— Что это значит?
— Два пути. Путь первый: ты отрекаешься от сознания и становишься нашей неотделимой частью, как было прежде. Тогда твоя частица сможет существовать автономно. Путь второй: мы ассимилируем твою частицу, а тебя уничтожим. Баланс будет восстановлен в обоих случаях. Решай. Мы приемлем любой вариант.
После долгих веков молчания Принц произносит ответ:
— Нет.
— Ты не сумел выбрать из двух путей?
— Я сумел выбрать третий. Она — моя. Моя часть, не ваша. И она будет на моей стороне. Не на вашей, не на стороне Разрушителей — на моей. Тогда вам придется выбирать один из двух путей. Либо вы принимаете нас, осознанных Исследователей, и одерживаете верх над Разрушителями в конечном итоге. Либо отвергаете. И проигрываете им.
— Во втором случае вы тоже погибнете!
— А это уже наша забота. Я сказал. Решайте.
Принц выходит из зала, оставляя за спиной молчаливые фигуры и синее пламя. Идет все быстрее и быстрее, и вот из темноты появляется голубое свечение Земли.
Синее свечение в глазах Брика померкло, белки́ налились кровью. Он пошатнулся и упал бы, но сзади оказался забор.
— Извини, — пробормотал Брик, пряча взгляд. — Я хотел сразу все рассказать, но, лишь только узнав, ты меня ударил. И я… Ну, понял, что, наверное, не найду сочувствия.
Я молча пошел к машине. Брик поплелся следом. По дороге продребезжал маршрутный автобус. Безразличные лица людей, которых десять минут назад я видел на остановке, маячили в окнах. Что они подумали о двух мужчинах, идущих откуда-то из небытия к припаркованному на обочине автомобилю?
— Двое думают, что мы справляли малую нужду, третья — что воровали лом черных металлов с завода, — подсказал Брик.
— Заткнись.
Уселись в машину, в который уже раз закурили. Я, наконец, сумел уложить в голове новые сведения.
— Так значит, вся суета только из-за тебя?
— Я этого не отрицал с самого начала.
— Ты исказил факты. Юлю не хотят уничтожать.
Брик широко раскрыл глаза. Потом, вытянув руку, трижды надавил на клаксон.
— Перестань! — Я ударил его по ладони.
— Я пытаюсь тебя разбудить, потому что ты спишь! Что значит, «не хотят уничтожать»? Они собираются ее ассимилировать, поглотить, растворить. Ее разум, ее сознание, ее самосознание — болезнь, аномалия, с их точки зрения. Они его уничтожат и примут чистую энергию. Поправь меня, если я ошибаюсь, но мне кажется, что во многих религиях и философиях именно это и называется «смертью».
Я кивнул. Проводил взглядом белую «девятку», летящую с такой скоростью, будто дорогу мостили ангелы, а не бомбили фашисты.
— Но ты мог ее от всего этого избавить, да?
— Да. Ценой своей жизни. Умереть навсегда.
— И не сделал.
Как и в том метафорическом «зале», он долго молчал, прежде чем ответить. Сигареты успели догореть. Окурки полетели на улицу.
— Я не хочу умирать, Дима.
— Но ты можешь и сейчас сказать им, что согласен. И все закончится. Верно?
Шепотом, спустя минуту:
— Верно… Только… — Голос начал крепнуть. — Только это мало что меняет в текущей ситуации. Юля по-прежнему в лапах какого-то ненормального Харона. Если она погибнет, то, в общем-то, произойдет именно то, чего и добиваются Исследователи. Они — Океан Энергии, и Юля вольется туда. А я — капля в этом Океане. И мои шансы перехватить ее… Ну, честно говоря, их просто нет, потому что я здесь, а она — неизвестно где. В этом вопросе даже пара десятков метров будет иметь значение.
— И что будет, когда мы ее найдем?
— Я все ей объясню.
— Ты хочешь убедить ее вступить в противоборство и с Исследователями, и с Разрушителями? Серьезно? Слушай, я, конечно, не так силен в философии, да и с физикой у меня слабовато, но… Тебе не кажется, что это в большинстве религий и философий называется «Гарантированный пиздец всему сущему»?
— Ну… — Брик поежился. — Как бы помягче выразить… Никто подобного еще не видел, так что все эти заключения — чисто умозрительные. И потом, я — часть всего сущего, так что тоже заинтересован. Не волнуйся об этом.
Не волнуйся, да. Очень мило. Я кивнул, глядя вдаль, туда, где над доро́гой аркой изгибались трубы.
— Если она откажется, ты вернешься к ним. Такое мое условие. Иначе я тебе не помощник.
— Обещаю, — быстро сказал Брик и, поймав мой удивленный взгляд, добавил: — Я не совершу подлости, в которой нет смысла. Если она откажется, мне в любом случае конец. Поэтому — да, я собой пожертвую, и мы попрощаемся уже навсегда.
Хотя на душе от этих слов заскребли кошки, я кивнул и пристегнул ремень.
Глава 31Юля
Я — в автобусе. Еду навстречу перерождению. Я долго к этому шла, а теперь наконец-то увидела цель.
Свет в конце тоннеля. Новый путь.
Темное стекло автобуса отражает новую меня. Вспомнив, как становилась «новой», я поморщилась. Впервые в жизни красила волосы — это, оказывается, не так-то просто.
«Разведите краску с помощью прилагаемого раствора.
Нанесите на волосы посредством щетки.
Спустя 30 минут промойте и высушите волосы»,
— гласила надпись на упаковке.
Три строчки оказались равны трем часам потраченного времени. Интересно, люди, которые ставят на упаковке слоган «Преобразиться — просто!» сами-то преображаться пробовали?
С линзами возни оказалось меньше. Но противнее — в разы… Ладно. Коль решила отправиться навстречу новой жизни с новой внешностью — не отступать же. Зато теперь из стекла автобуса на меня смотрит фиолетовоглазая брюнетка.
На остановке в автобус зашли две тетки. Сели напротив, оглядели меня с неодобрением. Зашептались.
Я так старалась отключить умение подслушивать мысли людей, что в итоге научилась не слушать. Отрубила этот раздражитель раз и навсегда. Все равно в большинстве случаев, чтобы понять, о чем думают и говорят люди, особых умений не требуется.
«Ох, до чего ж молодежь пошла дурная! Ты глянь, какое чучело из себя сотворила. Куда ж родители-то смотрят?»
Если бы тетеньки спросили прямо, я бы ответила, что не их это собачье дело — кто куда смотрит.
Хотя мама сейчас, скорее всего, смотрит сны. Короткие и бессодержательные, как положено алкоголичке. Часа в три она встанет, начнет шарахаться по квартире. Вспомнит, что с работы ее уволили. Догонится — если в бутылке что-то осталось — и дальше спать ляжет. А папаша — черт знает, куда смотрит. Вряд ли тетрадки проверяет, учебный год закончился. Голубыми глазами своей прекрасной женушки любуется, наверное. Ну или другими частями тела — на что там мужики больше всего внимание обращают. Своего опыта у меня нет, от меня парни шарахаются в основном. И не только парни…
Я знаю, что странная. В первый раз это слово в поликлинике услышала, когда мы с мамой справку получали для поступления в детский сад.
… — Ты знаешь буквы?
— Знаю.
— Читай.
— Что именно читать? — Взрослые не умеют правильно формулировать вопросы. Бесят этим невероятно.
— Буквы читай! Те, на которых указка.
Тут, в нижнем ряду — где указка — всего две буквы. Вы издеваетесь?!
— «Ш» — «Б» — «М-Н-П-Э-О-Ю-Р-С-Т-Г»…
— Все, достаточно! Перестань. Ты хорошо видишь все буквы?
— Разумеется, все. Иначе как бы я их прочитала?
— Ясно. Зрение отличное. Но вам бы, дама, к невропатологу с ребенком сходить. Странная девочка…
… — Ты чего молчишь?
— А что я должна делать?
— Я тебя стукнула молоточком по коленке. Коленка подпрыгнула — а тебе хоть бы что. Ты никак не среагировала.
— Вы весьма меня обяжете, если подскажете, как именно я должна реагировать.
— Женщина, простите, вы ей вместо сказок на ночь Тургенева читаете? Странная девочка…
— Юля! Я же просила!
— Извини…
Извини, мама. В том числе и за то, что я никогда больше не буду извиняться. Надоело.
Всю жизнь ты внушала, что я самая обыкновенная. Даже имя выбрала обыкновенное, обтекаемое, как сдувшийся шарик — Юля! У нас в классе три Юли. И все — мерзкие. Но я больше не буду Юлей.
Я — Хомура Акэми. Ты, мама, не смотришь аниме, и без подсказки не сумеешь связать это имя со мной. Если вообще будешь заморачиваться подсказками… А я — с тех пор как впервые увидела Хомуру, знала, что это я. А Юлей стала по ошибке.
Я ведь не в первый раз еду в этом автобусе. Я пыталась убегать — десять — восемь — пять лет назад. В последний раз — перед Новым годом.
Я была тогда полной дурой. Я бежала не «к», а «от».
От отчаяния. От безысходности. От нелепой надежды, что где-то «там» будет кто-то, кому я нужна… А в последний раз вообще вела себя как идиотка. Решила показать папаше, что умею не только дурацкие сочинения писать.
Этому козлу, Дмитрию Владимировичу, моему папочке, а по совместительству учителю русского языка и литературы (я давно заметила, что самые гуманные в мире профессии выбирают почему-то самые лицемерные люди) мало было просто объявиться в городе. Попасться нам с мамой на глаза, ввести маму в ступор и заставить мне врать, что впервые в жизни увидела «этого мужика». Мы стояли в очереди, а он в соседнюю пристроился, с женой — куклой Барби — и противным мальчишкой. Очередь подошла. Кассирша пробила покупки и уставилась на маму. А у мамы лицо стало такое, как будто в параллельную реальность провалилась.
Я всегда знаю, о чем мама думает. Не подслушиваю, просто знаю. Хоть и давно перестала ей об этом говорить.
Так вот, первого сентября на третьем уроке выяснилось, что Дмитрий Владимирович — наш новый учитель. Сложно сказать, какой из предметов — русский или литературу — я ненавижу больше. Наверное, литературу. В русском хоть какая-то логика присутствует. А смысл заучивания наизусть дурацких рифмованных строчек мне никто толком объяснить не смог.