[55] не играет. Умила… Что ж, уже шестнадцатый годок пошел – пора. В самый раз бы и ее пристроить. Да кому отдашь-то?! Некому. Или…
Голос, как будто его голос, или чужой какой… нашептывал, ласкал – союзников тебе князь поболе бы, да верных, да крепких…
И то правда. А кто ныне из соседей в силу вошел? Вадим? Русы… Нет, ну не чудинам же опять девку отдавать – будет с них – хватит. Вадим? А что? Крепкий воин, и чует сердце, град свой вернет. Вадим… все бы ничего, но даже во сне губы князя скривились. Уж больно быстро этот Вадим выкрутился. Да и прежняя обида набивала оскомину, терзала. Род руссов… Давно словене перемешались с варягами пришлыми, уж никто и не помнит толком когда сие народилось. Руссы… были словене единокровные, а теперь, видишь – руссы. И поныне привечают они варягов заморских, дружбу водят… А сговорись они тогда еще и с Гутрумом, и быть бы беде неотвратной для Новгорода. Неугомонной затычкой торчало Белоозеро в делах новгородских, а ничего не попишешь… Вот и отец, Боривой тоже приступался, ан вон как все повернулось… Ах, как не хотелось Гостомыслу лицом поворотиться к руссам, но выходило, что без них никак не одолеть варягов. А вышибить их с Волхова ох как надо!
Все вдруг оборвалось. И слова, и мысли далекие и близкие… улетучились… Новое видение захватило разум и увлекло…
Умила крепка, красива – она создана рожать героев! Из ее чрева произрастает огромное дерево. Растет – набирает силу, пускает корни… все глубже и глубже… крепко стоит то дерево – не свернешь! Вот оно достигло великой силы и накрыло весь град княжеский – Великий град. И пошло разрастаться дальше… И плодов на дереве этом многое множество – не счесть. Великое дерево… крепкое…
А люди, узрев плоды, кинулись к нему и стали срывать и вкушать. И радостно стало людям, и покойно.
А дерево росло дальше. И вот оно уже покрыло и дальние веси, и другие грады, и еще дальше на юг, на север, на восток и на запад… И все люди тех дальних неведомых земель ликуют и тянутся к плодам, и достают их…
Князь проснулся внезапно, еще до первых петухов. Рассвет еще маячил далеко за стенами града, а Гостомысл был уже на ногах. Служка чуть не лишился дара речи, увидев на пороге одетого хозяина.
– Чего встал? – как ни в чем не бывало спросил князь. – А ну, неси квасу!
Испив холодного кваску, Гостомысл решительно вышел из терема – было срочное дело к волхвам.
Сон он помнил отчетливо, и его следовало немедленно истолковать…
Место верховного волхва занял спокойный и рассудительный Всесвет. Занял после убиенного Звияги, на совете, почти при полном единодушии, чего ранее не случалось и чего старики уже и не припомнят.
Сборы были коротки. Десяток дружинников во главе с самим воеводой быстро оседлали коней и двинулись. Поскрипывал под копытами снег, а в небе едва забрезжил рассвет. Путь был близок, всего-то до Волотова поля. Там, на краю дубравы, на холме и стояло главное поклонное место ильменских словен. Там же жили и волхвы во главе с самим Всесветом.
Князь не очень удивился, когда, войдя в скромное жилище старшего волхва, тот уже сидел и поджидал. Гостомысл едва склонил голову и положил на сундук гостинцы.
– Здрав будь, Всесвет.
– И тебе, княже, здравия.
– Дело у меня к тебе, мудрейший…
– Сядь, – спокойно ответил волхв, – чего зря ноги топтать. Знаю про твое дело – сон привиделся.
– Сон, – тряхнул головой князь, – думается мне, вещий тот сон.
– Может и так, – Всесвет почмокал старческим ртом, – сказывай.
Гостомысл быстро изложил суть дела. Старик угрюмо покачал головой и прикрыл глаза.
– Ну, чего молчишь, старче? Говори – сон мой вещий?
– Вещий, княже… Вижу, что плод от Умилы принесет народу нашему благо и соседним родам тоже…
Князь не утерпел и хлопнул себя по ляжке.
– Ну что я говорил – вещий сон!
– Не спеши, – прервал его веселье волхв, – это еще не все… Плод ее чрева – это великий воин, слава наших предков и наших потомков. Верь, княже, боги не оставят тебя. От сына Умилы и от его сынов богаче станет вся земля. И прославят они княжения свои на многие лета.
– Главного-то, старче, я не понимаю – за кого дочь отдавать. От кого она понесет… от кого род продолжит?
– Не знаю, – честно признался старик, – про то в твоем сне ничего не было.
– Как же так?
– Не знаю…
Князь в задумчивости почесал правую бровь.
– За кого же отдавать?
– Не ведаю…
– Да что ты заладил, Всесвет, – Гостомысл вскочил, – не знаю, не ведаю…
– Истинно тебе говорю – не знаю, – как заговоренный повторял волхв, – это тебе решать.
– Мне?
– Тебе.
Князь вдруг просиял.
– Значит, воина великого родит?!
– Верно… так говорят боги, что послали тебе вещий сон.
– Мне решать… так-так… Ну, я ужо решу!
Гостомысл поворотился на каблуках и, уже открывая дверь, бросил через плечо:
– Бывай, Всесвет! Спасибо!
Напасть пришла вскорости. Не успел князь как следует утвердиться в своем решении насчет младшенькой Умилы, как дурные вести проникли в Новгород. Варяги вторглись в пределы меря и принялись разорять земли князя Нимоякке. И пуще того, донесли соглядатаи, что вкупе с варягами шли дружины чудинских родов, принявших руку врага.
Гостомысл нервно закусил нижнюю губу. Первым порывом было срочно посылать к сыну, в земли кривичей, просить подмоги, да и самому сбирать дружину. Пока зима, пока стоят реки, можно успеть собрать сильный кулак… Князь тяжело вздохнул. Поспешное решение – не лучший выход, вспомнил князь увещевания собственного отца. Прав был Боривой, надо искать дружбы с руссами.
– Эй! – раздраженно позвал князь.
Дверь быстро отворилась, и в дверном проеме показалось встревоженное лицо служки.
– Живо кликни ближних!
Лицо стремительно дернулось, и парнишка убег исполнять приказ.
Насчет Умилы князь больше не сомневался. Когда ему доложили, что ближние люди собрались и ждут, Гостомысл распорядился срочно снаряжать гонца. Пока слуги суетились, князь взял тонкую дощечку и вырезал на ней несколько черт и рез[56]. Затем князь вышел во двор и, завернув дощечку с письменами в кожаный мешочек, подал гонцу.
– Ты должен успеть нагнать князя руссов. Запомни, его зовут Вадим. Стяг у него с трезубцем. Его дружина сейчас должна быть на землях боярина Жирослава. Запомнил?
Гонец кивнул.
– Передашь это только ему лично в руки и скажешь: дескать, князь Гостомысл ждет ответа. Останешься при руссах, пока князь Вадим не даст ответа. Запомнил?
Гонец понимающе качнул головой.
– Все. Скачи.
Гостомысл поворотился, дабы войти в терем, и тут сердце сжалось до боли – Вторуша! Его средняя дочь – как она там? Убережет ли Нимоякке жену?
Глава третьяЧерты и резы
Кто тебя осудит?
Коли ты ее не взял.
Кто тебя проводит?
На другую ты гадал…
По сию пору боярин Жирослав гостей не ждал, не чаял. Боярин безвылазно просиживал штаны в своей усадьбе, занятый ратными приготовлениями. Князь Гостомысл наказал ему готовить к весне ратников, и Жирослав, потужив о своей мошне, перечить князю не стал. В Раховке собралось до четырех десятков молодцов, коих боярин бесхитростно упражнял и готовил им снаряжение. К слову, тоже весьма скромное, ибо все хлопоты по сбору дружины легли на его карман, а мошну боярин привык беречь да приумножать.
Земли боярина вплотную примыкали к варяжским, с крепким боргом. Благо еще, что река разделяла порубежье. Но что та река для варягов? Оттого Жирослав был угрюм и невесел, что соберись северяне пришлые вдарить по новгородцам, то его селения первыми примут удар. А это разорение вчистую. И прежнему князю Боривою сказывал боярин, что, дескать, а не лучше ли с градом ихним торговать, а не ратиться. Но Боривой и слышать не желал. А ведь дело предлагал Жирослав, да и купцы новгородские от затяжной войны убытки терпели немалые. А варяги, что те, гутрумовские, что эти, плотно запечатали выход в озеро для новгородцев. Боярин, скрепя сердце, готовился к весне, к новому походу, а червь сомнения точил душу все больше. Трудно, ох, трудно сковырнуть северян из града…
Небесное колесо уже закатилось и сгинуло, когда боярина встревожили крики во дворе. Жирослав подхватил пояс с мечом, накинул шубу и на пороге столкнулся с главным своим тиуном[57].
– Ну?
– Идут… с факелами! – ответил тиун, утирая влажную бороду и тыча рукой в сторону ворот.
– Да кто?
– Неведомо, господине! Идут не таясь. Прямо к нам.
– А ну пошли.
Жирослав взошел по лестнице на стену. По открытому полю перед Раховкой вереницей двигались факелы, десятка два. Боярин слышал фырканье лошадей и легкий скрип снега.
– Ты чего, скотина, вылупился?! – рявкнул боярин на тиуна. – Живо всех на стену! Изготовиться!
Пока ратники, топоча, как кабаны, занимали оборону, незнакомцы остановились на расстоянии полета стрелы.
– О, гляди… – раздался голос на стене.
Но боярин уже и сам видел, как от вереницы отделились три факела, которые стали стремительно приближаться к воротам.
– Кто такие? – прокричал Жирослав, когда всадники осадили коней подле стены.
– Князь руссов Вадим, из гостей, от князя Новгородского Гостомысла. Просит у боярина Жирослава стол и кров!
Боярин нервно сглотнул. Вот уж действительно кого он никак не ожидал.
– Князь руссов? – громко переспросил Жирослав.
– Он самый! – ответил Вадим. – Или ты меня, боярин, не признал? – Три факела сдвинулись, ярче освещая фигуру князя. – В прошлый раз ты шибче думал! Так пустишь или как?
Несколько секунд боярин стоял, не шелохнувшись. Из гостей, от Гостомысла? Врет, или, может, вправду помирились они?