На ступеньках Элеонора чуть не упала, но я придержал ее мысленным касанием. Почувствовала или нет — не обернулась. Побежала дальше, по аллее, освещенной фонариками, к машине. Перепрыгнула через цепь, ограничивающую въезд. Я ускорил шаги.
Дом, машина, — любое замкнутое помещение ассоциируется у человека с безопасностью. Поэтому самое страшное, что может показать кинематограф, — это монстр, пробравшийся в дом. Что-то, притаившееся на заднем сиденье автомобиля. Это нарушение правил, это иррационально и потому вызывает бесконечный ужас. Даже вампира требуется пригласить, иначе он не войдет. Вампиры, которых придумали люди, играют по правилам, которые придумали для них люди. Но я — не выдумка.
Пискнула сигнализация. Элеонора рывком открыла дверь, прыгнула на сиденье. «В безопасности».
Мне в лицо ударил свет фар, и я изменил траекторию. Перешагнул цепь, слыша звук пробуждающего мотора. Взвизгнули шины, «Peugeot» сорвался с места, заломив крутой вираж и… остановился.
Я открыл дверь, сел рядом с Элеонорой. Она смотрела на меня, широко раскрыв глаза. Часто, глубоко дышала. От бега, от страха… и от страсти, которой я от нее ждал.
— Отпусти меня!
Я покачал головой:
— Не могу. Сейчас не могу. Прости.
Она заглушила двигатель, шепотом выругалась и с треском подняла ручник.
— Ублюдок. — Невесомой тенью скользнула ко мне на колени. — Ты — гнилой выродок!
Я получал от этого странное удовольствие — позволять ей критически осмысливать свои действия.
— Поверь, ничего нового ты обо мне рассказать не сумеешь. Такая я скотина — беру все, что мне необходимо. Ты мне необходима. Но я надеюсь, что это пройдет.
Сильные пальцы стиснули мне горло — Элеонора пыталась бороться. Но и эта боль — скорее неудобство — возбуждала. Волна желания вырывалась наружу, и Элеонора со стоном приникла к моим губам.
— Скотина, — шептала она в перерывах между поцелуями. — Я убью тебя. Ты понимаешь, что я тебя потом прикончу?
— Конечно. Подними руки.
Я снял с нее майку и с трудом заставил себя дышать. Безумие… Надо поскорее покончить с этим и, когда успокоятся гормоны, все тщательно обдумать. Принять меры, сделать выводы.
Элеонора замерла. Всех сил не хватило, чтобы остановить ее прозрение:
— С Машей было так же?
Я с легкостью выдернул у нее из головы все то презрение, которое она испытывала к Маше:
— Именно так. И, боюсь, я был не слишком аккуратен. Что-то повредил в ее психике, ей с тех пор очень трудно сказать «нет».
Узор ненависти начал распускаться. Что ж, можно себя поздравить. В который раз я добился позитивного результата грязным способом. И собственная ложь окончательно меня покорила.
— Ты за все ответишь, — прорычала Элеонора, нащупывая рычажок, опускающий спинку кресла.
Я улыбнулся ее лицу, почти невидимому в тусклом свете часовни:
— Я готов. Начинай.
Глава 48Дима
Я лег, Маша все сидела на стуле, что-то набирая в телефоне.
— С кем ты так многословно переписываешься? — спросил я.
Маша бросила на меня быстрый взгляд:
— С самым близким человеком. Мы немного поссорились, но теперь я настроена восстановить отношения.
В груди у меня что-то болезненно заныло от этих слов:
— С Элеонорой?
Представил себе, как рассвирепеет Элеонора, получив сообщение от Маши в такую поздноту.
— Нет. Дневник я пишу, Дима.
С ответом я не сразу нашелся. Всегда неосознанно думал, что дневники на бумаге ведут лишь всякие выдающиеся личности, а мобильными забавляются глупые подростки. Все же остальные люди, если есть у них такая потребность, ограничиваются блогами.
Легко можно было представить Юлю, ведущую дневник в телефоне. Но Маша…
Она положила телефон на стол, запустила пальцы в волосы, поморщилась, вздохнула:
— Спать хочется… Ладно.
Маша легла на один край кажущегося теперь гигантским матраса, я лежал на другом. Лежал, смотрел на нее, а она смотрела на меня. В темноте это можно было лишь угадать. Вполне возможно, она закрыла глаза, но я чувствовал взгляд сквозь тьму.
— А вы с Элеонорой общаетесь? — спросила Маша.
— Конечно. С ней трудно не общаться.
— Мне, кажется, удалось. Никак не пойму, что с ней такого произошло? Правда, как будто бес вселился.
Я молчал, но Маша насторожилась.
— Ты ведь сейчас что-то хочешь сказать, да? — прошептала она.
— Не хочу.
— Но скажешь?
В конце концов, она же вернула мне этот кулон, зная, что он лишь разбудит у меня в душе бурю. Предпочла раскрыть карты. Почему я должен поступать иначе? По крайней мере, я могу быть с ней честным, хотя бы теперь.
— Элеонора тебя не любит, — сказал я. — С тех самых пор, ну ты понимаешь… Но я попросил, чтобы она общалась с тобой, и она общалась.
Почти перестав дышать, я прислушивался к Машиному дыханию, старался угадать, какая будет реакция. А какая она может быть? Либо слезы, либо просто тишина.
— За деньги?
— Что?
— Юля как-то обмолвилась. Мы ссорились, как обычно, и она кричала, что «даже эта рыжая сука сюда только ради денег ездит». А когда я спросила, о ком это, она замолчала и закрылась в комнате. Так что, ты Элеоноре платил за это?
В моем молчании она расслышала ответ.
— Господи… Вокруг меня, оказывается, целый заговор.
— Ты не расстроилась? — спросил я, ощущая теперь себя прежним, подростком, рассказавшим Маше, что на Осенний бал я иду с Жанной.
— Не удивилась.
Разговор продолжал висеть между нами, ожидая каких-то слов, которых мы не знали. Я несколько раз хотел что-то добавить, оправдать себя, Элеонору, но каждый раз в последний миг останавливался, понимая, что скажу глупость. А потом оказалось, что времени прошло слишком много, и говорить «вдогонку» будет нелепо.
Я почувствовал прикосновение — ладонь Маши оказалась рядом с моей. Случайно? Во сне? Дыхание ровное, спокойное. Да, наверное, спит. Я осторожно погладил ее пальцы, и они откликнулись на движение, переплелись с моими.
Время, прежде разбитое на несколько крупных осколков, сделалось цельным. Мы возвращались в прошлое, чтобы сказать, что ни о чем не жалеем. Мы были в настоящем, прощая друг друга за то, что мы такие, какие есть. И пытались разглядеть туманное будущее.
Я придвинулся к ней и поцеловал. Маша в ответ накинула на меня свое одеяло. Мне казалось, что у нее жар, что сам я сейчас сгорю.
Хотел спросить что-то, и вопрос, не сумев облечься в слова, так и остался мыслью. Но ответ пришел, все так же мысленно, громко и отчетливо, произнесенный голосом Маши: «Мы эту ночь не переживем иначе».
Я помог ей избавиться от футболки, провел рукой по дрожащему, будто от холода, но горячему телу, услышал, как в ответ сбивается дыхание. Наверное, мы могли остановиться, оправдаться моралью или еще какой-нибудь ерундой. И не пережили бы этой ночи. Утром это были бы уже не мы, другие. Какие-то непонятные взрослые люди, сделавшие правильный выбор и заставляющие себя этим гордиться.
«Потом начнется ад», — успел подумать я, прежде чем мысли исчезли.
«Ад никогда не кончается, — отозвалась Маша. — Но рай мы создаем сами».
…
Потом, лежа в тишине, где-то за гранью времени и пространства, в странной точке под названием «здесь и сейчас», зависшей посреди великого Ничто, мы обменялись парой фраз.
— Я тебя отпускаю, — прошептала Маша. — Все хорошо. Ты можешь идти один.
Вот и произнесено заклинание. Мне дали свободу, которой я ждал год или гораздо дольше. Свободу, похожую на серебряный кулон на цепочке.
— Не хочу, — ответил я.
Глава 49Маленький Принц
Во сне я летел сквозь бесконечное пространство Вселенной с такой скоростью, что звезды из точек превращались в светящиеся полосы. Летел и задыхался от желания все это постичь, познать в совершенстве целый мир и научиться им управлять. Но что-то позвало меня на Землю.
В первый миг я разозлился. Да что может быть важного на этом крохотном шарике? Сгори он весь целиком, что мне за дело? Но память вернулась, заставила меня остановиться и искать дорогу домой. По остывающему следу, по тонкой, едва светящейся нити — туда, где я чувствовал себя собой.
Я открыл глаза, а правая рука доставала телефон из кармана. Надпись на мерцающем экране гласила: «Вася. Работа».
— Слушаю, — ответил я, одновременно оценивая обстановку.
Я полулежал в машине Элеоноры на разложенном пассажирском сиденье. Прохладно. За слегка запотевшими окнами — раннее утро. Какие-то люди начинают бродить. Сейчас, когда кавардак в голове успокоился, я осознал, что часовня стоит не посреди пустынной горы. Кругом людское жилье. Деревенька, должно быть. А если бы вчера, сквозь порывы ветра, кто-то услышал крик Элеоноры?
Я торопливо просмотрел обрывки воспоминаний. Нет, никого.
— Ого, ты че там, с телефоном в обнимку сидишь? — удивился Вася. — Двух гудков не прошло…
— В «Тетрис» играл. Не спится. Есть новости?
Элеонора, видно, давно проснулась — если вообще спала. Она курила, выпуская дым в приоткрытую форточку. Заслышав мой голос, повернулась:
— Мне в туалет нужно.
Я кивнул. Элеонора выбросила окурок, завела мотор, посмотрела в зеркало заднего вида, и машина понеслась задом наперед.
— Димон? — озадачился Вася.
— Нет, это я, отец ученицы. Борис…
— А, Борис Владимирыч…
— Вадимович. Дмитрий спит, я записываю.
Машина остановилась резко, меня швырнуло спиной на откинутое кресло. Элеонора выскочила наружу, впустила в салон порцию холодного воздуха. Дверь оглушительно хлопнула.
Я смотрел за Элеонорой до тех пор, пока она не скрылась в темно-синей пластиковой кабинке. Там я отступился, позволив ей быть полностью собой.
— Ну, в общем, — принялся тянуть слова Вася. — Это, короче, мужик…
— Адрес, — перебил я. — Больше ничего не нужно.
— Адрес — Лазо, двадцать. Мужика зовут Павел Аркадьич, фамилия Харитонов. Только он…