«Презентация» завершилась, и на экране снова появилось лицо Юли. Она сидела у себя дома, смотрела прямо в камеру.
— Спасибо, — сказала она уже тише, — что помог мне, наконец, понять, что я родилась напрасно. Что приношу окружающим лишь зло. В начале апреля я нашла человека, который научил меня, что с этим делать. Человека, который сделал для меня больше хорошего, чем все вы, дорогие односельчане, вместе взятые. Меньше чем за пятьдесят дней он стал самым близким для меня человеком, и теперь я ухожу к нему навсегда.
Вспышкой мелькнула страничка Харона, стремительно пробежали строчки переписки, которые нельзя было успеть прочитать. Потом появилось фото недостроенного здания полукруглой формы. Часть крыши увеличилась, и показалась крохотная фигурка. Сначала казалось, что на крыше в самом деле стоит человек. Однако когда участок крыши увеличился до крупного зерна, стало видно, что это — просто нарочито грубый коллаж. Там стоял не живой человек, а нарисованная в стилистике японских мультфильмов девчонка с черными волосами и фиолетовыми глазами. Смотрела вперед и вниз, готовая прыгнуть и умереть.
— Благодарю за внимание, — съязвила вновь появившаяся на экране Юля. — Простите, что в очередной раз испортила вам настроение. Ну, вы ведь уже привыкли, да? Теперь вам незачем меня жалеть, можно вздохнуть с облегчением и перевернуть страницу. Пусть не сразу, но вы своего добились. Еще чуть-чуть, и я исчезну навсегда из ваших жизней, и из жизни вообще. Прощайте, любимые соседи. Прощайте, дорогие учителя и одноклассники. Поздравляю вас с этим прекрасным праздником — Последним звонком. Не спрашивайте, по ком звонит колокол — он звонит по мне, а вам впереди — скатертью стелется дорога в светлое будущее. Сайонара! Наслаждайтесь.
Колонки затрещали от перегруза, когда громыхнул колокол. Весь зал загудел, стекла зазвенели, все с криком хватались за уши. А на экране появилась все та же анимированная брюнетка. Улыбаясь, она показывала присутствующим средний палец, а слева и справа от нее расположились иероглифы.
Глава 28
Тревожный набат умолк, в зале сгустилась тишина. Я закрыл глаза, пытаясь разобраться в своих чувствах. Но чувств было слишком много, и требовалось время, чтобы решить хоть что-то. Сейчас же кто-то должен что-то сказать. Плевать, что. Главное — выразить отношение к увиденному и услышанному, поднять волну возмущения. Кто-то…
— Есть у кого-нибудь флешка? — прозвучал громкий голос Брика. — Я хочу пересмотреть этот шедевр дома, в спокойной обстановке.
Ответом ему была тишина.
— Ну же! — судя по голосу, Брик начал терять терпение. — Просто флешка, на полчаса. Клянусь, я не использую ее для очередного убийства.
В зале поднялось небольшое волнение, но никто не кинулся передавать ему флешку.
— Что, нет? Ладно.
Я открыл глаза вовремя, чтобы увидеть, как Брик отвинчивает крепления на системном блоке и снимает крышку. Скрежет, треск, и вот жесткий диск у него в руках.
— Прошу прощения, — сказал он, бросив на стол, не глядя, несколько купюр. — Я бы мог попросить отвертку, но, учитывая опыт с флешкой, предпочел сэкономить время. Дима, если у тебя больше здесь нет дел — пойдем. Жанна?
Я встал. Все еще избегая смотреть на Софью Николаевну, да и на других учителей, нашел взглядом Жанну. Она поднялась одновременно со мной. Кивнула. Бледная, тяжело дышащая. Брик оказался рядом с ней. Жанна позволила взять себя за руку и потащить к выходу. Я поторопился за ними.
Из зала мы вышли, преследуемые зарождающимся возмущенным гулом. Маши уже не было. Когда она ушла, я не заметил.
Дома Брик оккупировал кухню. Разобрал ноутбук и пытался подключить к нему изъятый жесткий диск. Мы с Жанной сидели тут же, молча ожидая результата.
— Может, чайку́? — спросил Брик, не отрываясь от мешанины проводов. Он разогрел паяльник, который откуда-то взялся в моем ящике с инструментами.
Жанна встала и принялась заваривать чай.
— Почитаешь мне вслух что-нибудь из классики?
Я вздрогнул и уставился на Брика так выразительно, что он на мгновение поднял взгляд.
— Что? Я просто пытаюсь дать вам какие-нибудь привычные занятия, чтобы вы поскорее пережили стресс. Как бы неприятно ни было, рано или поздно это пройдет. Лучше рано, чем поздно.
— Знаешь, что? — Я поднялся из-за стола, внезапно обретя полную ясность. — Забирай этот диск и уходи.
— Чего? — изумился Брик, глядя на меня с дымящимся паяльником в руке.
— Я готов быть твоим другом. Ну, насколько это возможно — встретиться, попить пива, все дела. Но вот что касается Юли — тут, извини, я не участвую.
Жанна замерла с чайником, наполненным водой. Брик аккуратно пристроил паяльник на край жестянки с припоем и, сложив руки, посмотрел на меня:
— Можно узнать, что послужило причиной для таких скоропалительных решений?
Я рассмеялся, надеясь, что звучит это натурально.
— Хорошо, я объясню. Я целый год старался найти способ поговорить с Юлей, расставить все точки над «i», но она мне даже полшанса не дала. Готов поспорить, то же самое было и с каждым из ее одноклассников. Редко кого просто гнобят с самого начала, каждому дается какой-то шанс, а зачастую и не один. Ей предлагали дружбу, а может, и что-то большее, но она отбросила всё. Она только и старалась отогнать от себя всех и остаться в гордом одиночестве, а теперь в этом же всех и обвинила. Мне уж кто только ни говорил, я все не верил, но вот теперь убедился сам: в этом существе нет ни капли человеческого. Если ты не можешь и не хочешь уживаться с людьми, так зачем обвинять в этом их? Зачем портить им праздник? Зачем портить им жизнь?! Да над каждым в школе издеваются! Даже этот волшебный альфа-самец, отличник и староста Альберт однажды оказался с мусорным ведром на голове, я сам это видел. И что? Ничего! Посмеялись и забыли. Это не те вещи, которые надо вот так декларировать, это не те проблемы, которые…
— Заткнись, пожалуйста, если тебя не затруднит. — Брик снова взял паяльник и склонился над разобранным ноутбуком. — Сейчас я кое-что процитирую по памяти, а ты молча выслушаешь. И если, когда я закончу, ты повторишь свои слова — я уйду и больше тебя не потревожу. Справедливо? Справедливо. Всего-то минута времени. Так вот, слушай:
«Настя покраснела и отступила на шаг.
— Я же тебе помочь хотела, — пробормотала она.
— Не хотела ты мне помочь, хоть себе-то не ври! — отрезал я. — То, что я молчу на протяжении десяти лет, не значит, что я ничего не вижу и не слышу. Тебе нравится выглядеть такой заботливой, сострадающей, всеобщей мамочкой. И тебя за это любят. А вот любовь-то тебе и нужна! Ты торчишь от того, что каждый думает: „Ах, какая милая и заботливая Настенька!“ Да только ни хрена ты не милая и не заботливая. Плевать тебе на проблемы других. Лишь бы самой покрасоваться, почувствовать себя выше и лучше. Скажешь, нет? Ну так давай, помоги мне! Меня беспокоит то, что двинутые на всю бошку менты хотят убить Машу. Беспокоит то, что человек, которого я считал своим другом, равнодушно смотрит, как из-за него страдают невинные люди. Помоги мне решить эти проблемы. Скажи что-нибудь такое, что мне поможет. Давай, я жду!
Настя молчала. Ее глаза блестели. Вместо нее мне ответил Петя Антонов:
— Э, Семенов, ты чего там расчирикался?
Я обернулся. На нас смотрел весь класс. Меня осуждали, а Настю… Настю жалели.
— Про тебя, что ли, почирикать? — Я шагнул в сторону Пети, до странного спокойный. — Староста, которому плевать на свой класс. Хороший мальчик, который раньше всех приходит в школу, учится на одни „пятерки“ и расчесывается при каждом удобном случае. Идеал просто! Только вот идеалом ты стал не потому что лучший, а потому что задавил всех тех, кто пытался идти рядом с тобой. Когда Антон стал учиться лучше тебя, ты целую травлю устроил на его фамилию. До тех пор упирался, пока не сломал его. А давай-ка вспомним все те бесчисленные разы, когда ты на коленях вымаливал у учителей отличные оценки, думая, что никто не видит. Что скажешь, вспомним? Знаешь, а из вас с Настей отличная пара получится. Двое самовлюбленных выродков, блистающие на публике и гнилые изнутри.
Петя не знал, куда деваться. На него смотрел весь класс. Но это ненадолго. Петя виновен абстрактно, а я устроил скандал здесь и сейчас. Предупреждая готовую разразиться бурю, я подошел к своему месту, скинул учебник и тетрадки в пакет и двинулся к выходу.
— Не волнуйтесь, все пройдет, — бросил я на прощанье. — Я во всем виноват. На самом деле у нас прекрасный класс с милыми людьми, волшебными эльфами и добродушными гномами. Только со мной школьный бог облажался.
Я ушел, хлопнув дверью. Ни малейшего сожаления. Все это копилось во мне десять долгих лет, и теперь вырвалось наружу. Я знал, что неправ, и это ощущение заставляло улыбаться».
В тишине кухни тихо зашипел чайник. Жанна стояла у плиты, опустив голову. Я стоял, опершись ладонью о стол. Брик самозабвенно паял. Выдержав паузу, он спросил:
— Ну так что? Мне забрать жесткий диск и уйти? Я его, кстати, уже припаял. Если вдруг ты колеблешься, то пусть это будет еще одним маленьким грузиком на правильную чашу весов.
Я медленно опустился обратно на стул. Тихо спросил:
— Может, она и вправду моя дочь?
— Нет, — успокоил меня Брик. — Но она в это верит. И отпечаток накладывается соответствующий. А вообще, не принимай близко к сердцу. Все подростки — идиоты. Везет тем, кто перестает быть идиотом, перестав быть подростком. И потом — что изменилось от этой ее отповеди пополам с исповедью? Ты и так знал, что она тебя ненавидит, знал, за что ненавидит. Теперь ты бесишься только из-за того, что все это выплеснулось на всеобщее обозрение. Теперь обо всем этом знают люди, которые и без того обо всем этом знали. Но исходные данные остались неизменными. Юля по-прежнему одинокий подросток, и ей по-прежнему нужна помощь. Причем, такая помощь, о которой она даже не догадывается. Моя.