— Ду-ду-ду! — Рыжий имитировал пионерский горн. — Товарищ Соболев, вставай на комсомольскую перекличку!
Юра открыл глаза:
— Не мешай спать, товарищ Блюм, — и отвернулся к стене.
— Вот ведь поросенок! — всплеснул руками рыжий. — Придется воспользоваться давно испытанным средством. — Он забрался на стул, прихватив чайник, и полил тонкой струйкой из носика могучий печоринский лоб.
— А-ай! — заверещал Соболев. — Что это вы себе позволяете, в конце-то концов! — Он спрыгнул с кровати, крепко сжав кулаки, и увидел высоко над собой невинную, страдальческую физиономию с верблюжьей, выпяченной вперед нижней губой. — Мишка! — Юра залился веселым детским смехом. — Мишка! Как ты меня напугал! У тебя такая потешная рожа!
— Не ждал? — Мишка уселся на соседнюю кровать, попрыгал на ней, проверяя на прочность, и решил, что сойдет.
— Ты останешься ночевать? — обрадовался Юра.
— Эх, Соболев, Соболев… — вздохнул Блюм. — Я останусь тут жить!
— А как же Лика?
— Тебе Галка ничего не сказала? Стареет Буслаева — даже на сплетни сил не хватает!
— Неужели опять развод? — Юра схватился за голову. — В третий раз? Мишка, ты неисправим!
— Еще, правда, не официально, но к этому все идет… Я-то ладно. Скажи лучше, как тебя угораздило после двенадцати лет совместной…
— …тюрьмы, — перебил его Юра. — Чай будешь или кофе?
— Обижаешь, старик, разумеется, кофе. — Миша понял, что не стоит развивать тему.
Юра поставил чайник и начал одеваться.
— Значит, как у Дюма — «десять лет спустя», но теперь уже холостяки. А знаешь, Мишка, мне тут часто снится лагерь тех лет — наши ребята, Тонька Валерич на трибуне с поднятым вверх кулачком: «Будем борцами!» Умора! Как это все сейчас нелепо и стыдно!
— Так ведь нам и тогда было смешно. Не помнишь? У костра ночью мы не поднимали кулачки, а травили анекдоты и посылали на хрен ту же Валерич и весь этот коммунистический цирк! Да, беззаботные были времена! — Миша мечтательно уставился в окно.
— Веселые, — подтвердил Соболев. — Не то что теперь.
— Но почему так грустно, старик? Что-то случилось? — Миша насторожился.
— Да, небольшое ЧП. — Юра не хотел думать о Ксюше, особенно сейчас, вспоминая события десятилетней давности. — Кстати, по твоей части, Блюм. — Соболев хитро улыбнулся. — Ты ведь до комсомола в милиции служил?
— Я и сейчас в охране у одного чувака! Пардон, бизнесмена!
— Я тебе не перестаю удивляться, — восхищался Юра, разливая в стаканы кипяток, — ты с первого дня нашего знакомства перевернул с ног на голову мое представление о древнем народе! Тогда в столовке школы ДОСААФ, когда этот хмырь за соседним столиком сказал своим друзьям: «Опять эта жидовская морда маячит у меня перед глазами!» — ты, не медля ни секунды, вылил ему на голову тарелку борща и двинул в его гнусную рожу ногой! Тебе аплодировала вся столовка! Помнишь?
— Как такое забыть? — Мишка жмурился от удовольствия. — Так что у вас там за ЧП?
Юра рассказал о событиях последних дней. Миша долго молчал, будто вспоминая о чем-то, а потом неожиданно спросил:
— Ты с какого по какой год работал секретарем в ПТУ?
— С восемьдесят второго по восемьдесят седьмой — пять лет. Но какое это имеет отношение к пропавшей девочке?
— А твое училище, — продолжал Блюм, — относилось к Советскому райкому ВЛКСМ?
— Разумеется. И что из этого?
Соболев удивлялся все больше и больше.
Блюм допил кофе, исподлобья изучающим взглядом посмотрел на приятеля и снова задал вопрос:
— Если ты проработал до восемьдесят седьмого года, то должен был знать Ольгу Маликову.
— Оба-на! «Должен был знать», — передразнил он Блюма. — Да я работал под ее началом целых два года. — Юра вдруг увидел, что Миша не на шутку расстроен.
— Допивай свой кофе, — приказал он Соболеву, — и веди меня в актовый зал, ну, короче, туда, где ты видел ее в последний раз… эту девочку…
— Мишка, неужели все так серьезно? — У Юры задрожали руки.
— Более чем.
— А при чем здесь Маликова? — Юра отставил свой недопитый стакан.
— После объясню. Ты — все? Тогда пойдем.
Юра шел к сараю, как на казнь. Миша бежал впереди и поторапливал друга. Они вошли в пустой зал, взобрались на сцену, открыли люк, спустились по лесенке вниз. Юра попросил подержать крышку люка, пока он не нащупает выключатель, и наткнулся на что-то мягкое. «Что-то мягкое» оказалось матрацем — в подвальной комнате раньше был склад. На Юре, как и в пятницу вечером, когда он подумал, что не отпер для Ксюши подвальную дверь, взмокла рубаха. На столе все также лежали усы и борода Карабаса и выпачканный в гриме кусок ваты.
— Тут она разгримировывалась, — пояснил Юра и хотел было забрать бороду и усы, но Блюм шлепнул его по руке.
— Не трогай ничего! Здесь могут быть отпечатки!
— Чьи отпечатки? — прохрипел Соболев. — Ты думаешь, она была в комнате не одна?
— Я пока ничего не думаю. — Блюм положил руку ему на плечо. — Не волнуйся так. Пойдем дальше. Только дверную ручку пальцами не бери.
Когда Соболев открыл дверь, Блюм попросил его пока оставаться в комнате, а сам принялся изучать земляной порог.
— Что было на ногах у твоей девочки? — спросил он.
— Такие сапоги… длинноносые… — Юра с трудом находил слова.
— Без подошв?
— Да, кажется…
— Вот они! Смотри! — И Юра, перегнувшись через сидящего на корточках Блюма, отчетливо разглядел три следа от сапог Карабаса. — У вас тут что — никто не ходит? — Миша одним прыжком перемахнул через земляной порог и очутился на асфальтовой дорожке.
— Место не особенно популярное, — последовал за ним Соболев.
— На асфальте что-либо искать бесполезно, — огляделся Блюм. — Куда она должна была идти дальше?
— Направо по дорожке.
Они пошли направо.
— Если девочка вышла за ворота, — предположил Блюм, — значит, ее мог видеть шофер Буслаевой. Галка ведь приехала на машине? — Юра кивнул головой. — И завтра мы это выясним — видел он ее или нет. А сейчас… — Миша резко остановился и оглянулся назад — за асфальтовой дорожкой шел зеленый газон и росли кусты акации, за кустами — деревянный забор. — Давай-ка вернемся, — предложил он Соболеву.
Блюм вернулся к подвальной двери и пошел от нее прямо к забору. Юра следовал за ним. Преодолев кусты, они вышли к забору, недавно выкрашенному в безумный абрикосовый цвет.
— А дыры в заборе у вас, видно, популярны, — пошутил Миша, но Юре было уже не до смеха.
— Вот, Мишка! Вот!
В хаосе следов ярко выделялся глубокий след острого носка от сапога Карабаса.
— Прекрасно! — пожал ему руку Блюм. — То есть я хочу сказать — дело дрянь! Девочка, скорее всего, ушла не одна.
— Это ничего не доказывает, Миша. Отсюда ей было ближе до автобусной остановки.
— Видишь ли, — Миша почесал в затылке, — след слишком глубок — его даже не затоптали. Она, видимо, сопротивлялась.
Сердце у Соболева похолодело.
— Ты это серьезно?
— Юра, не будем терять время. Иди буди свою… Как ее? Ларису, да? Пусть садится на телефон — звонит ее матери, но прежде я звякну кое-кому.
— Кому? — Юра спрашивал по инерции.
— Есть у меня знакомый следователь в органах — Вадик Жданов, бывший мой оперативник. Скажу — пусть едет и прихватит с собой эксперта. А ты пока буди свою подругу и распорядись, чтобы детки здесь не шастали.
Тренина предвидела что-то подобное. Телефон Полины Аркадьевны Крыловой, Ксюшиной мамы, не отвечал.
После завтрака Миша увел Юру в актовый зал, чтобы никто не мог помешать их разговору.
— У нас в запасе часа два до прибытия Вадика, — сообщил Блюм, — нам надо с тобой кое-что выяснить.
— Какая ты все-таки «деловая колбаса»! — воскликнул Соболев. — Прямо комиссар Катанья! Ну, зачем ты вызвал ментов? Ты настолько уверен, что Ксюшу похитили?
— Да.
— Но почему, черт тебя возьми?! — Юра в гневе ударил кулаком по собственному колену.
— Юрик, я прошу тебя, успокойся. — Блюм сидел верхом на стуле, положив подбородок на спинку и сцепив внизу руки. Это была его любимая поза, и было в ней что-то театральное — собеседник мог лицезреть только ноги, руки и голову Блюма. — Я уверен, что Ксюшу похитили, во-первых, потому, что все обнаруженное нами говорит за это, а во-вторых… — Он сделал паузу, и Юра понял, что Блюм не уверен, может ли он довериться старому приятелю, с которым не виделся пять лет. Пять лет, изменивших мир, похоронивших целую империю, вывернувших наизнанку чувства и мысли!
Юра прекрасно видел, что творится с его другом, он и сам сейчас очень осторожно относился к старым знакомствам.
— Ты боишься меня? Не доверяешь? — Юра тяжело вздохнул, а потом взглянул на него своими теплыми карими глазами и произнес: — Посмотри на меня! Разве я похож на злоумышленника? Я остался все тем же Юрой Соболевым — мечтателем и недотепой!
Миша наконец решился.
— Я тебе доверяю, Юра, но ты сам сейчас поймешь, что все происшедшее довольно странно. — Миша выдохнул воздух полной грудью и перешел в наступление: — Дело в том, что Ксюша не первая девочка, исчезнувшая за последние дни при столь загадочных обстоятельствах…
Соболев опустил голову, вцепившись пальцами в волосы, будто хотел подобно Мюнхгаузену вытащить себя из «болота» под названием «жизнь».
— Первая девочка, — продолжал Блюм, — пропала тоже в пятницу, но неделю назад. Ее звали Лиза… — Он помолчал. — Лиза Маликова.
— Ольгина дочь? — сразу сообразил Юра.
— Да. Теперь ты понимаешь — я не только хотел проведать тебя и спрятаться подальше от своей супружницы. Моей целью было также расспросить тебя о Маликовой, потому что, как я прикинул, ты должен быть с ней знаком. И вот я приезжаю, а ты меня добиваешь своей Ксюшей! Соображаешь? — Юра закивал головой. — Я еще никак не могу взять в толк — почему все крутится вокруг тебя?
— Ну, предположим, не все, — возразил Соболев. — С Маликовой я не встречался столько же времени, сколько и с тобой, — наши пути за эти годы не пересекались, а ее дочь я вообще никогда не видел!