Здесь двери были уже из красного дерева. На первой висела табличка — «Первый секретарь. Данилин Н.А.». Указав на другую дверь, на которой не было таблички, Клыкова сказала:
— Кресло второго пока еще не занято.
— Давно ты у нас не была, Тамарочка! — оторвалась от работы машинистка. — Уже занято. Правда, табличку повесить не успели.
— И кто же этот счастливчик, если не секрет? — По всему видно было, как Тамаре не хочется открывать дверь с табличкой «Третий секретарь. Мартынова Н.Б.».
— С вашего завода, между прочим, — кокетливо заерзала на стуле машинистка и ласково пролепетала: — Ванечка Стацюра.
— Одним мудаком будет больше! — бросила в сердцах Тамара и рванула на себя третью дверь. — Знакомьтесь — это новый секретарь Юра Соболев, — без преамбул начала она.
Две очкастые дамы уставились на Юру.
— Здрасьте, — прошептал он и покраснел.
— Это Надя, — представила Тамара ему ту, что постарше. — А это Галя. — Совсем еще молоденькая девчушка, тоненькая, как спичка, мило улыбнулась Юре и подмигнула так, будто они с детства были знакомы. Надя же, едва взглянув на него, смерила взглядом львицы Тамару, отметив не без ухмылки выдающийся живот.
— Сядь и успокойся! — крикнула она, брызнув слюной. Тамара повиновалась. Она как-то сразу сжалась в комок, и на ее грубом, крестьянском лице появились смирение и кротость. Мартынова действовала на Тамару, как удав на кролика. — У тебя совесть есть? — тихо, сквозь зубы процедила Надя. Она была недурна собой, третий секретарь Мартынова: иссиня-черные волосы, коротко подстриженные под мальчика; сросшиеся смоляные брови; круглые черные татарские глаза за очками в тяжелой оправе; прямой, слегка расширенный книзу нос и едва заметные усики над припухлым по-детски ртом. Надя была бы красавицей, если бы не нечистая кожа и горящие злобой зрачки. — Я кого спрашиваю? — заводилась она. — Где твоя комсомольская совесть, Тамара? Тебе на всех наплевать! На всех! На училище! На завод! На райком! Кто тебе разрешил в такое время уезжать? Кто — я тебя спрашиваю! — Ее лицо исказилось до неузнаваемости, на лбу выступил пот, очки на носу раскалились, изо рта летели брызги. — Гнида! Паршивая гнида! Меня е**т каждую оперативку из-за твоих двух сотен не вставших на учет!..
— Надя, — робко пролепетала Тамара. — Зачем же ты при парне?
— Ничего, пусть слушает — набирается опыта! — бросила та.
— Юра, — обратилась к нему Тамара с глазами, полными слез. — Прошу тебя, уйди, не слушай.
Сердце его сжалось от бессилия помочь ей, такой униженной и несчастной.
Юра на ватных ногах вышел из секретарской и столкнулся на лестнице с Иваном Стацюрой.
— Привет! — вскинул тот ладонь. Из-за этого жеста Ваню на заводе прозвали «наш маленький фюрер». — Ты откуда? — поинтересовался он. — На тебе лица нет.
— От Мартыновой, — поделился Соболев.
— Сильная женщина, — заулыбался Стацюра. — Тебя уже избрали?
— Нет. Завтра — собрание. А тебя? — спросил в свою очередь Юра.
— Тоже нет. Послезавтра должны утвердить на пленуме райкома.
— Я тебя заранее поздравляю, — окончательно пришел в себя Соболев.
— И я тебя! — Они пожали друг другу руки и разошлись.
Назавтра Тамару было не узнать — бледная, сонная, она едва шевелила губами.
Закончив читать доклад, она с позеленевшим лицом сошла с трибуны и уселась в президиум, рядом с Соболевым.
— Юра, отведи меня в фойе и вызови «скорую», — прошептала Тамара. — Зинаида Ивановна, — обратилась она к сидевшей с другой стороны женщине в бордовом, наглухо застегнутом платье, — поведите собрание — мне плохо!
Он отвел ее в фойе и усадил в широкое мягкое кресло. В «скорую помощь» позвонил тут же, от вахтера.
— Иди, — махнула она ему рукой. — Тебя сейчас там будут выбирать. — И, едва шевельнув прикрытыми веками и изобразив на лице подобие улыбки, хриплым голосом выдавила: — Поздравляю!
Парторг училища Зинаида Ивановна уже взяла бразды правления в свои руки, и как только Юра вошел в зал, она представила его собранию. Он рассказал биографию, ответил на пару незначительных вопросов, и все единодушно проголосовали «за».
— Собрание объявляю закрытым! — торжественно произнесла Зинаида Ивановна, и Соболев, на ходу принимая поздравления, бросился по ступенькам вниз. Тамары уже не было.
— Увезли, — сообщил вахтер. — Без сознания была ваша жена — пришлось до машины нести на носилках!
А на следующее утро по училищу разнеслась горькая весть — у Тамары случился выкидыш, а сама Клыкова в тяжелом состоянии. Еще через сутки Тамара скончалась.
Так началась его секретарская работа. Юра в первые же дни проявил завидное рвение. К Новому году у него уже не было не состоящих на учете, а в конце декабря он организовал большой торжественный прием в комсомол. Он принял шестьдесят человек. Правда, восемь из них ему потом пришлось исключить.
— Молодец! — хвалили его Мартынова и Буслаева. А Юра, разочарованный в таком огульном приеме в комсомол, наивно просил урезать ему «перспективу».
— Юра, я тут ни при чем, — улыбалась его наивности Надя, — цифры мне спускает горком, а я распределяю их между училищами, исходя из численности организации.
После первого знакомства с Мартыновой ему всегда было странно видеть улыбку на ее лице.
Первая стычка между ними состоялась в сентябре, когда администрация училища назначила Соболева командиром уборочного отряда опять же в «горячие дни» постановки на учет.
— У тебя совесть есть? — тихо, сквозь зубы процедила Надя.
— А у тебя? — улыбнулся он ей в ответ. — Тамара по ночам не снится? — Они были в кабинете одни, и он думал, что после этих слов она выцарапает ему глаза. Надя же сделала вид, что не расслышала, и принялась отчитывать его за провал постановки на учет в более сдержанной манере.
Потом он узнал причину этой сдержанности. Оказывается, Юрино училище находилось на территории проведения районной «Зарницы».
Как-то за чашечкой кофе она рассказала ему о предстоящей игре и попросила в этот воскресный день быть на работе.
— И самое главное, — с какой-то дьявольской улыбкой добавила Надя, — после игры мы пойдем к тебе в училище. Приготовь нам два кабинета. Один, большой, для банкета — надо же отблагодарить офицеров воинской части, другой можно поменьше — для ребятишек. В этот день особо отличившихся я принимаю в комсомол.
— Для ребятишек подойдет комитет комсомола, — предложил Юра.
— Нет, — покачала она головой, — я не хочу тебя стеснять.
— Ты меня не стеснишь, я могу постоять в коридоре.
— «В коридоре», а говоришь, не стесню.
Он с трудом выпросил у директора комнату мастеров и кабинет эстетики.
Господа офицеры в компании двух дам — Мартыновой и Буслаевой, выжрали ящик водки. Юру смущали двое подростков, покорно ожидавших Мартынову у него в кабинете. Несколько раз она прибегала на нетвердых ногах и, убедившись, что те ее ждут, приказывала, брызгая слюной во все стороны:
— Ждите меня, молодогвардейцы! — после чего снова убегала к офицерам.
«Как она в таком виде собирается принимать их в комсомол? Позор! — негодовал про себя Юра, а потом вдруг задумался: — А почему они не зубрят Устав, как обычно это делают вступающие?» Вскоре за ними пришла едва волочившая ноги Мартынова. Офицеры разъехались. Галка Буслаева уселась напротив Юры и принялась болтать о всяких пустяках.
— Что она там с ними делает, с этими пацанами? — перебил ее не находивший себе места Соболев.
— Она лепит из них героев. Александров Матросовых, готовых в любую минуту закрыть своими телами огнедышащую амбразуру! — Галка залилась нервным смехом.
«Совсем пьяная», — подумал он.
Через год история повторилась. На этот раз он просил у директора лишь комнату мастеров, потому что при нем теперь всегда были ключи от актового зала — он жил театром, и его все меньше занимали текущие комсомольские дела.
Юра с интересом наблюдал за баталией, развернувшейся перед его окном. Воинская часть расщедрилась — из леса выехали два танка и даже дали холостые залпы на радость детворе. Пригнали настоящие походные кухни и кормили «солдат» и «медсестер» из котелков овсянкой с мясом и разливали в алюминиевые кружки обжигающий чай.
— У тебя все готово? — спросила запыхавшаяся Буслаева. Сопровождавший ее сержант бухнул на стол Соболеву ящик с водкой.
— Да, — ответил Юра, — только кабинета нет.
— Как нет? — испугалась Галка. — Мартынова тебя убьет!
— Я могу ей предоставить актовый зал.
— Ай, это без разницы! — махнула она рукой.
«Что-то здесь не так», — предчувствовал Соболев и отцепил от общей связки два ключа от гримерной. В гримерную можно было войти со сцены и с улицы, взобравшись по пожарной лестнице.
В сценарии ничего не изменилось — все те же лица. Вот только мальчики совсем другие — поразговорчивей прошлогодних. Правда, все разговоры о завершившейся «войнушке». Парни веселы и беспечны — так не ведут себя вступающие в комсомол. Он поит их чаем и узнает, что оба они из районного штаба «Зарницы», не первый день знают Мартынову и зовут ее запросто — Надя. Но главный вопрос, что они собираются делать у него в актовом зале, он все же не решается задать.
Юра видит, как разъезжаются машины с «нагрузившимся» офицерьем. В комитет влетает Галка, с ее стрекозиной мордочки не сходит пошловатая улыбка.
На пороге появляется Мартынова. В этом году она не так упилась, как в прошлом.
— Молодогвардейцы, за мной! — командует Надя и протягивает к Соболеву руку за ключами.
Он кладет ей в ладонь целую связку.
— Что это? — не понимает она.
— Ключи.
— От чего?
— От актового зала. Разберешься?
— О! Какая честь! — Надя делает ему реверанс и чуть не падает, теряя равновесие. Юра остается один на один с Буслаевой.
— Какая все же мерзость этот старый, лысый генерал-майор! Бр-р! — Она брезгливо трясет плечами. — Всю меня излапал, говнюк.
Юра встает со своего стула, берет заварочный чайник и хочет выйти за дверь.