брать ее с собой, но дрожательный паралич – болезнь коварная, непредсказуемая в своих проявлениях. В данный момент господин Хэксби был на удивление бодр, почти совсем как раньше, но вся бодрость его могла внезапно улетучиться. Если дрожь усилится, когда он будет вне дома, одному ему не справиться.
– Вряд ли я могу рассчитывать на помощь Бреннана в таком деликатном деле, – сказал Хэксби. – Кроме того, для женщины у тебя неплохая голова на плечах. Если я вдруг что-то упущу, ты мне подскажешь. Но молчи, пока я не дам тебе разрешения говорить.
Это был чуть ли не комплимент, подумала Кэт, хотя и сомнительный. После свадьбы она редко удостаивалась от мужа похвалы, не то что прежде. Интересно, это оттого, что они женаты или же болезнь сделала его эгоистом? Какой бы ни была причина, он ушел в себя, как вросший ноготь на пальце ноги.
Сама Кэтрин была в тот день хмурой и раздраженной. Она считала Хэксби полным идиотом, поскольку он согласился помочь Ричарду Кромвелю, тратя собственные деньги и время, исключительно из былой привязанности и ради улыбок Элизабет Кромвель. Сколько раз она пыталась отговорить мужа, но он со стариковским упрямством стоял на своем. Вероятно, дрожательный паралич не только ослаблял тело, но и разъедал мозг. Хэксби убедил себя, что должен выполнить свой долг и что им не грозит никакая опасность. Но что будет, если власти вдруг пронюхают об этой истории с Кромвелями? Кэт содрогалась от одной лишь мысли о возможных последствиях.
Ривс уже ждал их. Он сидел в кабинке у окна, выходящего на задний двор. Даже еще не видя золотаря, Кэт почувствовала запах, окутывавший его, словно миазмы. Она давно привыкла к неприятным запахам: вони в Лондоне предостаточно. Но тут было что-то другое.
Ривс встал, увидев супругов Хэксби, пробирающихся сквозь толпу. Двигались они медленно: Хэксби еле переставлял ноги, опираясь на трость, а с другой стороны его поддерживала Кэт.
Золотарь сделал неловкую попытку поклониться. Это был невысокий сутулый мужчина, чьи плечи казались слишком крупными по сравнению с остальным туловищем.
– Господин Хэксби? – Он перевел взгляд на Кэт, и на его лице отразилось замешательство, смешанное с подозрением. – И…
– Это моя жена, – пояснил Хэксби, медленно опускаясь на скамью. – Я позволяю ей иногда помогать мне в работе. Мы заказали кувшин эля, когда вошли.
Кэт села рядом с мужем и уткнулась носом в воротник своего плаща, искоса глядя на Ривса. Было совершенно непонятно, откуда исходил запах. Лицо золотаря выглядело относительно чистым, как и его поношенный коричневый костюм. Возможно, пропахли волосы. Возможно, он весь пропитался вонью настолько, что источал ее через поры своей кожи.
– Как поживаете? – спросил Хэксби. – Давненько мы не виделись.
– По правде сказать, сэр, после нашей последней встречи все в моей жизни сильно изменилось, и в нелучшую сторону. – У Ривса был маленький рот с тонкими губами, которые почти не шевелились, когда он говорил. – Как и в нашей несчастной стране.
– Мы все, увы, не те, что были десять лет назад.
– Нет-нет. Разумеется, все мы стареем, тут уж ничего не попишешь, но я говорю вовсе не об этом. – Ривс замолк, когда служанка принесла им эль, и с жадностью смотрел, как она разливает его по кружкам; золотарь сделал большой глоток и вытер рот о манжету рубашки. – Я ведь, сэр, был старшим мастером, когда мы познакомились. Под моим надзором находились все канализационные коллекторы дворца западнее Кинг-стрит и бóльшая их часть в Скотленд-Ярде. Помните?
– Да, конечно, – кивнул Хэксби.
Но Ривс не нуждался в ответе. Как многие недовольные люди, он желал подробно поведать каждому встречному и поперечному о своих невзгодах, и не важно, было ли это интересно собеседнику или нет. Он рассказал, что в его обязанности входило подбирать ассенизаторов, которые чистили коллекторы Уайтхолла и Скотленд-Ярда, а также выявлять неполадки и назначать рабочих для их устранения. Старший мастер располагал широкими полномочиями: он мог сегодня нанять человека, а завтра уволить его, если ему заблагорассудится. Он решал, какой засор прочищать прежде другого. Естественно, все хот