Я представлял, что скажу Маше, когда — и если — она очнется. Представлял, что будет со мной, если хирург, выйдя из операционной, скорбно покачает головой.
— Может, морду мне набьешь? — предложил Кай.
— Заткнись.
— Просто предлагаю, вдруг полегчает.
— Кому из нас? — вздохнул я.
Он не ответил. И для чего вообще тут сидел? Что его держало?
Телефон зазвонил сам. Я принял вызов.
— Да?
Должно быть, мой флегматичный тон объяснил Жанне все. Она долго молчала, прежде чем спросить:
— Ты как?
— Я? Знаешь… я сегодня просрал все, что только мог. А может, даже больше. Если бы не ты, наверное, я бы тоже остался на крыше.
Жанна помолчала.
— Хочешь рассказать?
— Не сейчас. Потом.
— Хорошо. Потом. Но сперва поклянись, что вернешься.
Я поклялся и, дождавшись «отбоя», опустил телефон в карман.
— Жена? — спросил Кай.
— Жена.
— Мудрая женщина. — Он закрыл глаза.
И вновь потянулись минуты ожидания.
Из Москвы в Красноярск я вылетел пять дней спустя. Все это время жил в гостинице, неподалеку от больницы. Сначала ждал, что Маша очнется, потом — что придёт в себя. Последнего, кажется, так и не дождался.
Помню, как впервые вошел в ее палату, встретил рассеянный взгляд и машинально ответил на улыбку, за что тут же проклял себя последними словами.
Маше, как сказал врач, сильно повезло. Несмотря на чудовищную кровопотерю и начавшееся разложение тканей, ее умудрились откачать. «Такое чувство, — говорил врач, — будто разложение что-то остановило, не позволило перекинуться дальше. Обошлось без сепсиса».
Лёгкое удалили. Теперь у неё осталось одно. А я и не знал, что такое возможно. Врач заверил, что после надлежащей реабилитации она не только сможет ходить, но даже инвалидность не получит. Чудо, не иначе.
Я не стал говорить врачу, что за чудо спасло жизнь Маше. Вряд ли он стал бы духовно богаче, узнав, как дьявол спас Землю от божьего гнева — или как еще интерпретировать произошедшее для человека со стороны?
— Привет, — прошептала Маша, приспустив кислородную маску. — Я думала, ты улетел.
Я, поморщившись, огляделся. VIP-палата, которую не пойми с каких щедрот оплачивал Кай. Единственная комфортабельная койка в просторном помещении с кондиционером и телевизором.
— Как ты? — Я сел на стул рядом, взял в руки ее ладонь — тонкую и хрупкую. Глупый вопрос, конечно. Как может быть человек, которого только что вытащили из преисподней?
— Жить буду, — отозвалась Маша. Беззвучно кашлянула и добавила: — Говорят.
— А сама что скажешь?
Я скорее догадался, чем увидел, что она пожала плечами.
— Жить буду.
От сердца отлегло, но ненадолго. Помолчали, глядя друг на друга, потом я сказал:
— Юля…
— Она вернется. Отдохнет — и вернется.
На этом силы ее закончились. Маша попыталась вернуть на место маску, но не смогла поднять руку. Маску вернул я. Маша успела сказать лишь:
— Лети домой. Все будет нормально.
То же самое сказал Кай, когда я вернулся в гостиничный номер:
— Валил бы ты уже. Жена извелась, небось.
Я остановился в дверях, глядя на него, развалившегося со стаканом в руке в кресле перед телевизором.
— Ты… Чего тут забыл?
— А ты думал, тебя в двухместном люксе за красивые глаза поселили? — вопросом на вопрос отозвался он.
Я понятия не имел, за что меня поселили в двухместном люксе. Я вообще до сих пор не задумывался о том, как оказался заселенным в гостиницу. Просто, выйдя из Машиной палаты, взял из рук Кая визитку с адресом и напутствием: «Это тут, недалеко. Ключ возьмешь на ресепшене, номер на твою фамилию, оплачен». Если бы меня заставили задуматься — решил бы, что заселением обязан покойному Смирнову, а Кай просто передал информацию. Но меня не заставляли, и я не задумывался. Судя по всему, именно на это Кай и рассчитывал.
— Я, видишь ли, внезапно сдох от цирроза печени, — салютнув мне стаканом, объяснил он. — Нижайший поклон товарищу полковнику, красиво отработал. Все грехи списаны, жизнь с чистого листа — полная перезагрузка. Одна фигня — счета замораживаются. Так что я с сегодняшнего дня бомжую, жду решения вопроса правильными людьми. И поэтому у тебя — двухместный люкс. Есть еще коньяк и пиво. Вон там. — Кай кивнул в сторону двери.
Девушка в телевизоре рассказывала о невероятно могущественной команде террористов, что угнала самолет, разбила его о здание управления МВД, а потом была героически ликвидирована спецслужбами вместе с заброшенным зданием больницы РАН. Возле двери стояла спортивная сумка, из которой призывно торчали горлышки бутылок. Светлое пиво, темное пиво, виски, коньяк…
— Ты отсюда до Нового года выбираться не планируешь? — поинтересовался я.
— До цирроза печени. Буду отрабатывать диагноз.
Я наклонился и взял бутылку со светлым пивом.
— Чего тебе от неё надо?
Кай не спросил, от кого. Предложил:
— Считай это профессиональным интересом. Я психолог, — добавил он, видимо, посчитав мое молчание слишком красноречивым.
— Психологи берут деньги за помощь. А не платят деньги, чтобы кому-то помочь.
Кай развел руками.
— Ну… Психологи же все маленько того, так? А я — давай считать, что конкретно ебанутый. Устроит такой ответ?
Поскольку предлагать другой он явно не собирался, я решил, что устроит.
Еще три дня я не сдавался и домой не уезжал. Потом Кай, судя по всему, решил свои дела и освободил жилплощадь. Так же, как и занял — без предупреждения.
Маша крепла. Взгляд ее становился все более живым, и врач говорил, что она быстро идет на поправку. Вполне возможно, что меньше, чем через полгода, сумеет вернуться к обычной жизни.
Мне хотелось перегрызть ему горло за эти слова. «Обычная жизнь» — что это, по его мнению, для одинокой женщины в возрасте за тридцать, с одним лёгким, в крохотном посёлке, с репутацией алкоголички? В этой гребаной палате у неё было больше возможностей.
Маша этого не понимала. Каждый раз, что я заговаривал о будущем, перебивала меня:
— Юля вернется, когда отдохнет, и все будет хорошо.
Тела Юли так и не нашли. В том аду, что поглотил здание больницы, чудом уцелели несколько костей, принадлежавших взрослым людям. Положенцев? Брик?.. Экспертиза грозила затянуться, если ее вообще собирался кто-то проводить.
Потом мне звонила Жанна. Мама. Отец. Эля. Последняя стоила первых троих вместе взятых:
— Дима, ты в корень задрал! Хватит Кремлями любоваться, дуй домой, а то я уже забыла, как муж выглядит. Блин, я вообще замужем?!
Все это время Эля безвылазно торчала у нас. Жанну она бы не бросила под страхом смерти.
Выглянув в тот вечер из окна гостиницы, я подумал, что где-то тут, недалеко, и правда есть Кремль, Красная площадь, Арбат, Собор кого-то там, и куча других мест, где надо бы побывать. В груди шевельнулся вялый интерес. А потом я вспомнил две фигуры, исчезающие в огне, и подумал: «Юля ничего этого больше не увидит. Ни Собора, ни часовни в Красноярске, ни Назаровской церквушки синего цвета».
Я перезвонил Жанне и попросил купить билет. Мы продолжали тормошить карточку, счёт которой щедро пополнил некогда Брик.
На следующий день я зашёл к Маше попрощаться. Снова пытался объяснить ей, как обстоят дела.
— Все будет хорошо, Дима, — перебила она. — Спасибо за все, но… ты можешь идти один.
Так меня напутствовали, так освобождали. Но вот пришел час, и этими же словами меня вежливо послали. И я ушел — поцеловав на прощание женщину, которую любил.
— Если ты ее бросишь… — сказал я Каю, который отвез меня в аэропорт.
— Ты меня найдешь и заставишь всю жизнь рассказывать стихотворение про «парус одинокий», — закончил он.
— Я, чтоб ты знал, бывший автослесарь. Башку карданом проломлю.
— Злые вы, пролетарии, — вздохнул Кай. — Чуть что — карданом.
Почему-то мы одновременно усмехнулись. Потом я пожал ему руку.
Глава 131Маша
Больничный опыт у меня никакой: до сих пор только в родильном доме лежала с Юлькой. Там нас было шестеро в палате, туалет в конце коридора, а медсестру или врача — умрешь, пока дозовешься. Капельницы мы сами перекрывали, когда раствор заканчивался, судно выносили сами, ну и, как водится, никаких посещений — только рукой в окно помахать. В больницах, где лежала перед смертью мама, обстановка не сильно отличалась от роддомовской, разве что с поправкой на посещения.
Здесь я — одна в палате. Чисто, светло, на стене телевизор, на подоконнике — горшки с цветами. За дверью — душ и туалет. Персонал вежливо-предупредительный, материализуется одним нажатием на специальную кнопку. И даже посетитель у меня есть — единственный, зато постоянный, как рекламный ролик.
Сначала я удивлялась. Потом стало все равно. А потом он однажды не пришел, и я с удивлением поняла, что весь день прислушивалась к шагам за дверью.
— Привет. Готова? — Он поставил на стол пакет с морсом, выложил апельсины и яблоки. Каждый раз что-нибудь приносит. Я устала повторять, что мне ничего не нужно.
— Готова.
Подал мне руку, я встала. Сидела уже одетая для прогулки, он приходит всегда в одно и то же время. Неизменно бодрый, улыбающийся так, будто с плаката сошел. Медперсонал, глядя на него, тоже цветет улыбками. «Вот повезло бабе», — не раз читала я во взглядах, обращенных ко мне. Хотя, конечно, вслух никто ничего подобного не говорил, вышколены они тут — будь здоров.
— Накинь пальто, там прохладно. — Он набросил мне на плечи вязаное пальто.
Оно идеально подобрано в тон летним брюкам и просторной рубашке. Бежевый цвет и тускло-красный, вещи — красивые, удобные. Даже туфли — в той же гамме. Даже шейный платок. Сколько это все может стоить, думать не хочется, дорого оно даже на ощупь. Но, полагаю, всяко дешевле моего пребывания в реабилитационном центре — так правильно называется место, в котором я сейчас нахожусь, он перевез меня сюда из больницы. И в прошлой жизни я бы от подобных мыслей заснуть не смогла.