Мы стояли перед пешеходным переходом, занимая две из четырех полос, но никто не обращал на нас внимания. Водители, упершись в «Крузер» или «Солярис», с пустыми лицами включали поворотники, перестраивались и летели дальше. Безучастно скользили по нам взгляды пассажиров автобусов. Пешеходы, проходя в полушаге от сидящей на асфальте Маши, думали о чем угодно, только не о ней. Одна девушка в светло-зеленом сарафане посмотрела на меня и улыбнулась.
— Я не хочу беспокоиться насчет вас, — сказал Петя. Под его взглядом с колеса «Крузера» отлетел колпак, одна за другой отвинтились гайки. — Жанна остается со мной в качестве гарантии, что вы… — Он посмотрел на меня и исправился: — Ты. Ты не вмешаешься. Если я увижу, что ты вмешиваешься, Жанна умрет.
Он стоял и думал о чем-то. А я смотрел на него и думал, что наконец-то Исследователь выбрал идеальное воплощение. Мне теперь нет нужды разделять чувства пополам, ненавидеть Исследователя и сочувствовать «носителю». Мне одинаково хотелось бросить в домну обоих. Но я по-прежнему не мог пошевелиться.
— Впрочем, — продолжил Петя, — есть и другой вариант. Идеальный, да. Я предлагаю тебе обмен. Забираешь Жанну, а я забираю Марию. Вы с Жанной будете слишком поглощены ссорами и разбирательствами, и точно не вмешаетесь. А Мария найдет дочь, как и хотела.
Маша подняла голову и посмотрела на меня. Сперва — со страхом, но страх улетучился, вместо него осталась тупая надежда.
— Ты ведь убить ее дочь собираешься, дебил, — сказал я.
— Это необходимость, — кивнул Петя.
— И что, Мария будет тебе патроны подавать, ты на это надеешься?
Петя вздохнул, покачал головой. Он устал убеждать глупых детей, что папе действительно пора на работу.
— Я надеюсь, Дима, что мне не придется убивать никого лишнего. Деструктивная деятельность мне нравится.
Я непроизвольно моргнул.
— Прости, что?
— Тебе не за что просить прощения. Я ведь ни в чем тебя не обвиняю. Ты поступаешь в соответствии со своей природой, как это можно ставить в вину? Когда ты поступаешь против природы, то можешь получать от этого удовольствие, но в долгосрочной перспективе не остается ничего, кроме страданий. Скажем, твоя природа подразумевает верность единственной женщине. Но, встретив старую любовь, ты поддался искушению, и тебе было приятно, но в результате ты страдаешь. Твоя природа на изломе. Ты умираешь. Поэтому я и предлагаю обмен, который в равной степени удовлетворит всех.
Он кивнул, будто ставя штамп «Одобрено» где-то в голове.
— То же касается и меня. Мне пришлось убивать, да. И я испытывал невероятный восторг, подъем от этого. Убийство тоже может быть объектом исследования, причем, каждое. Но это — путь, который ведет меня к изменению природы. Поскольку я не смогу стать полноценным Разрушителем, как ты назвал их в своем тексте, я просто в итоге сделаюсь изгоем вроде Маленького Принца, как ты назвал его в своем тексте. Пожалей меня, Дима. Мне нужно убить одну Юлю. Я не хочу убивать Жанну. Но если я просто оставлю ее, то, с высокой долей вероятности, она уйдет, а вы вдвоем продолжите вмешиваться. Поэтому подумай и сделай выбор.
Жанну я не видел. Смотрел на Машу, а она — на меня. Смотрела, не сомневаясь в моем выборе.
— А ее ты убьешь? — спросил я.
Петя замотал головой, и даже сквозь шум моторов я услышал хруст шейных позвонков.
— Нет! — воскликнул он. — Не думаю, что будет необходимо. В решающий момент я ее просто оттолкну, а потом оставлю.
«Оставлю»… Я представил себе Машу, точно так же стоящую на коленях над бездыханным телом Юли. И Маша, как я почувствовал, представляла то же самое. Видимо, это почувствовал и Петя, потому как счел необходимым пояснить:
— Речь не о том, чтобы девочка выжила, не о том даже, чтобы уменьшить число убийств. Речь просто о том, чтобы мне меньше мешали. О том, чтобы ты, Дима, вышел из игры. Я не хочу, чтобы ты нашел Юлю раньше меня, ведь она считает тебя отцом. Ты очень легко сможешь ей манипулировать в невыгодном для меня ключе. Поэтому выбирай, что тебя остановит: потеря Жанны или ее любовь. Я уверен, что если сейчас отпущу ее, то она тебя простит. Но если ты выберешь иной вариант, она не вернется.
Я опустил голову.
— Дима? — сказала Маша. — О чем ты вообще думаешь?
Надо же, она правда не понимала…
— Ничего не получится, — сказал я. — Ты тут красиво про природу разливался. Да только и я, и Жанна прекрасно знаем одно: если ты с Машей уедешь отсюда убивать ее дочь, я поеду следом и не остановлюсь до тех пор, пока не пойму, что опоздал. Такова моя природа. Я — твой враг, навсегда.
— Так какой выбор? — повысил голос Петя.
Я смотрел в салон «Соляриса» и не видел бежевого рукава водолазки. Жанна скрылась от меня. Держит ли ее сейчас эта нечеловеческая сила? Или она сама не хочет ни видеть меня, ни показываться мне? А может, замерла, обратившись в слух, и ждет решения?
Представил себе исход: мы с ней остаемся посреди оживленной дороги. «Солярис» уносит Машу, скорее всего — навсегда. Какая-то крохотная частичка сознания пыталась пискнуть, что это — верный выбор, что миллионы людей рассудили бы именно так. Какой смысл встревать в противостояние сил, которым ничего не можешь противопоставить?
Но эта частичка оказалась крохотной.
— В эту игру я играть отказываюсь.
Петя нахмурился:
— Мне нужен выбор. Оставить тебе Машу или Жанну?
— Ты права не имеешь ставить меня перед таким выбором.
Что-то зазвенело. Я скосил взгляд и увидел, что гайки открутились со второго колеса.
— Ты не можешь отказаться выбирать! — воскликнул Петя.
Я снова взглянул в салон его машины. И заговорил громко, надеясь, что меня там услышат:
— Когда Жанна выбрала меня, она знала, кто я такой. Знала, что я не предаю никого и никогда, не предам даже мечту, под которой нет никаких оснований. Если я сейчас сделаю выбор, это в любом случае будет предательство. Поэтому я выбираю как обычно.
Я оттолкнулся от борта «Крузера» и опустил руки. Петя сверкнул на меня синими глазами, но я ничего не почувствовал. Как будто его сила на меня больше не действовала.
— Хочешь, чтобы я не мешал — убей меня, щенок трусливый. Каким был в школе, таким и остался. Все чужими руками и со всей возможной подлостью.
Маша подскочила, чуть не упала, опершись на больную ногу, но выстояла, взмахнув руками.
— Забери меня! — крикнула она Пете, сделала шаг навстречу. — Я поеду с тобой, оставь ее здесь.
Петя грустно покачал головой:
— Нет, Мария. Твой выбор здесь не имеет никакого значения. — И добавил, глядя на меня: — Отсутствие выбора в текущей ситуации можно приравнять к выбору текущей ситуации. Прощайте.
Он отвернулся, подводя черту. «Крузер» со стоном и скрипом накренился, два колеса, соскочив с мест, покатились, подпрыгивая, в разные стороны.
Дверь «Соляриса» захлопнулась. Он рванул с места и пролетел на красный свет, аккуратно внедрившись между женщиной с коляской и двумя весело болтающими студентками.
Маша смотрела на меня. Смотрела молча, пока я открывал багажник, доставал домкрат. Лишь когда я подошел к пассажирской двери и, наклонившись, нажал кнопку аварийной сигнализации, заговорила:
— И что теперь?
Я молчал, глядя на накренившийся внедорожник. Задумчиво постучал домкратом о ладонь. Интересно, сколько весит «Крузер»? Ну ладно, половина «Крузера». Может, даже четверть, учитывая то, что мне придется не столько поднимать, сколько толкать. Черт, надо было в школе больше внимания уделять физике.
— Дима! — Маша вцепилась мне в руку. — Чего ты хочешь добиться? Я не понимаю тебя.
— Хочу подсунуть домкрат и для начала поставить одно колесо. Дальше проще пойдет. Сможешь подсунуть? Я попробую приподнять…
Она вырвала домкрат у меня из рук с такой силой, что я испугался, как бы не получить им по голове.
— Юля тебе вообще никто! — прокричала Маша. — Как так получилось, что из-за нее ты оставил жену с… С этим!
«Магия» Пети закончилась, и прохожие теперь, раскрыв рты, таращились на нас, пытаясь понять, что случилось. Ссорящаяся пара возле автомобиля без двух колес.
— Как-то жена оказалась «с этим», — сказал я. — Вероятно, до того, как «этот» превратился в «это».
Только теперь, когда они уехали, я понял, что сказал не всю правду. Больше всего я боялся посмотреть Жанне в глаза, оставшись наедине, и задать вопрос. И получить ответ. Хотя, нет, это еще не так страшно. Куда страшнее — не решиться задать вопрос, оставить его висеть между нами невысказанным навсегда.
— И что?
Я с удивлением посмотрел на Машу. Она дернула плечами, сказала, повернувшись ко мне боком:
— Ты, можно подумать, хотя бы сутки верность ей хранил. Оба хороши. И я тоже.
— А зачем ты защищаешь ее? — Теперь я начал злиться. — Если она поступила так, значит…
Маша ударила меня по лицу. Вернула старый долг, заставила замолчать, отступить. Посмотрела мне в глаза, собранная и решительная:
— Когда ты, наконец, поймешь, что люди принимают глупые решения? Решения, в которых могут раскаяться через секунду. А такие как ты заставляют их вечно терпеть последствия этих решений, не позволяют ни исправить, ни забыть.
Злость изменила ей, она заплакала. Секунды две пыталась сдержать слезы, но вот по телу прошла настоящая судорога, и Маша одной рукой закрыла глаза.
— Юля тоже «поступила так», — дрожащим голосом продолжала она. — Приняла решение покончить… И я. Когда она родилась, я приняла решение поставить стену между нами. Но теперь я не хочу эту стену, понимаешь? Я просто хочу увидеть свою дочь и сказать, что люблю ее, и молиться, чтобы она мне поверила! После всех этих лет я хочу, чтобы она поверила, что я — не такая.
Маша кричала. Я схватил ее за руки, шагнул навстречу. Она пыталась оттолкнуть, но я прижал ее к себе.
— Мы найдем Юлю, — пообещал я.
Сквозь рубашку просочились ее слезы. Она прерывисто вздохнула:
— Ты так ничего и не понял.
Может быть. Я никогда не считал себя особо умным или, хотя бы, безоговорочно нормальным. Всю жизнь знал, что не заслуживаю счастья, что мечты мои исполнились по ошибке. Поэтому, когда нужно действовать, мне проще всего вычеркнуть из уравнения себя.