Выезжая с парковки, я пытался мысленно сопоставить «Крайслер» с тем Хароном, который отвечал на вопросы в соцсети, переписываясь с Юлей. Больно гротескный образ получался. Подросток, сын гробовщика? Бред. А впрочем, кто сказал, что «Крайслер» — это машина Харона? Может, мы найдем этот автомобиль где-нибудь за городом, а в багажнике будет записка: «Пять шагов на север от старой березы», или вроде того.
Маша и Брик стояли у самой дороги. Когда я остановился у бордюра, Маша попыталась оттолкнуть руку Брика, но при этом чуть не упала. Перехватив ее за талию, он что-то сказал, ее голова поникла.
Брик открыл заднюю дверь, помог Маше сесть. Сам забрался следом, и я поспешно стартовал, поскольку сзади начали сигналить. Поймав последние секунды мигающей «стрелочки», повернул направо.
— Как нога? — спросил я, бросив взгляд в зеркало.
— Распухает, — прошипела Маша. Сбросила туфлю.
Брик наклонился над ее лодыжкой. Маша попыталась отдернуться, но тут же застонала от боли.
— Не надо так на меня реагировать, — заявил Брик. — У меня сейчас другие приоритеты. Тебе нужно оказать помощь.
— Не хочу от тебя никакой помощи!
— Хорошо. Пусть помощь окажет Дима, а я сяду за руль. Такой вариант тебя больше привлекает?
Такой вариант Машу не привлек совершенно.
— В автомобильной аптечке есть бинт? — спросил меня Брик.
— Сейчас мы войдем в число десяти человек страны, которые знают, что лежит в автомобильной аптечке… Наверное, должен быть. При условии, что есть аптечка.
— Есть, — морщась, сказала Маша. — Сзади.
Брик через сиденья нырнул в багажник, вернулся с аптечкой. Пока он разрывал упаковочную пленку и накладывал повязку, я попытался сосредоточиться на дороге. Давно знакомой дороге, по которой много лет ездил из дома на работу. Но сосредоточиться мне мешала очень неприятная мысль: «Он прикасается к ней».
Я снова посмотрел в зеркало, на хмурого Брика. Чуть наклонившись, увидел перекошенное от боли лицо Маши.
— Это предварительные ласки, — особо скрипучим и мерзким голосом объявил Брик. — Когда начнется соитие, мы тебе сообщим.
Маша выдернула ногу у него из рук — перевязка как раз подошла к концу. Я отвел взгляд от зеркала, мысленно обложив Брика нехорошими словами. Не помогло. Судя по ощущениям, я сильно покраснел.
— Ну и что с тобой произошло там, на крыше? — спросил я.
Брик промолчал. Обернувшись, я обнаружил, что он с пристыженным видом смотрит в пол. Такие моменты на вес золота, их надо использовать. Я продолжил:
— Если бы не этот твой ступор, мы бы его поймали! А теперь придется играть в «Сокровища Ксапатана».
Брик отвлекся от самобичеваний, вскинул голову:
— Кого сокровища?
— Забудь, — поморщился я. — Тебя тогда и в проекте не было.
Еле слышный смех Маши меня приободрил. Руки на руле расслабились.
— Серьезно. Что с тобой случилось? Ты как будто перепугался до смерти.
— Все не так, — вздохнул Брик. — Все куда сложнее. Я мимолетно почувствовал присутствие на крыше человека. Попытался «рассмотреть» его внутренним зрением, но он исчез. Этого не объяснить… Ну, представь, что ты смотришь на человека, и вдруг вместо него остается черный силуэт, провал в ничто. Это ненормально, так не должно быть. Я столкнулся с чем-то, чего не понимаю. Мозг интерпретировал это по-своему, дал команду надпочечникам выбросить кортизол…
— То есть, ты перепугался до смерти? — перевел я на русский его лихорадочные оправдания.
Брик опустил голову, тут же вскинулся, ударил кулаком по подголовнику сиденья.
— Да! Доволен? Да, я испугался! Это — нормальная реакция на встречу с чем-то неведомым.
— Я не осуждаю, просто хотел разобраться в ситуации. — Я приоткрыл окно, зажег сигарету. — Значит, если это Харон, то ты перед ним будешь трястись от ужаса?
— «Если»? — переспросил Брик. — Тут что, могут быть сомнения? Полагаю, он хотел забрать ящик. В нем, видимо, было что-то для Юли, а она, взяв это, оставила нам записку. Не подумала, что Харон может вернуться. Десять минут позже — и всё.
Представить, что Юля «не подумала» о такой простой возможности, я не мог. Скорее расчетливо пошла на риск. Игра с судьбой, попытка испытать ее на благосклонность. Заданный в лоб вопрос: «На чьей ты стороне?» Судьба, шестнадцать лет отворачивавшаяся от Юли, решила показать лицо. Только Юля об этом еще не знает…
— Куда мы едем? — спросила Маша.
— К человеку, который сможет помочь с номером машины.
Маша закашлялась. Я выбросил скуренную наполовину сигарету в окно.
«Спасибо», — прозвучал ее голос. И, прежде чем до меня дошло, что голос звучит у меня в голове, я мысленно отозвался: «Да не за что».
Глава 41Дима
Родной автосервис встретил нас печальной тишиной. Перед входом в бокс на лавочке сидел в одиночестве старый Николаич и курил папиросу. Я высунулся в окно, поздоровался и спросил:
— Вася работает?
— Он там один и есть, — махнул рукой Николаич. Узнал меня или нет — сказать невозможно.
Николаича взяли как раз в то время, когда я разыскал Жанну и стал проводить вечера и ночи с ней, а не в котельной автосервиса. Старик топил, сторожил, чинил дверь сортира и вообще без дела сидел редко — разве что когда напивался. Но и тогда он продолжал топить и сторожить, а это и был тот минимум, которого от него требовала жизнь.
— Ждите здесь. — Поставив машину у загона с бешено лающими собаками, я заглушил движок.
— Я с тобой! — тут же засуетилась Маша и, ступив на больную ногу, вскрикнула. Брик в ответ на это представление покачал головой:
— Нет. С ним пойду я. Сиди спокойно, не тревожь связки.
Выйдя из машины, мы двинулись к боксам, старательно выбирая сухие островки на раскисшей, растерзанной покрышками земле.
— Вернулся, что ль? — каркнул Николаич, когда мы к нему приблизились. — Тут почти все ушли, лучшей жизни искать.
— А что такое? — остановился я.
— Да, вниз по дороге мастерскую открыли. Вот все туды и едуть…
— Беда, — вздохнул я. — Вот действительно, где счастлив был, туда не возвращайся.
— Ась? — переспросил старик. Но я только рукой махнул. Брик толкнул дверь и исчез в полутьме автосервиса, я последовал за ним.
Автосервис начинается с запаха. Маслянисто-металлический, с примесью сигаретного дыма. Реакция на этот запах многое могла сказать о посетителе. Если человек в нем как рыба в воде — значит, свой, хороший. Если непроизвольно морщится — а то и вовсе демонстративно прикрывает нос — будут проблемы. Некоторые, впрочем, даже зайти не удосуживались — передавали ключи, стоя снаружи, и там же забирали. С этими проблем не возникало, как правило, но если возникали…
Проходя мимо застывшей на подъемнике «Мазды», лавируя среди верстаков, нагромождений покрышек, до боли знакомых компрессоров, сварочных аппаратов и прочего добра, я отчего-то взялся представлять, кто и как бы себя вел здесь. Маша, зайдя, поморщилась бы, но из вежливости ничего не сказала. Жанна точно осталась бы снаружи. Она всегда четко проводила границу между работой и личной жизнью, возможно, не без оснований считая, что смешивать эти два начала — дело последнее. А вот Элеонора пинком открыла бы дверь, ворвалась внутрь и начала бы сходу рассказывать, как правильно крутить гайку — дымя сигаретой и матерясь. Минуты бы не прошло, а никто бы не сомневался, что она тут с момента основания работает, да к тому же руководит.
— То есть, с Машей ты вечно будешь стыдиться того, кто ты есть, — задумчиво изрек Брик, — Элеонора своя в доску, но «с друзьями не спят», а для того, чтобы быть с Жанной, надо выйти из привычной среды и показать, кто ты вне этой среды. Теперь начинаю понимать, да… Сферическая любовь в вакууме.
— Не вздумай делать так с Васей, — сказал я.
— Да брось. Предостережение излишне, я понимаю, что вокруг — мир людей. Но я очень рад, что тебя перестали раздражать экскурсы в твое сознание.
— Старые привычки возвращаются. Что с тобой поделаешь.
В дальнем конце бокса, огромного и такого пустого сейчас — раньше-то здесь не меньше четырех-пяти автомобилей чинились одновременно — приоткрылась неприметная дверь, ведущая в раздевалку-кухню-столовую-курилку, которую мы всегда именовали просто «комнатой». Навстречу нам, дожевывая, судя по запаху, остатки лапши быстрого приготовления, вышел живой и здоровый Вася. Человек, по милости которого я изначально в этом сервисе прижился и стал зарабатывать какие-никакие деньги.
Он, узнав меня, тут же растянул губы в улыбке, и я на эту улыбку ответил, но в голове мелькнула мысль, что ему за сорок. И у него-то нет возможности взять и уйти, уехать в маленький городок преподавать. Он навеки привязан к этой мастерской, или к любой другой, куда забросит жизнь. Раньше я видел в нем живого и разностороннего человека, теперь же разглядел пустоту. Однажды он и сам поймет это. Быть может, когда однажды, за сигаретой, будет заливать какому-нибудь новичку, что его звали в «Тойоту-крепость», где обещали быстрый взлет до менеджера по работе с клиентами, он оборвет себя на полуслове и оглядится. И поймет, что в жизни не осталось ничего, кроме полутемной мастерской, тяжелой работы и этих вот баек, одинаковых у всех и каждого. На всю оставшуюся жизнь.
Почему я не ощущал себя таким же? Из-за призрачной возможности метаться между двумя мирами: преподавания и ремонта автомобилей? Или это ощущение проявится с годами?
— Димон! — Вася стиснул мне руку, ударил по плечу и смерил Брика настороженным взглядом. — Ну чего? Как там оно, детишек-то учить?
— А, — махнул я рукой, выражая должную степень презрения к любой работе, кроме той, что истинно достойна настоящего мужчины.
— Старшеклассницы-то глазки строят? — подмигнул Вася.
— Угу. Так строят, что не устоять… Сами-то как тут? Николаич говорит, задница совсем?
Брик, поняв, что нескольких минут светской беседы не избежать, отошел в сторону, пока Вася, плюясь и матерясь, рассказывал про новый сервис, отработавший всех клиентов. Эти негодяи вложили в раскрутку бешеные деньги, всю дорогу уставили рекламны