— Не может быть! — не поверил Соболев.
— Теперь все может быть, Юрик… Короче, я через пятнадцать минут подъеду с ребятами Жданова, жди!
Полина успела только разогреть вчерашнюю утку, как ворвался взъерошенный Блюм.
— Ты готов?
— Сядь и успокойся! — приказал ему Соболев. — У тебя избыток активности — я так могу подавиться и умереть. Полечка, дай Мише утиную лапку.
— Да я сыт, — возразил Блюм, но было уже поздно.
— Ешь и молчи! — снова приказал Юра, а Миша только таращил глаза, не узнавая друга.
— Что вы с ним сегодня ночью делали, Полина Аркадьевна? Он будто неделю голодал!
— Бестактный вопрос, между прочим! — возмутился Юра, но тут же успокоился. — Впрочем, Михаил Львович у нас никогда не отличался тактом.
Полина Аркадьевна при этом загадочно улыбалась.
— Да что происходит, товарищи? — недоумевал Блюм.
— Ничего особенного, — объяснила наконец она, — просто мы решили пожениться.
— Когда?
— Сразу же после твоего звонка.
— Ага, — погрозил им пальцем Блюм. — А потом скажете, что я во всем виноват?..
Решили сначала заехать в лагерь. По дороге Соболев рассказывал свои вчерашние приключения. Как только он дошел до того места, когда увидел перед подъездом Маликовой гранатовые «жигули», Блюм его перебил:
— Ты разглядел, кто был в машине?
— Да.
— Лысый там был?
— Да.
— Фоторобот сможешь составить?
— Зачем? Я его и так прекрасно знаю.
— Кто он? — закричал Миша.
— Что ты так орешь?! — возмутился Юра.
— Прости. Это очень важно — он опасный преступник!
— Ты не шутишь? Ведь это Галкин шофер — Алексей Федорович.
— Черт! — Блюм хлопнул себя по лбу. — Ну конечно! Как я сразу не догадался? Постой-ка! Как, ты сказал, его зовут?
— Алексей Федорович.
Блюм достал из кармана свой блокнот.
— «Лузгин Алексей Федорович», — прочитал он.
— Фамилию я не знаю. Буслаева всегда звала его по имени-отчеству.
— Ребята, срочно свяжитесь по рации со Ждановым, — обратился Миша к двум сидящим в машине милиционерам. — Вадик! Слушай меня внимательно, — кричал Блюм. — Соболев опознал лысого. Это Лузгин Алексей Федорович, шофер Буслаевой, ранее шофер Максимова.
— Прекрасно! Значит, у нас в кармане его фотография, — сразу сообразил следователь. — А теперь слушай меня. В горисполкоме в 1988 году работали восемь человек с инициалами «А. А.», ведь мы не знаем точно, это имя и фамилия или имя и отчество. Из них только двое имели отношение к отделу культуры и к проведению Дня города, но вот незадача — один, Андрей Анисимов, умер два года назад, а второй — Аркадий Абрамович Закс — с девяносто первого года в Израиле!
— Значит, не там ищем, — заключил Миша. — Из дневника не следует, что он работник горисполкома.
— Согласен. Будут еще новости — выходи на связь.
Блюм отдал рацию старшему лейтенанту и наткнулся на удивленный взгляд Соболева.
— Ты что?
— Миша, при чем здесь День города?
— А что случилось?
— Ничего. Просто до девяносто первого года День города ставил Авдеев.
— Ставил? Его что, ставят?
— Здрасьте — приехали! Как и любое массовое зрелище.
— А как зовут твоего Авдеева?
— Арсений Павлович.
— Арсений Авдеев? «А. А.»! Юрка, ты — сокровище! Теперь все сходится! — Наступила очередь Блюма рассказывать.
— Ты можешь считать меня экстрасенсом, телепатом или еще каким-нибудь шарлатаном, — заявил вдруг Соболев, — но я знаю, что Авдеев показывал Максимову в июне 1988 года и чем так его огорчил.
— Что?
— «Ивана Купалу»!
— Не понял.
— Праздник «Ночь на Ивана Купалу», снятый им на пленку. Авдеев как-то по пьяной лавочке проболтался, что ставил «Ивана Купалу» еще в брежневские времена.
— Что из этого? Максимов-то чего испугался?
— Какой ты, Мишка, темный!
— Прости, не учился в Институте культуры!
— Это языческий праздник. Эротическое шоу. И в 1988 году он собирался поставить его где-то опять. Когда Авдеев раскололся, он упомянул какие-то «необитаемые острова на наших озерах».
Миша на минуту задумался, потом сказал:
— Ты меня не убедил! Не испугался бы Максимов эротики — не те уже были времена. А вот ответь мне, экстрасенс, зачем он ему это показал? И что хотел от него Авдеев, если не денег?
Юра сначала пожал плечами, но, немного подумав, предположил:
— Возможно, Палыч собирался вывезти это шоу за границу…
— Пленку?
— Зачем? Весь праздник в натуральном виде.
— Так, так, так… Эта версия мне нравится.
— Я, Миша, точно знаю, что Авдеев в те годы ставил несколько шоу для вывоза за рубеж. Мне об этом рассказывала тогда одна моя знакомая танцовщица, она сама принимала в этом участие.
— И куда их вывозили?
— В Болгарию. Она, правда, потом проработала десять месяцев в каком-то греческом кабаке…
— Где она сейчас?
— Последний раз я говорил с ней по телефону года два назад — она подписала контракт с итальянцами на восемь месяцев. Думаю, что и сейчас торчит где-нибудь на Западе. На Авдеева она просто молилась, говорила: «Если бы не Палыч, так и просидела бы всю жизнь в нашем Урюпинске».
— А не мог ли твой Авдеев заниматься порнобизнесом? — предположил Михаил.
— Стоп! — В глазах у Соболева запрыгали огоньки — таким, наверно, было выражение лица у Архимеда, когда он заверещал: «Эврика!» — Совершенно вылетело из головы! Ведь Палыч мне как-то предложил написать сценарий стриптиз-шоу, даже цену сразу назвал.
— Когда это было?
— Сейчас вспомню… — Он наморщил лоб. — Мы сидели в кафе, но не «У Ленчика» — «Ленчик» тогда еще не открылся…
— «Ленчик» открылся в девяностом году, — помог ему Блюм.
— Верно.
— Почему ты отказался? — задал ему наводящий вопрос Миша.
— Потому что Авдеев меня прокатил один раз — использовал в презентации, а денег не заплатил.
— А это когда было?
— После защиты диплома — в восемьдесят восьмом! Значит, стриптиз он мне предложил в восемьдесят девятом!
— И в том же году твоя знакомая ездила в Болгарию! Не так ли?
— Точно!
— После гибели Максимова путь на Запад был открыт! И на документах уже стояла подпись нового заведующего отделом культуры горисполкома! Вот чего добивался Авдеев от Максимова.
— Мишка — ты гений! Так наверняка оно и было. Палыч — великий комбинатор, он всегда переполнен новыми идеями.
— Одному только я удивляюсь, — прищурился Блюм. — Почему ты, Соболев, до сих пор жив?..
В лагере по-прежнему светило солнце, но лица детей к концу смены были пасмурны и скучны. «Поколение пасмурнолицых, — подумал Юра. — А чего им, собственно, веселиться? У них нет такого счастливого советского детства, как у тебя. Проблемы чуть ли не с пеленок — как жить? Где заработать? Они не будут беспомощно разводить руками — нет денег. Они их выгрызут, выцарапают, из-под земли достанут! Это будет поколение настоящих тружеников, а не таких бездельников, как ты и многие твои сверстники».
— Юрий Викторович! Юрий Викторович! — бросилась ему в объятия Ленка — вот у нее никогда не сходила с лица счастливая улыбка. «Наверно, родители — преуспевающие коммерсанты». — Почему вы так долго не приезжали?
— Дела, Леночка.
— А мы решили сыграть «Кота в сапогах»! В следующее воскресенье перед родителями! — И грустно добавила: — А потом разъедемся по домам…
— Уговорили Надю? — поинтересовался Юра, хотя ему было все равно.
— Нет. Она не согласилась, даже когда Лариса Витальевна пообещала ей, что маркиз Карабас не будет проваливаться в люк.
— А как?
— Просто уходить за кулисы.
«Очень остроумно придумала Лариса!» — с досадой подумал он.
— Кто же заменит Ксюшу?
— Нашли какую-то девочку. — И с терзающей душу надеждой спросила: — А вы, Юрий Викторович, приедете к нам на спектакль?
— Постараюсь…
Лариса не подала виду, что обрадовалась появлению Миши, вела себя с ним подчеркнуто вежливо, соблюдая дистанцию. Две ночи без Блюма она спала неважно — снились кошмары. Вскочив сегодня в три часа ночи под впечатлением привидевшейся жути, подошла к столу, чтобы напиться воды, и вдруг поняла, что она в доме одна — постель Эллы Валентиновны пустовала. Ларисе стало страшно, и она включила свет.
Она казалась себе сомнамбулой, едва переставляла ноги, мысли путались. «Что это? Я не помню, как уснула». Попыталась вспомнить, как уснула в прошлую ночь, — то же самое. Провал в памяти. Графин с водой стоял на тумбочке Эллы. Она напилась. Опустилась рядом на стул и стала от нечего делать рассматривать на тумбочке у Эллы многочисленные лекарства. «Все прикидывается больной, а сама шастает по ночам». Валерьяновые капли, анальгин, но-шпа, викаир… «А это что?» Она взяла в руки безымянный пузырек, до половины наполненный таблетками, и каким-то чутьем угадала: «Снотворное! Сука лицемерная! Строит из себя недотрогу-праведницу, а ночью трахается напропалую и боится за свою репутацию!» Элла пришла в пять, Лариса притворилась, что спит.
— Вам, Михаил Львович, сегодня с утра жена звонила — перебудила весь лагерь!
Ах, черт! Он совсем забыл, что у него еще есть жена! Тем временем Лариса продолжала:
— Она просила вам передать, что ложится в больницу.
— Спасибо, Лариса Витальевна. А теперь не могли бы вы меня на пару минут оставить с Эллой Валентиновной?
Лариса, фыркнув, удалилась: «И ему тоже есть дело до этой шлюхи…»
Он положил перед Эллой Валентиновной два фотоснимка.
— Что это значит? — не поняла она.
— Не узнаете? — разыграл он удивление. — Это ваши «пальчики», почтеннейшая. Вот этот — с чашки, из которой вы пили чай, а этот — с моего рыжего чемоданчика, мы с ним близнецы-братья! А чемоданчик мой, как вам известно, был похищен вечером пятнадцатого июня и найден мной на следующий день в коттедже номер десять, у мальчиков.
— Идите вы к черту вместе с вашим чемоданчиком! — взвизгнула неожиданно Элла. — Я его не трогала. На кой он мне сдался?