Он оборвал связь, а я повалился на подушку. Потолок кружился. Это какой-то дурдом, иначе не назвать. Я ощущал себя улиткой, которая ползла к вершине Фудзи всю жизнь, и тут кто-то добрый дал ей пинка, и она, перелетев гору, катится обратно.
— Дима? — крикнула из кухни Жанна. — Тебе сухарей с коркой или без? Забыла, какие ты любишь.
Я засмеялся. Когда начал одеваться, взгляд мой упал на стол. Там стояла ваза с цветами. Одиннадцать благоухающих роз. Вспомнилось, как широко раскрылись глаза Жанны, когда она увидела букет. И как прошел остаток ночи.
Сходил в ванную, потом — в кухню. Жанна сидела за столом, ожидая меня. Взгляд встревоженный, никакими сухарями, конечно, и не пахло.
— Ну так что? — спросила она. — Кто-то разместил в интернете трогательный сайт про то, что ты умираешь от рака?
— Можно сказать и так. — Я сел напротив, потрогал кружку с кофе. — Брик.
— Та-а-ак… А по фамилии ты его теперь называешь, потому что…
— Потому что фамилия Брик созвучна слову «Принц». — Я посмотрел на недоверчивое, озадаченное лицо Жанны и пояснил: — Он вернулся.
Мы с Жанной мало говорили о тех школьных событиях. Она читала повесть, которую я написал, но я так никогда и не спрашивал, верит ли она тому, что там написано. Боялся услышать скепсис. Теперь же сомнения рассеялись. Жанна закрыла глаза рукой и тихо произнесла:
— Твою мать.
Глава 12
Телефон зазвонил сразу после завтрака. Я внутренне напрягся, ожидая услышать следователя или сотрудника банка. Но на экране высветилось: «Инна Валерьевна». Что ж, не многим лучше: вряд ли директор школы будет звонить, чтобы поинтересоваться, как у меня дела.
— Здравствуйте, Инна Валерьевна!
В трубке несколько секунд — тишина. Я поднес телефон к глазам, чтобы убедиться, что звонок не сброшен.
— Алло?
— Д, — стукнуло мне в ухо.
— Инна Валерьевна? С вами все хорошо?
Жанна, составлявшая посуду в раковину, повернулась и посмотрела на меня.
Я слышал дыхание. Инна Валерьевна как будто собиралась с силами.
— Д. М. Д… Дмитрий. Владимирович, — произнесла она, наконец. Пьяная, что ли?
— Внимательно вас слушаю.
— Д. Да, — согласилась трубка, и тут Инна Валерьевна словно проснулась: — Ой, Дима, я не смогу быть завтра на Последнем звонке. У меня муж умер.
Пока я лихорадочно искал слова соболезнования, которые не казались бы дурацкими, Инна Валерьевна добавила:
— И голова болит. Сильно-сильно.
— Соболезную. — Я решил не углубляться в лабиринты красноречия. — Нужна какая-то помощь?
— Да! — Я непроизвольно отдернул телефон от уха, потому что Инна Валерьевна кричала. Но крик тут же сменился бормотанием: — Так неудобно просить, но что я могу поделать, ведь праздник есть праздник, а Софья Николаевна одна не справится, вы не могли бы ей помочь, она не справится с публичным выступлением, и на вас вся надежда…
Я слушал этот поток не меньше минуты, и сердце колотилось все быстрее. Инна Валерьевна никогда раньше так не говорила. Она произносила слова веско, четко, ровным голосом, даже при телефонном разговоре будто глядя на тебя сверху вниз.
— Диван, — оборвала директриса сама себя.
— Простите?
— Диван. Секунду. Я переложу на диван, он будет впитывать.
Стук — телефон положили на что-то твердое. Я слышал отдаленный шорох, как будто что-то большое и тяжелое куда-то тащат. Крякнули пружины дивана. Снова шорох…
— Чего там? — шепотом спросила Жанна.
— Инна Валерьевна, — сказал я, прикрыв рукой микрофон. — Муж умер, подменить на Последнем звонке просит.
Жанна, как умела, изобразила на лице сочувствие. Ни она, ни я не знали мужа Инны Валерьевны, но слышали, что он существует.
— Дима, — снова произнесла трубка голосом, уже более похожим на голос могущественной директрисы, только уж очень усталым и обреченным. — Я уже почти ничего не понимаю. Но это очень важно. Последний звонок. Юля… Проследи за Юлей, пожалуйста.
У меня сбилось дыхание — так отчаянно звучала эта просьба. И, к тому же, странно. При всех своих выкрутасах Юля вряд ли бы решила сорвать Последний звонок. Насколько я знаю, ей даже не поручили никакой роли в тех маленьких сценках, что будут разыгрываться. Максимум, что она может сделать, — это не явиться.
— За Юлей Шибаевой?
— Ты ее отец? — огорошила меня начальница. Теперь голос звучал так, будто она вела допрос. — Говори, да или нет?
Жанна смотрела на меня во все глаза. Инна Валерьевна кричала, и каждое слово отчетливо слышалось, как если бы я включил громкую связь.
— С чем связан вопрос? — Я подпустил в голос немного холодка. Что бы там ни творилось с Инной Валерьевной, вряд ли это как-то связано с фактом моего отцовства.
— Думать больше не на кого, — «пояснила» Инна Валерьевна. — Важно знать наверняка. Ты — отец Юли Шибаевой?
За секунду перед моим внутренним взором пролетело все, что я знал о Юле Шибаевой. Мой нервный срыв в ту ночь, когда она была зачата, ее первые шевеления под моей ладонью, улыбка ее матери. Потом — пробел длиной в целую жизнь. И Юля — взрослая девочка с недобрыми глазами, выворачивающими душу наизнанку. Целый год ядовитых подколок и злобных выпадов, демонстраций непослушания, игнорирования моих замечаний. Потом я вспомнил Брика. «Будет логично, если этим займется ее отец», — сказал он.
— Нет.
— Вероятностный коэффициент увеличился, — мурлыкнула Инна Валерьевна.
Короткий писк известил о разорвавшемся соединении. Я опустил телефон.
— Она что, пьяная? — спросила Жанна.
— Не знаю. Больше похоже на то, что с ума сходит. Или…
«Или» мне не нравилось. «Или» воскрешало в памяти черные провалы глаз Разрушителей. В груди шевельнулся позабытый детский страх. А разве я сегодняшний, я взрослый чем-то лучше? Разве для этой вселенской силы имеет значение возраст?
Нет. Я просто, как сказал Брик, заполняю фантазией пробелы. Иногда сигара — это просто сигара. А женщина, неадекватно ведущая себя после тяжелой утраты, — это просто женщина, которая выпила лишнего. Вот только интересно, что же она затаскивала на диван?..
— Знаешь, что? — перебил я свои мысли. — Давай уедем.
Замысел вызрел и оформился моментально. Что бы тут ни происходило, Брик явно разберется с этим лучше меня. Сегодня у него есть не только сила и интеллект, но еще и умение ориентироваться в нашем мире. И, если посмотреть на ситуацию без предубеждения, он лучше меня во всем.
— В Красноярск? — Жанна села напротив, растерянно глядя вокруг.
— Не знаю насчет в Красноярск. Просто куда-нибудь. Ну, ездят же люди во всякие там экзотические страны. Набираются впечатлений, перезагружают мозги, делают дурацкие фотки.
Жанна хмурилась.
— Хочешь использовать «проклятые деньги»?
— А почему нет? — Я пожал плечами. — Опыт говорит, что то, что легко приходит, легко и уходит. А если не можешь победить — возглавь. Так что скажешь?
Жанна думала куда дольше, чем я мог предположить. Она будто бы взвешивала кучу нюансов, которые мне и в голову не приходили. Наконец, серьезно сказала:
— Хорошо. Но с условием.
Я кивнул.
— Только мы.
— В смысле, без Костика?
— В смысле, без Брика, без Юли, без Маши. Их ты с собой не берешь.
Мне потребовалось время, чтобы понять ее. А когда понял — улыбнулся:
— Я буду счастлив, наконец, предоставить их самих себе.
Но Жанна не ответила на улыбку.
— Ты-то, может, и будешь. А они? Сможешь отвернуться?
С минуту я обдумывал вопрос.
— Да. Смогу.
Наконец-то я заслужил нерешительную улыбку:
— Ну, тогда я согласна.
Глава 13
Войдя в школу, я первым делом поднялся в учительскую. Софья Николаевна сидела там в одиночестве, у раскрытого настежь окна. Сидела на стуле, так, чтобы снаружи ее видно не было. Увидев меня, улыбнулась и кивнула.
— Валерьевна звонила? — спросил я.
Улыбка сползла с ее лица, почти не изменившегося с тех пор, как я был ее учеником.
— Вам, я так понимаю, тоже.
Я уселся напротив, поерзал на скрипучем стуле, убеждаясь, что он подо мною не развалится, и достал сигареты. Софья Николаевна тут же протянула руку.
— Однажды вы купите пачку, и кошмар станет реальностью, — в который уже раз пошутил я, чиркая зажигалкой.
— Никогда, — ответила Софья Николаевна, затягиваясь. Мечтательно посмотрела в потолок.
— Я подам заявление, как только Валерьевна оправится. Возвращаюсь в Красноярск.
Софья Николаевна перевела взгляд на меня:
— Это вот так вы говорите несчастной одинокой женщине, что ей придется бросать курить?
Придя работать в школу, я безотчетно потянулся к Софье Николаевне, с которой мы прежде легко находили общий язык. Так получилось и в этот раз. Внешне она все та же одухотворенная мечтательница, которая проводила заседания литературного клуба и старалась не показать расстройства по поводу того, что приходят на них три человека. Но то ли за минувшие годы в ней что-то новое сформировалось, то ли я тогда, будучи эгоцентричным подростком, не замечал… Сегодняшняя Софья Николаевна, оставшись позже всех в учительской, брала у меня сигарету и молча курила, глядя в окно или в потолок с видом: «И катись оно все в ад, а я посмотрю».
— Значит, в будущем году мне тут одной расплевываться, — вздохнула она, мрачнея на глазах. — Что, неужели так все плохо?
— И да, и нет, — поморщился я. — Наверное, у меня просто неподходящий менталитет для маленького городка. Как и у Жанны.
Софья Николаевна тихонько засмеялась:
— Надо же. Впервые такое слышу. Увольняются обычно ради большей зарплаты, карьерного роста — по каким-то таким причинам. Но вот чтобы из-за неподходящего менталитета…
— Осуждаете? — Я посмотрел ей в лицо, но она глядела в окно, в прозрачно-голубое небо, к которому устремлялся легкий сигаретный дымок.
— Восхищаюсь. Дмитрий Владимирович, вам моего одобрения хочется? Одобряю. Если решились что-то менять — меняйте. Назад скатиться никогда не поздно, а впереди, может, лучше будет. Юля-то тоже в Красноярск поступать поедет?