— Понятно. — Инна Валерьевна трижды кивнула. Вернее, уже не Инна Валерьевна. Директриса исчезла в тот же миг, когда захватившее ее существо поняло, что притворяться нет смысла. — Я сохраню тайну. Но мне нужна информация.
— Все, что угодно, — развел я руками.
В кухню вошла Маша. С осуждением взглянула на сигарету у меня в руке, но тут же перевела взгляд на Инну Валерьевну:
— Так насчет университета…
— Отец Юли — Борис Брик? — огорошила ее Инна Валерьевна.
— Вряд ли, — сказал я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и уверенно. И сработало: Инна Валерьевна повернулась ко мне.
— Утром ты сказал… — начала она.
— Утром я сказал то, что должны знать все жители этого поселка, потому что это — не их дело. А сейчас я говорю то, что надо знать лично вам.
— Борис Брик…
— Точно могу сказать одно: к ней, — я кивнул в сторону Маши, — он и пальцем не притронулся, исключая танец. Да вы бы его видели в те годы! Метр с кепкой, пухлый… Хотя, вы его, конечно же, видели.
Инна Валерьевна смотрела на меня, и под этим пытливым взглядом мне сделалось не по себе. Отчасти потому, что я не находил в нем ничего похожего на взгляд Разрушителя. Шестнадцать лет назад, глядя на меня, Разрушитель хотел одного: найти и уничтожить. Сейчас же то, что устроилось в голове у Инны Валерьевны, кропотливо собирало информацию. Возможно, это из-за того, что Брик назвал «симбиозом»?
Прежде чем она повернулась к замершей с приоткрытым ртом Маше, я добавил:
— Я отец Юли. Понятия не имею, что у вас тут за дела, и знать не хочу, но если вас интересуют возможные потомки Брика… — Затягиваясь в последний раз, я покачал головой.
Взгляд Инны Валерьевны переметнулся к Маше:
— Это действительно так? Вы можете сказать, кто отец вашей дочери, Мария Вениаминовна?
Секундное колебание, и Маша кивнула. Посмотрела на меня:
— Он. Дим… Дмитрий. Владимирович.
Инна Валерьевна вскочила со стула, сжав кулаки. Казалось, сейчас бросится в драку, но ограничилась возгласом:
— Это немыслимо! Ваши мысли… Ваши мысли по примитивизму не уступают мыслям животных! Ничего там нет, помимо того, что вы говорите. Пустота! Как на Земле может быть какой-то прогресс, если такие, как вы, производят потомство? Занимаются обучением и воспитанием детей?
— Да ладно. — Я включил воду тонкой струйкой и, тщательно погасив окурок, отправил его в мусорное ведро. — Это просто поселок Бор. Кого вообще волнует, что здесь происходит?
— Меня, — отрезала Инна Валерьевна. — Я буду ставить вопрос о вашем увольнении.
— Не вопрос, я как раз хотел занести вам заявление, — улыбнулся я. — Мы переезжаем в Красноярск. Все решено.
— Н-да? — В голосе Инны Валерьевны прорезался сарказм. — А здесь что происходит? Трогательное прощание? И где, в конце концов, Юля? Я бы хотела ее увидеть.
— Я бы тоже, — вздохнул я. — Но мы с ней сегодня немного повздорили на репетиции, и она куда-то убежала. Здесь ее нет, увы.
— Видела я ваше «увы»! — продолжала кипятиться Инна Валерьевна, расстроенная нашей безнравственность. — Мария Вениаминовна, вас не затруднит позвонить дочери?
Маша, наконец, пришла в себя. Решительно сложив руки на груди, она сказала:
— Уже звонили. «Аппарат вызываемого абонента…»
— Перезвоните при мне! — Инна Валерьевна топнула ногой, и вместе с ударом отчего-то послышалось хлюпанье. Маша опустила голову, и ее брови в изумлении поднялись вверх:
— Инна Валерьевна, вы… обмочились?
— Это не имеет никакого значения, — прошипела, краснея, Инна Валерьевна. — Да, мне еще трудно контролировать все аспекты бытия этого организма. Но мне нужен результат по Юле! Я не могу отработать сразу все версии. В СибГАУ ждут ответ! Если в течение нескольких дней она не… Почему… Позвоните ей!
Казалось, у Инны Валерьевны сейчас взорвется голова. Глядя на ее багровое лицо, я вспомнил, что она гипертоник. Вот будет здорово, если сейчас с ней случится приступ…
Ее трясло. Теперь я понимал, как Брик убил свою мать. Он жаждал знаний, а перед ним стояла преграда, такая же, наверное, тупая, как и мы с Машей.
— Хорошо. — Маша достала телефон из кармана халата. — Сейчас. Но…
Инна Валерьевна выхватила телефон у нее из рук и, яростно сопя, заколотила большими пальцами по экрану. Поднесла к уху.
— «Аппарат вызываемого абонента выключен…» — услышали мы.
— Очень плохо! — рявкнула в микрофон директриса и, сбросив вызов, снова принялась тыкать пальцами в дисплей. — Я сохраню здесь свой номер. Как только Юля появится, прошу вас позвонить. Это в ее интересах и в ваших. Сделаю вызов. Ваш номер у меня тоже будет. На всякий случай.
Из сумки у нее на плече послышалось начало мелодии, но Инна Валерьевна тут же сделала сброс. Положила телефон на стол, рядом с кружкой чая. Посмотрела на кружку, на другую, что так и стояла на барной стойке. Усмехнулась:
— Что, чаю попить не успели?
— Завидно? — с неожиданной злостью отозвалась Маша.
Инна Валерьевна вздрогнула, будто ее перезагрузили. Посмотрела себе под ноги и всплеснула руками:
— Ах, господи! Как неудобно. Прошу, пожалуйста, простите. Сегодня… Сегодняшний день — это просто какое-то безумие. Что я тут наговорила? Что я вообще тут делаю? Ох… Вы позволите, пожалуйста, тряпку?
— Ну что вы, не беспокойтесь, я са… А, впрочем, сейчас. — Маша выбежала из кухни в ванную, оставив меня наедине с Инной Валерьевной. Настоящей. Верховным божеством школы номер четыре, внезапно обнаружившим себя в грязи, со свиньями. Посмотреть на меня она не решалась. Выкатившиеся из-под очков слезинки упали на пол, в лужу.
— Вот. — Вернувшись, Маша поставила на пол пластиковое ведро, наполовину полное, и бросила на его край тряпку.
— Да, спасибо, — тихо сказала директриса. — Прошу… Оставьте меня.
Мы оставили. Перешли в комнату Юли. Опустившись на колено, я заглянул под кровать и увидел Брика, задумчиво таращившегося в Юлин телефон. Заметив меня, он сделал рукой нетерпеливый жест, отсылая меня прочь.
Я ушел в соседнюю комнату. Раздвинул занавес из бамбуковых палочек, которые отозвались приятным перестуком. Раньше тут такого не было. Комната тоже изменилась. Диван новый, хотя и ему уже не меньше десятка лет. Старые шкафы исчезли, вместо них — новые, стилизованные под антиквариат и, наверное, дорогие. Покрытые тонким слоем пыли. А вот ковра не стало вовсе, его заменил линолеум.
Подойдя к окну, единственному, что осталось здесь из прошлого, я остановился. Маша присела на край дивана.
— Ты правда уезжать собрался?
— Правда.
— Почему? Случилось что-то?
За окном, во дворике, двое детей качались на качелях. Все быстрее и быстрее, о чем-то весело перекрикиваясь.
— И да, и нет. Просто я здесь больше не могу.
Хотел сказать «мы», но осекся, и тут же об этом пожалел. «Может, тогда вообще меня в кладовке держать будешь?»— вспомнились слова Жанны.
— Везет тебе, — тихо сказала Маша. — Я здесь уже лет десять как «больше не могу».
С ответом я не нашелся. Вспомнились философствования подвыпившего Васи, механика, с которым мы столько лет проработали вместе: «Женщины — это страшная сила. Там, где мужики уходят в запой, в депрессию, в петлю, — они только рогом крепче упираются и прут себе дальше. Всю жизнь. Нахрена— сами порой не знают. Но прут». Вася знал, о чем говорил. В перестроечные годы он, как и многие другие, лишился отца — тот однажды просто исчез.
— А насчет аэрокосмического…
— Нет, — покачал я головой. — Это просто предлог, чтобы войти. Его переименовали в Сибирский государственный университет науки и технологий, я потому и уточнил.
Маша молча опустила голову.
Из ванной донесся шум воды — Инна Валерьевна полоскала тряпку и обмывала ведро.
Глава 23
— До свидания, — услышали мы голос директрисы. Переглянувшись, решили промолчать. Стукнул засов, открылась и закрылась дверь. Мы ждали. Наконец, засов стукнул еще раз — закрылся. А несколько секунд спустя в комнату вошел Брик, одной рукой раскручивая спиннер, а другой держа Юлин телефон.
— Все молодцы, — заявил он.
— Куда нам до тебя, — съязвила Маша. — Все как всегда: чуть чего — под кровать. И что теперь?
Вместо ответа Брик бросил ей телефон. Поймав, Маша тупо уставилась на экран.
— Что это?
— Скрины переписки в «Телеграме». С неким Хароном.
Брик прошелся по комнате, заложив руки за спину, и вдруг, остановившись под люстрой, изрек:
— В доме почему-то совершенно нет книг…
— Ты это собираешься обсуждать? — возмутился я. — То, что сейчас сюда приходило…
— Я вас предупреждал, я вас проинструктировал, и все закончилось лучше не придумаешь, — перебил меня Брик. — С этой ситуацией мы разобрались. А вот книг в доме нет — это плохо.
Подойдя к плоскому телевизору, Брик посмотрел на него с таким выражением, будто бы это он, телевизор, сожрал все книги в доме.
— Это — ее переписка? — В голосе Маши слышалось сомнение.
— Полагаю, — отозвался Брик.
— А что там? — спросил я.
Маша молча продолжала листать снимки, и мне ответил Брик:
— Ежедневные беседы. В районе четырех утра Харон будил ее глубокомысленными разглагольствованиями о смерти, и Юля спросонок пыталась ему что-то в тон отвечать. Постепенно просыпалась и начинала писать более осмысленно. Если, конечно, унизиться до такого допущения, что во всей этой бредятине вообще есть смысл.
— В четыре утра? — Я не выдержал. — Маша, это, по-твоему, нормально?
Маша подняла на меня недоумевающий взгляд:
— А что, я должна была ночи напролет у ее постели сидеть?
«Уж лучше, чем ночи напролет валяться в обнимку с бутылкой!» — едва не сорвались с языка слова.
— Ты… Ты могла хотя бы поинтересоваться! Блин, даже я видел, что она постоянно с красными глазами сидит на уроках.
— Я интересовалась. — Маша перелистнула еще несколько снимков. — Она призналась, что смотрит эти мультики японские. Ну, она их и днем смотрит. Откуда я могла взять, что… Вот такое?..