Уже через пару недель после выпускного Энтони сложил в чемодан свои немногочисленные пожитки, сел в самолет, а сошел с него, уже будучи другим человеком – по крайней мере, так ему казалось.
Портленд понравился Гарднеру с первого взгляда: это был город свободных людей. Здесь каждый был кем-то, но при этом оставался собой. Никто не смотрел на него как на чужака, на него вообще почти не смотрели, но в то же время, когда он нуждался в человеке, рядом обязательно кто-то оказывался. Как только Энтони понимал, что заплутал на незнакомых улицах, к нему тут же подходили сердобольная старушка, скучающий бродяга или владелец какой-нибудь крафтовой лавки. Здесь он понял, что обрел свое место, ведь именно так он себя и чувствовал, он одновременно хотел быть со всеми и ни с кем. Портленд подарил Тони такую возможность.
А еще Портленд с его двенадцатью мостами, широкой рекой Уилламетт, протекающей через весь город, огромными зелеными парками и белеющей горой вдалеке, за вершину которой то и дело цеплялись пышнотелые облака, успокаивал его боль.
«Как было бы хорошо, если бы я родился и вырос именно в этом месте», – думал Гарднер.
Удалось бы ему избежать той боли, что он пережил в детстве, родись он где-то еще, – как знать. Не место красит человека, а человек – место. Но то, что этот город действовал на Энтони умиротворяюще, уже само по себе было чудом.
Университет выделил Гарднеру просторную квартиру неподалеку от кампуса – слишком просторную для одного человека. От этого Энтони стал чувствовать себя более одиноким и старался больше работать и реже бывать дома. От его квартиры до университета было всего минут десять ходьбы, он мог бы, как другие преподаватели, ходить на обед домой, но, в отличие от других, его дома не ждали ни жена, ни дети, ни теплая еда. Конечно, как и любой воспитанник монастырского приюта, готовить Энтони умел, но не любил. У него не было ни одного положительного воспоминания, связанного с кухней. Как готовила мать, он не помнил, теперь он даже не помнил ее лица. Единственное фото родителей украли вместе с бумажником, когда Тони впервые напился.
Все свободное время Гарднер посвящал работе, готовил лекции, проводил индивидуальные занятия со студентами, семинары и коллоквиумы. Иногда они даже выезжали на экскурсии по местам, где жили и работали литераторы.
Студенты обожали его, но больше всего молодого преподавателя любили студентки. Такого массированного флирта и паломничества из записок с признаниями Энтони еще не получал, хотя и раньше пользовался успехом у женского пола.
С каждым днем это все больше затрудняло проведение занятий. Девушки из кожи вон лезли, чтобы впечатлить его: они неизменно занимали первые ряды, расстегивали верхние пуговицы своих рубашек, подворачивали пояса на юбках так, чтобы те едва прикрывали их точеные тела.
Гарднер стоически выносил все их выходки и даже «случайные» недвусмысленные прикосновения. Так было ровно до тех пор, пока на курс не пришла Элена. Она была так же красива, как и равнодушна к Гарднеру. Все, что ее интересовало, – это предмет. Все, что она боготворила в Энтони, – его знания и подход к работе. Казалось, ее вообще не интересовали мужчины, ни из числа сокурсников, ни из числа преподавателей. Слепому было видно: Элена пришла, чтобы учиться.
Видя тягу к знаниям у Элены, Гарднер предлагал ей факультативы, выдавал дополнительную литературу. Они стали встречаться чаще, обсуждать прочитанное, делиться мнениями. Энтони и сам не заметил, как его интерес к Элене из профессионального перерос в личный. Теперь, когда он приглашал ее после занятий к себе, он стал меньше говорить и больше слушать. С упоением впитывал каждое ее слово, ловил полный энтузиазма взгляд.
Гарднер никогда не переходил границ: он привык к тому, что девушки сами проявляли инициативу, и не собирался нарушать этот устоявшийся порядок. Он пускал в ход все свое обаяние и харизму, говоря об отвлеченных вещах. Энтони оставался экспертом, ведь именно это влекло к нему Элену. Но каждый раз при встрече одним лишь взглядом он давал понять, что если она хочет большего, то он не против.
В один из дней, когда Элена эмоционально рассказывала о прочитанной книге, одной из тех, что накануне ей дал Гарднер, она жестикулировала так активно, что опрокинула чашку с кофе на брюки преподавателя.
– Боже мой, какая я неловкая! Ради бога, простите! Я сейчас все исправлю, – она схватила со стола салфетку и принялась промакивать брюки Гарднера, как в пошлом анекдоте.
– Ничего страшного, я сам, – Энтони остановил ее руку, но застыл на секунду.
Элена стояла, склонившись над ним так, что вырез ее блузки оказался прямо перед его лицом. Ее светлые волосы упали на лицо, и Энтони потянулся, чтобы заправить их за ухо. Его мышцы напряглись под рукой Элены, и он шумно сглотнул.
Он не помнил, кто это начал. Не помнил, как именно Элена оказалась на его коленях. Не помнил, что именно она прошептала ему на ухо. Но именно в тот день он наконец стал чуточку счастливее.
Все последующие их внеурочные занятия начинались с обсуждения важных вещей, а заканчивались непременно на столе Гарднера. Если бы хоть кто-то узнал об этом, то Энтони тут же вылетел бы с работы. Но оттого желание становилось лишь сильнее, а чувства обострялись. Позже они стали встречаться в квартире Гарднера, и это место перестало казаться ему слишком просторным, ведь всюду были следы Элены. Появилась вторая зубная щетка в его стаканчике, на прикроватной тумбе поселился бальзам для губ. У Элены постоянно сохли губы, ей приходилась мазать их даже ночью, потому что Энтони съедал всю ее помаду и губы сохли снова. Элена шутливо возмущалась, но на самом деле ей это даже нравилось. Нет, не то, что у нее постоянно сохли губы, а то, что Энтони не мог перестать ее целовать.
Однажды он даже сказал ей: «Я так сильно люблю тебя, что, кажется, готов сожрать». Он сам не понял тогда, что сказал, но в душе Элены уже расцветала нежность. Их роман был похож на сказку, они были пьяны друг другом. Страсть, нежность и живой интерес послужили, казалось, прочным фундаментом их союзу. Поэтому через несколько месяцев, когда Элена узнала о том, что беременна, они ни секунды не раздумывали о том, что будут делать дальше. Энтони носил ее на руках, Элена мечтала о том, что, после того как ребенок чуть-чуть подрастет, она вернется к науке. Роль жены и матери манила и радовала Элену, но она не хотела ограничиваться лишь ими.
Они поженились, но на свадьбу пришли лишь пара преподавателей и несколько студентов. Во-первых, они не хотели поднимать шумиху, во-вторых, возникли проблемы с родителями Элены. Они были против того, чтобы их дочь выходила замуж и рожала ребенка до того, как получит образование. Ни уговоры, ни доводы разума не могли заставить их услышать дочь и принять ее решение. Тогда Элена просто прекратила всякое общение с ними. Тони, будучи сиротой, очень переживал, что косвенно стал причиной того, что жена потеряла связь с семьей. Он, как никто другой, знал, какое значение имеют корни, какую стабильность и спокойствие дарят они. Никакая свобода не стоит того, чтобы лишиться опоры.
За несколько недель до рождения Дэвида Энтони купил дом. Он был в отличном состоянии и достался им по очень выгодной цене. Старые владельцы решили отправиться в путешествие по побережью, а затем перебраться к своим детям в Канаду, поэтому оставили все, что имели. Забрали лишь личные вещи и налегке уехали в своем доме на колесах.
Провожая их взглядом, Энтони мечтал, что когда они с Эленой состарятся, то тоже купят дом на колесах и будут счастливы везде, где бы им ни пришлось делать остановки.
Одну из спален они перекрасили в лиловый цвет, Элена сама нарисовала облака. Энтони собрал кроватку, манеж и качели, хоть Элена и говорила, что еще слишком рано для всего и достаточно было одной кроватки, но будущий отец так волновался, что не мог остановиться.
А потом родился Дэвид, и на время они забыли обо всем. Мир завертелся вокруг розовых щек, пухлых ножек, маленьких ручек и пахнущей молоком макушки. Никто не считал бессонные ночи, считались лишь улыбки и радостные гуления.
Глава 16
Своей писательской карьерой Энтони был обязан Элене. На одной из консультаций она спросила, почему он не пишет сам, если знает о литературе все. Она долго вынашивала этот вопрос и все не решалась его задать.
На тот момент они еще не встречались, поэтому ей казалось, что если она его об этом спросит, то переступит через какую-то незримую границу, которая изменит все. Так и случилось.
Энтони тогда отшутился, сказав, что он теоретик, но мысль о том, чтобы создать что-то свое, плотно засела в его голове.
С того дня он думал о рукописи примерно так же много, как об Элене. Засыпал и просыпался с мыслями о том, чтобы покорить одну из этих казавшихся ему недосягаемыми вершин.
Каждый день он садился перед чистым листом бумаги, смотрел на него и ждал, пока текст начнет вырисовываться сам собой.
Энтони не знал, о чем хочет написать, ему просто нужно было понять, на что он способен и способен ли вообще.
Так продолжалось несколько месяцев, пока на пороге его квартиры не появилась Элена.
– Привет, – она широко улыбнулась, когда он открыл дверь.
В ее руках был свежий выпуск газеты.
– Привет. Тебя никто не видел? – на тот момент они уже встречались, но скрывали свои отношения.
Обычно Элена приходила с наступлением темноты, но тогда не было еще и пяти. Конечно, Энтони льстило, что она не могла подождать еще пару часов, но он беспокоился об их репутации.
– Пока ты не нафантазировал себе невесть что, скажу: я по делу, – Элена прошла в комнату и уселась за барную стойку. – Ну же, иди сюда! – позвала она застывшего в дверях профессора.
– По делу, значит, – эта новость чуточку разочаровала его, но он все равно был рад девушке.
Элена была его светом. Она, подобно маяку, направляла его.
– Посмотри, – Элена протянула ему газету и ткнула наманикюренным пальчиком в нужную колонку.