Перед уходом Хэксби повздорил с женой.
– Ты обращаешься со мной как с ребенком, – упрекнул он Кэт. – Ты забываешь, что я твой муж и что я вытащил тебя из канавы.
– Иногда я жалею, что вы не оставили меня там, – отрезала она.
– Поосторожнее, не то брошу тебя туда снова.
В ярости он выскочил из дому, немощный старик. Кэтрин отправила вдогонку мальчишку привратника, чтобы господин Хэксби мог на него опереться и чтобы было кому привести ее супруга, целого и невредимого, назад.
Время шло, и Кэт, несмотря на принятые меры предосторожности, забеспокоилась. Она уже хотела послать кого-нибудь в цирюльню, но потом передумала, велела принести плащ и отправилась сама. «У Фултона» накануне праздника было полно посетителей. Мальчик привратника стоял снаружи, обняв себя за плечи и пытаясь согреться.
– Хозяин все еще там?
– Да, госпожа. Он разговаривает с каким-то мужчиной в дальнем конце.
– Как этот человек выглядит?
– Лица я не видел. Но они вон с ним вместе пришли. – Мальчик кивнул на кого-то у нее за спиной.
Кэт обернулась. У стены возле дальнего конца цирюльни съежился тот же самый худой человек, который сопровождал Ривса раньше. В прошлый раз она видела его мельком и через стекло, которое искажало. Он сидел тогда на корточках под дождем возле уборной, во дворе пивной у Тауэра.
– У него кровь течет, – заметила Кэтрин. – На лбу царапина, а на щеке, похоже, свежий синяк.
– Подмастерья в него камнями бросались. Он противный, да?
Кэт c опаской подошла к нему. В темных лохматых волосах седина, на щетине на подбородке тоже. Мужчина закрыл лицо руками, когда она приблизилась.
– Ты работаешь у Ривса? – спросила Кэтрин.
Она никогда не видела такого худого человека, похожего на призрака. Плечи у него практически отсутствовали. Как паук, он весь состоял преимущественно из конечностей.
– Феррус, – вспомнив его имя, произнесла она.
Он медленно отвел свои руки, тонкие, с очень длинными пальцами, от лица, которое придавало ему обескураживающее сходство с рыбой. Глаза были не только широко посажены, но и, как ни странно, действовали отдельно друг от друга. Кэт казалось, что на нее смотрят два человека, а не один, что здорово сбивало с толку. Феррус уставился на нее, не говоря ни слова и весь дрожа. На кончике носа, как бриллиант, блестела капля слизи.
– Тебе нечего бояться, – заверила она его. – Ты в порядке?
Внезапно Феррус дернулся, так быстро, что Кэтрин только охнула, вскочил на ноги и бросился прочь по улице.
– Ему не нравится, когда с ним заговаривают, – сказал посыльный привратника. – Боится собственной тени.
Кэт вернулась на Генриетта-стрит. Она попыталась найти утешение в работе. Устроилась за чертежной доской и продолжила обводить чернилами план южного фасада будущего Соломон-хауса, который предполагалось построить для Лондонского королевского общества в саду герцога Арундела.
Работа требовала сосредоточенности, но ее мысли крутились вокруг того, что должно произойти завтра в Кокпите. Страх был так велик, что у нее схватило живот. Возможно, зря она не послушалась Марвуда. Учитывая все обстоятельства, было бы разумнее сообщить господину Уильямсону, что Ричард Кромвель в Лондоне, и признаться, что им известно об интригах Бекингема. Несмотря на то что она дочь цареубийцы, наверное, было бы все-таки лучше отдаться на милость короля, чем так рисковать. Кто знает, что может ждать их завтра.
Господин Хэксби отсутствовал почти три часа. Когда Кэтрин наконец услышала, как он медленно поднимается по лестнице, ее тревога обернулась гневом. Бранясь на мальчика привратника, муж нетвердым шагом вошел в гостиную и рухнул в кресло, даже не сняв плаща. От него пахло вином и табачным дымом. Но по крайней мере, ему удалось побриться, да и парик был расчесан.
– Мы обо всем договорились, – буркнул Хэксби, не глядя на нее. – Ты была не нужна.
– О чем именно вы договорились?
– Ривс все устроил. Лакей нас впустит. Мы должны быть в Кокпите в час пополудни.
– Мы? Сэр, но разве это благоразумно? Быть может…
– Молчать, женщина! Есть новости. Но не уверен, что они для нас хорошие. Знаешь, что все обсуждали «У Фултона»? Врачи вскрыли тело милорда Шрусбери, дабы определить, отчего он умер.
– Из-за раны, полученной на дуэли?
– Нет. Врачи установили, что рана тут ни при чем, он скончался по естественным причинам. Поэтому король даровал герцогу Бекингему высочайшее помилование.
Глава 10Три золотых кораблика
Ку-ка-ре-ку, ку-ка-ре-ку, ку-ка-ре-ку.
Феррус зажмуривается и видит звезды. Пустобрех дергается. Скулит. Пукает. Феррус вплотную прижимается к Пустобреху. Натягивает одеяло на плечи.
У него в голове женщина. Молодая красивая леди. Он видел ее вчера. И убежал.
Хозяин приходит рано.
«Вот, Феррус», – говорит он и бросает ему булочку. Белую булочку. Феррусу почти всегда достаются объедки черного хлеба, черствого. Трудно кусать и больно жевать.
У белой булочки райский вкус. Пища ангелов. Пища Бога.
«Это с кухни миледи Каслмейн, – говорит хозяин. – Может, она трогала ее своими пальчиками. Только подумай. Ах, Феррус, подумай, где могли побывать ее пальчики. – Хозяин чешет у себя между ног. – О, только представь».
Восходит солнце, как благословение Божие. Хозяин стоит на пороге кухни. Смотрит, как Феррус ест. Курит трубку.
«Нынче выходной, – говорит хозяин. Он выпускает дым. Серые перышки, серое небо. – Но не для нас, приятель, не для нас».
Господин Уильямсон ясно дал понять, что в понедельник, несмотря на то что это был праздничный день, все его клерки должны явиться в контору. Я плелся в Скотленд-Ярд в мрачном настроении.
Вот наконец-то и Пасхальный понедельник. Правда, пока еще рано, и никаких признаков волнений, о которых ходили слухи, не заметно. Но Лондон в праздничный день непредсказуем, и может произойти все, что угодно. Обычные правила сегодня не работали. Сити был опьянен кратковременной свободой. У меня возникло тревожное чувство, что это затишье перед бурей для всех нас: для меня и Кэт, для Бекингема и Кромвелей и даже для Англии.
Прибыв в Скотленд-Ярд, я отправился в контору. Дверь в кабинет Уильямсона была открыта, и он заметил, как я вошел. Я не видел начальника с утра субботы. Он позвал меня к себе и велел закрыть дверь. Ох, не нравились мне эти приватные разговоры! Обычно они не сулили ничего хорошего.
– Вы уже слышали новость, как я понимаю?
– Насчет результатов вскрытия лорда Шрусбери?
– Да. Вот уж не повезло так не повезло. Милорд Арлингтон просто в ярости.
– А доктора уверены, что дело не в ране?
– Разумеется, уверены. Думаете, мы бы позволили Бекингему и его сторонникам втирать нам очки? Никакого обмана нет. Одного врача выбрали родственники лорда Шрусбери, а другого я сам. Поверьте, будь у нас хотя бы малейшая возможность обвинить Бекингема в смерти милорда, мы бы ею воспользовались. – Тут у господина Уильямсона иссякли слова, и он сердито уставился на меня.
Я тоже посмотрел на него и уточнил:
– Так, стало быть, герцог свободен, сэр?
– Свободен как птица. – Мой начальник потер лоб, и частицы ороговевшей кожи посыпались на письмо, которое он читал, когда я вошел. – Не сомневаюсь, Бекингем что-то затевает. Если услышите что-нибудь подозрительное, Марвуд, хотя бы даже чей-то невнятный шепот, немедленно сообщите.
Он отпустил меня, и я принялся за работу. Около полудня, поддавшись своему желанию, что случалось редко, ибо обычно господин Уильямсон ставил долг превыше всего, мой начальник решил, что на сегодня с него работы хватит. Он ушел обедать, объявив, что не вернется и что остальные должны продолжать выполнять порученные им задания.
Меня это вполне устраивало. У меня была назначена встреча с нашим печатником господином Ньюкомбом, чья мастерская находилась рядом с моим домом. Переговорив с ним, я пошел обедать на Стрэнд, в таверну с общим столом, где намеренно, чтобы избежать праздных разговоров, положил перед собой раскрытую «Историю мира» Рэли.
А затем, вместо того чтобы возвращаться в Скотленд-Ярд, я отправился в Инфермари-клоуз, рассудив, что работать дома будет удобнее. Я распорядился, чтобы меня не беспокоили, и принес бумаги в гостиную. Работа отчасти отвлекала от невеселых мыслей. Вычитав гранки следующего выпуска «Газетт», я отправил их господину Ньюкомбу со своим мальчиком-слугой Стивеном. После чего принялся составлять отчет для господина Уильямсона.
В комнате было тихо, лишь перо с легким скрипом царапало бумагу. Я опять, в который уже раз, начал прокручивать в уме свои неприятности. Постепенно до меня стали доноситься другие звуки: стук внизу и голоса на кухне. Потом послышались шаги, которые приближались к гостиной, и кто-то осторожно поскребся в дверь.
– Войдите! – крикнул я, злясь, что меня побеспокоили.
Появилась моя служанка Маргарет, с раскрасневшимся от работы на кухне лицом.
– Простите, хозяин, но я решила, что вы должны это услышать. Может, я напрасно вас отвлекаю, но…
– Услышать что?
– То, что рассказала нам Доркас, сэр.
– Какая еще Доркас?
– Она разносит «Газетт». Помните, госпожа Хэксби еще жила у нее в прошлом году неделю или около того?
Тут я сообразил, о ком речь. Я даже виделся с этой женщиной как-то раз: маленькая такая, вся в коричневом, как пыльный воробей. На вид лет семьдесят, хотя, возможно, на самом деле ей не больше сорока.
– Сын Доркас служит матросом и сейчас приехал в отпуск домой. Так вот, хозяин, он говорит, что где-то в Попларе назревают неприятности.
Я отложил перо:
– Какого рода неприятности?
– Целые толпы народа собираются, подмастерья выходят из Сити. Причем они в честь праздника выпили крепкого эля. Прошлой ночью много толковали, – она перевела дыхание, – о публичных домах у реки.
– Подмастерья хотят на них напасть?