Брик вышел из комнаты с наполовину пустой бутылкой водки в руках. Заметив, что я обнимаю плачущую Машу, он закрыл рот, готовый изречь что-то глубокомысленное, и прошел в кухню. Оттуда послышалось бульканье выливаемого пойла, потом — шум воды и, наконец, шипение чайника.
И тут что-то изменилось. Я почувствовал, что остался один, и мне сделалось чуть-чуть страшно. Что чувствовала Маша, я не знал, но она перестала плакать и отстранилась от меня, повернула голову к кухне, откуда вышел Брик.
— Маша? — произнес он полушепотом. Ссутуленный, лицо растерянное, удивленное.
Она молча смотрела на него, и в этом взгляде ненависть переплеталась с недоумением. Я держал ее за руку, чтобы не позволить сорваться с места, наброситься на внезапно вырвавшегося из темницы разума Бориса.
— Прости, — сказал он, остановившись в коридорчике на безопасном расстоянии. — Тогда я тоже был виноват. Он дал мне выбор, а я не хотел остановиться, и…
— Боря, — перебил я. — Полагаешь, ей приятно это вспоминать?
Он посмотрел на меня, зрачки расширились, как у наркомана.
— Зачем вы здесь? — Я слышал в его голосе нарастающий ужас. — Что вы ищете?
— Неважно.
— Важно! Он перепуган до смерти, хотя и скрывает. Что вы здесь ищете? Чего вы хотите?
— Боря! — Мгновения паузы хватило мне, чтобы осознать то, в чем я не мог признаться себе всю жизнь. Этот человек никогда не был моим другом. Камнем на шее, способом искупить отчасти иллюзорную вину — да. Но не другом. Моего друга звали Маленьким Принцем. — Просто уйди. Мы знаем, что делаем, все под контролем.
Он хотел возразить, но голова его вдруг дернулась — раз, другой, третий. Снова, как в ЗАГСе вчера, руки взлетели и замерли, повелевая невидимым оркестром.
— Когда я говорю «сидеть», это значит, «сидеть»! — проскрежетал Брик. — Я не думал, что он способен на такое. Что ж, урок на будущее: теперь буду думать.
Из моей груди вырвался вздох облегчения, и Брик посмотрел на меня с улыбкой.
— Соскучился? — Тут же перевел взгляд на Машу. — Извини за безобразную сцену, больше не повторится. Предлагаю выложить карты на стол: ты меня ненавидишь, потому что я уничтожил твою жизнь. Справедливо. Однако я здесь, чтобы вернуть старые долги и решить кое-какие новые проблемы. Пока ты жива и не больна смертельной болезнью, исправить можно очень и очень многое, уверяю. Но прежде всего мне нужна Юля. Моя дочь. Где она? В квартире я ее не нашел.
Вырвавшись из моей руки, Маша замахнулась, но Брик остановил ее жестом.
— Тихо-тихо! — Он шагнул ей навстречу, осторожно взял и опустил поднятую ладонь. — Давай сперва проведем поверхностную детоксикацию, чтобы разговор скорее вошел в конструктивное русло.
Маша, должно быть, изумилась не меньше моего, когда Брик привлек ее к себе и поцеловал. Руки ее безвольно повисли вдоль туловища. Три секунды спустя Брик отстранился и, склонив голову, посмотрел на Машу, будто художник, любующийся делом рук своих.
Маша подняла ладони к лицу, содрогнулась и, оттолкнув меня, метнулась в ванную. Из-за закрывшейся двери послышались звуки безудержной рвоты. Я молча нажал кнопку, видимо, включающую в ванной свет.
— Н-да, — вздохнул Брик. — Сильный удар по мужскому самолюбию. Но чего не сделаешь ради высшей цели.
Глава 20
Мы вошли в просторную кухню, перегороженную барной стойкой. Брик сполоснул заварник, всыпал туда чудовищное количество чая, залил кипятком.
— Значит, он сильнее. — Я сел на один из стульев, рядом с окном, и положил локоть на подоконник.
— Что, прости? — Брик, выкладывающий на блюдечко печенюшки из местного супермаркета, поднял на меня взгляд.
— Борис. Он может тебе противостоять, как я посмотрю.
— А. Ну да, может. У меня, правда, есть козырь в рукаве, который его попросту уничтожит.
— О Юле ты ему не скажешь.
Через всю кухню мы посмотрели в глаза друг другу.
— Выбирая между Борисом и Юлей, кому ты отдашь предпочтение? — тихо спросил Брик. — Лично я — за юность. Как только возникнет такой выбор, я выложу козырь. Он не помешает мне ее спасти. Точка, закрыли тему.
Я кивнул, признавая справедливость сказанного. И сменил тему:
— Кстати насчет Юли. Мы вроде торопились. Откуда взялось время чаи распивать?
— Ты знаешь, где она? — спросил Брик, подходя к столу с тремя кружками и заварником. — Вот и я не знаю. И уж подавно не знают Разрушители. Можно бестолково бегать по поселку и кричать, схватившись за голову. А можно попить чайку́ и подумать.
В ванной открылся кран, полилась вода.
— Предположим, — говорил Брик, гипнотизируя фарфоровый заварник со сколом на носике, — что один из них действительно вселился в директора. От тебя они узнали лишь то, что Юля — не твоя дочь. И то, по здравом размышлении, усомнятся. Люди врут, люди ошибаются, люди манипулируют смыслами. Знаешь, что мне сказала мама за день до смерти? «Ты мне не сын». Хотя, если разобраться, она была права. В любом случае, даже если они найдут Юлю раньше нас, им потребуются доказательства.
— А не проще убить и посмотреть, что будет? — спросил я.
Брик отвел взгляд от заварника и повернулся ко мне, приподняв брови.
— Это ведь Разрушители, — сказал я. — В прошлый раз…
— В прошлый раз они убили инвалида, не успев разобраться в ситуации и наскоро проанализировав его поведение. После чего, заметь, повели игру потоньше и устроили серию допросов. И чем все закончилось? Разрушители до известных пределов тоже способны обучаться, в этот раз они не станут привлекать столько внимания. Убийство девчонки посеет большой переполох, в котором выполнить миссию будет весьма непросто…
Вода выключилась, открылась дверь ванной, щелкнул выключатель. Шаги, быстрые и злые шаги.
— … в числе прочего, — продолжал Брик, стоя спиной к вошедшей в кухню Маше, — нам придется локализовать директрису, в том или ином смысле этого слова, лучше, конечно, в обоих. Если она до сих пор ошивается здесь, значит, знает не больше нашего. Как директор, она может знать этот адрес, телефон… Маша, у тебя есть телефон? Сотовый, стационарный? Кто-нибудь сегодня звонил?
— Пошел вон из моего дома.
Маша побледнела, лицо казалось мертвым, но в глазах появился блеск, вызванный, большей частью, злостью. Да и на ногах она держалась тверже.
— Маша… — Я поднялся со стула. Она сверкнула на меня глазами:
— Не надо меня успокаивать. Не заставляй меня орать, чтобы потом героически справиться с бабской истерикой. Если хочешь о чем-то поговорить, пусть это существо отсюда уйдет.
— «Существо», — поморщился Брик. Придерживая крышечку, он неравномерно разлил чай по трем кружкам. Две наполнил до середины, одну — до краев. — Так говоришь, как будто это плохо — быть чем-то, что существует. Передай, пожалуйста, чайник.
Когда в него полетел, вертясь, чайник, я отпрянул к раковине. Брик шевельнул пальцами, и чайник остановился в воздухе, подплыл к столу и, кланяясь, принялся разливать кипяток по двум полупустым кружкам.
— Спасибо, — продолжал Брик. — Так вот, насчет Юли. Попробую воззвать к материнскому инстинкту, раз уж апеллировать к логике очевидно не получается. Девочка в большой опасности, и защитить ее может только одно существо в мире — я. Чем скорее я ее найду, тем больше у нее шансов прожить долгую и полную удивительных открытий жизнь.
Чайник вернулся на подставку, а к Маше подлетела и опустилась на стойку кружка.
— Вот, тебе покрепче, если хочешь, добавь сахар, молока я не нашел. Это поможет вывести токсины. Так что, есть предположения, где находится Юля?
Маша молча смотрела на него. Брик взял кружку, отхлебнул и поморщился. Его, похоже, ничто не может смутить.
— Выйди, — сказал я.
— Ты всерьез? — повернулся ко мне Брик.
Я кивнул. Брик со вздохом перевел взгляд на Машу:
— Мне постоять в подъезде, или будет достаточно, если я пройду в соседнюю комнату?
— Убирайся отсюда! — процедила сквозь стиснутые зубы Маша.
— Я ведь простой вопрос задал! Куда мне убраться? Господи, да я могу выйти в окно и подождать у машины, если это до такой степени принципиально. Могу телепортироваться на Марс, правда, долго там не выдержу…
— Правда, что ли? — вырвалось у меня. — Насчет Марса.
Брик задумался, глотнул еще чаю.
— Ну… Носителя это с почти стопроцентной гарантией убьет, но… Да, могу. Впрочем, начнем лучше с соседней комнаты. Мария, вас не затруднит переместиться ближе к Дмитрию? Здесь нет никакого подтекста, заверяю. Просто если все останется как есть, то мне, выходя, придется протискиваться мимо, что приведет к столь нежеланному для вас физическому контакту.
Маша молча шагнула ко мне и остановилась, сложив руки на груди. Брик ушел со своей кружкой.
И вот мы наедине. В пустой кухне. За окном теплый майский день, издалека доносятся детские крики, шумит ветерок, качая деревья во дворе.
— Весны у нас так и не случилось, — сказал я.
Маша вздрогнула. Плотнее переплела руки на груди, покосилась, но на прямой взгляд не отважилась.
— Кусочек осени, зима, а потом — все полетело кувырком, — продолжал я. — Знаешь, честно тебе сказать, я тогда был сильно не в себе. Все годы после того как Брика забрали, будто в тумане прошли. Я сам себя чувствовал призраком, вселившимся в чужое тело. Без судьбы, без цели, без путеводной звезды. Понятия не имел, зачем я есть, и в панике пытался жить чужими жизнями. Твоей. Его. Жизнью ребят, с которыми работал. Прежде всего — твоей. И когда узнал, что ты… Не знаю. Ты ничего мне не обещала, конечно. Просто когда я узнал, что мне не к кому возвращаться, я, наверное, окончательно потерялся.
Наклонила голову. Плачет? Думает? Или с трудом сдерживает злость? Я ведь понятия не имею, кто она теперь. Время меняет людей порой самым непредсказуемым образом. Но я не Брик, я не умею взвешивать и дозировать слова, предоставляя каждому по способностям. Я говорю то, что важно сказать мне, и надеюсь, что меня услышат те, кому это созвучно.