— Могу лишь гадать, поскольку мой пси-модуль в Жанне перестал давать сигнал — Антонов его блокирует, — сообщил Брик с таким видом, будто мы все, а особенно Харон, должны его понять. — Он зашел в тупик, не обнаружив Харона у Харона, и теперь пробивает все номера, которые нашел в телефоне Жанны.
— Стоп-стоп! — Я поднял руку. — Что значит, «пси-модуль»? Что значит, «блокирует»? Нет, хватит, убери с лица это умное выражение. Что с Жанной? Можешь объяснить?
Брик кивнул:
— До вчерашнего вечера я мог видеть то, что видит она, и слышать то, что слышит она. Однако я… Отвлекся. — Он бросил быстрый взгляд в сторону Элеоноры и покраснел. — Утром думал, что она еще спит. Но теперь очевидно, что Исследователь научился блокировать сигналы того, что я назвал пси-модулем. Он не хочет, чтобы я следил.
Полагая вопрос исчерпанным, Брик вынул из холодильника миску со вчерашним салатом и хлеб. Поставил все это на стол, уселся и набил рот. Маша, двигаясь, как марионетка, подошла к оставленной им табуретке, что подпирала матрас. Села, откинулась назад, прикрыла глаза. В тишине хрустел салатом Брик.
— Вчера, — начал я, — ты видел, что происходит. Ты видел, что она с Антоновым, и ничего не сделал. Так?
Прекратив жевать, Брик вытаращил на меня глаза:
— А что я мог сделать? Сказать ей, что секс с этим бездарным выскочкой — самое убогое, что можно вообразить? Много для нее значит мое мнение! Вышвырнуть оттуда Петю? Ну, знаешь, никто их насильно не спаривал. Я бы вмешался, если бы точно знал, что ты с Машей будешь всю ночь играть в лото, но я знал обратное и решил, что вы все можете позволить себе зайти так далеко, как посчитаете нужным, и решить, стоит ли возвращаться. Да, я оступаюсь на каждом шагу, но я стараюсь, действительно стараюсь манипулировать как можно меньше.
— Секс, — повторил я. — Вот как.
— Я лично этого не видел, — поспешил откреститься Брик. — Но все шло к тому. В какой-то момент она приняла решение, и я отключился — из деликатности. — Подумав, он добавил: — Впрочем, так ли важен сам факт физической близости, если решение было принято? Остается надеяться, что в ее сердце тоже есть место больше чем для одного человека.
Мне до смерти хотелось орать на него, трясти, обвинять, но я не мог пробиться сквозь эту логическую броню. И не мог избавиться от мысли, что сам, исключительно сам виноват во всем. Все можно было предугадать, когда я поступил в педагогический. Явление Принца и прочая чертовщина не добавили ничего нового.
Кто-то схватил меня за плечо — сильно, грубо, по-мужски, — и развернул. Это оказалась Элеонора.
— Будешь слушать этого выродка? — Она кивнула на Брика, который разом поник, услышав такую характеристику. — Или меня?
— А что ты можешь рассказать? — пожал я плечами. — Жанна приняла решение…
— Дура она, вот что! — рявкнула на меня Эля. — Вы решений напринимались — куда деваться. Что один, что другая. Лучше б пилюльки какие для мозгов принимали, чем решения. Разозлилась она на тебя, выпила, этот хрен прилизанный там соловьем заливался — вот тебе и все «решение».
Тут она просто захлебнулась словами и, зарычав сквозь зубы, замахнулась. Я перехватил ее руку.
— Отпусти! — взвизгнула Эля.
Неведомая сила заставила пальцы разжаться, швырнула руку вниз. От второй за день пощечины я не увернулся.
— Прости, — сказал Брик. — Это было инстинктивно. Кажется, при прочих равных, я буду скорее защищать ее, чем тебя.
Элеонора не заметила, что ей помогли. Вся ее злость сконцентрировалась на мне.
— Никогда бы не подумала, что из тебя может получиться трус. Тогда, в детстве, я с тебя просто тащилась. Ты в ад готов был спуститься, если знал, что надо. А теперь? Этот хрен прилизанный тебе сказал, чтобы ты не приближался, а ты и рад? Будешь выдумывать оправдания — мол, ей так лучше, пусть она с ним останется, да? Привык за год себя в жертву приносить? Что ты на меня глазами хлопаешь? Думаешь, я сейчас плюну и уйду? Да я тебя за шкирку потащу, если сам не зашевелишься. От таких друзей, как я, без миномета не отделаешься.
У меня еще звенело в ушах, когда тихий голос Маши пролился, будто целительный бальзам:
— Эль, не ори. У меня голова болит.
Она сидела в той же позе, уронив голову на матрас и закрыв глаза.
Свершилось чудо — Эля замолчала. Но продолжала сверлить меня красноречивым взглядом, и прозвучавшие слова никуда не делись. Они продолжали носиться по комнате, невидимые и неслышные, но вполне реальные — для меня.
— Что-то можно сделать? — повернулся я к Брику.
Тот покачал головой:
— Даже если я самым жестоким образом заблокирую тебе все мозговые волны, даже если ты сумеешь подобраться к Жанне, даже если сумеешь ее выкрасть… Если вы окажетесь хоть на секунду в поле зрения Антонова, он сможет убить обоих. Я бы смог ему противостоять. Но — прости! — я не могу разорваться. Сперва — Юля. После того как она окажется в безопасности, я клянусь, что мы освободим Жанну. У меня как минимум четыре готовых схемы по ее вызволению с минимальным ущербом.
Я посмотрел на Элеонору:
— Чего ты от меня хочешь?
Она не раздумывала ни секунды:
— Чтобы ты психовал из-за того, что приходится ждать!
В ответ я от души пнул дверь, ведущую в туалет. Дверь хрустнула, но выстояла.
— Ну вот няшечка же, как по морде получишь! — Эля распахнула объятия. — Иди, поцелую!
Брик отряхнул руки, выбрался из-за стола и, подойдя к Маше, тронул ее за плечо:
— Поешь, тебе нужно. Впереди тяжелая эмоциональная работа.
Маша с трудом разлепила веки, посмотрела на него, как на неудачно пошутившего комика.
— Тяжелее, чем это? — Она коснулась дрожащими пальцами виска.
— Вряд ли. Но ты обессилена, и, если не поешь, просто свалишься. Считай это заботой, я так иногда делаю.
Казалось, я чувствовал, как она воспринимает слова Брика. Сначала — звуки, будто сквозь толщу воды, глухие, искаженные. Потом — смысл.
— Да, — прошептала Маша. — Хорошо.
Брик взял ее за локоть, помог подняться. Маша вцепилась в него, чтобы не упасть. Кое-как доковыляла до стола и рухнула на табурет. Безвольные пальцы сжали ложку.
Я перевел взгляд на Харона, который молча стоял — не то слушал наши разговоры, не то думал о чем-то. Ссутулившийся, несчастный человек замер у окна, опустив голову. Но взгляд мой он почувствовал, выпрямился.
— Я должен уйти. — Он, должно быть, сам не знал, задает ли робкий вопрос, или констатирует факт. В любом случае, не шевельнулся. Стоял, будто ожидал разрешения.
— Тебе бы выпить, — сказал я.
Глава 64Жанна
Я считаю себя терпеливым человеком. К очередям в поликлиниках и пробкам на дорогах отношусь спокойно, это Димка вечно бесится. И вот интересно, что бы он сейчас на моем месте делал? Мы торчим в пустой квартире четвертый час, и от безделья даже мне выть охота.
«Петя» таращился в монитор, я взялась читать поэтов Серебряного Века. Стихами никогда особо не увлекалась, а про Серебряный Век поняла сейчас, что надежней способа убедиться в «жизнь — боль» и «все — тлен», чем почитать поэтов этого самого века, не существует.
Отложила книгу. Выдернула с полки другую: «Психология подростка. Введение». Ну… Тоже не развлекательное чтиво ни разу. Под каждой страницей — ссылки еще на десяток книг. Плюнула и включила игрушку в телефоне. Но играть тоже не особо получалось, взгляд то и дело возвращался к портрету на стене.
Н-да… Вот этой дамочке «все — тлен» Серебряного века наверняка отлично заходит. Соответствует образу роковой женщины, или что она там из себя изобразить пытается. Кстати, а кто она, вообще? На актрису или модель не похожа, да и фото явно любительское.
— Кто это? — Я ткнула пальцем в фотографию.
— Это Анечка, — не оборачиваясь, отозвался «Петя».
— Прекрасно. А подробнее можно?
— Что ты хочешь узнать?
— Кто она, блин?
— Покойная жена Харона. — В голосе — никаких эмоций.
Я вздрогнула.
— Как — покойная? С кем же он тут живет?
— С матерью.
А… Ну, то есть, почему бы и нет? Только потому, что мне это в голову не пришло?
— И давно эта Анечка… умерла?
— Ровно пять лет назад. Двадцать седьмого мая.
— Это… — Чтобы сообразить, мне пришлось представить календарь — на стене, у нас на кухне. Вчера я передвинула пластиковое окошко на двадцать шестое. — Это сегодня, что ли?
— Да.
— То есть… подожди.
Пять лет назад — и цифра пять на открытке. Это должно быть связано. Еще чуть-чуть, и я пойму, как… Но времени на догадки мне не дали.
— Тихо. — «Петя» развернулся вместе с креслом. Встал и предостерегающе сжал плечо.
Огрызнуться я не успела — в замке заскрежетал ключ.
— Павлик, ты дома? — окликнул женский голос. — Пакеты возьми у меня! Вот, всегда так — вроде и не надо ничего, а наберешь — не дотащишь… Павлик! — В голосе прорезалось нетерпение.
«Петя» не шевелился. Меня придерживал за плечо.
— Опять, небось, в наушниках сидит, — неизвестно кому пожаловался голос.
Женщина, судя по звукам, разувалась. Прогрохотали тяжелые шаги, распахнулась дверь.
— Пав… Ой. — Вошла и застыла на пороге.
Типичная «тетка как тетка» — из тех, что обожают наступать на ноги в автобусах. Среднего роста, полная, с типично теткинским недовольным лицом и седыми корнями крашеных «под блондинку» волос.
Управление теткой — или как это правильно назвать — «Петя» перехватил сразу. Она застыла с полуоткрытым ртом и удивленным взглядом.
— Где Павлик? — спросил «Петя».
— Я думала, что дома… не знаю, где шляется… сумки у матери взять не может… как Аньку-дуру схоронил, совсем чумной стал… не разговаривает почти… как с работы-то еще не выгнали… святой водой брызгала — не помогает… хорошо, хоть детей у них не было… надо к бабке отвести… Валя говорила, где-то за городом бабка есть… пошепчет, и все пройдет… да как его отвезти-то?.. надо, чтобы сам… я…
— Хватит! — «Петя» поднял ладонь. Пожаловался мне: — Удивительно бестолковое существо. Совершенно бессвязные мысли… Отвечать. На. Вопросы, — раздельно приказал он женщине. — Где. Павлик?