По мнению Ле Гри, если при дворе Карруж был довольно неприятным персонажем, то дома он вел себя как настоящий тиран. Оруженосец говорил, что еще в пору брака с Жанной де Тилли, Карружа одолела такая «безумная ревность», что он вынудил жену вести аскетичный образ жизни, и потому она так рано умерла. Более того, Карруж хотел, чтобы она оговорила Ле Гри, сказав, что тот с ней переспал. Так утверждает оруженосец, замечая, что первая жена Карружа, «мудрая и порядочная», отказалась так поступить, поскольку подобное «никак не могло быть правдой».
С помощью подобных сенсационных заявлений, Ле Гри старается сильнее ударить по репутации Карружа и показать суду, что лживые обвинения рыцаря — следствие его давней неприязни. Рассказав, каким чудовищным человеком рыцарь был при дворе и дома, Ле Гри переходит к своим отношениям с Маргаритой.
Он заявляет, что виделся и говорил с Маргаритой всего два раза в жизни: на нынешнем судебном процессе в парижском парламенте и в гостях у Жана Креспана «не менее двух лет назад». Очевидно, здесь Ле Гри хочет показать, что не был в Капомениле в день предполагаемого преступления, и потому его нельзя обвинить в изнасиловании. Косвенно он намекает, что Маргарита обозналась. Поскольку раньше женщина видела его всего один раз, более чем за год до предполагаемого преступления, то она могла принять за него другого нападавшего, если на нее вообще кто-то нападал.
Ле Гри также сужает период времени, за который он мог совершить преступление. Карруж в обвинении не уточняет дату преступления, говоря лишь, что оно было совершено «в один из дней третьей недели января». В ответ Ле Гри пытается показать, что преступление могло быть совершено только в четверг, 18 января, единственный день, когда госпожа Николь отлучилась из Капомениля, и Маргарита осталась в замке одна.
Ле Гри ссылается на повестку, обязывающую госпожу Николь в четверг явиться в суд в близлежащий городок Сент-Пьер-сюр-Див. Он обращает внимание на относительно короткое расстояние поездки, говоря, что между Капоменилем и Сент-Пьер всего «каких-то две лиги», и поездка туда и обратно составляет не более 19 километров[16]. Он утверждает, что Николь вернулась из поездки «к утренней трапезе или чуть позже», указывая на время основного приема пищи в те времена — как правило около 10 часов утра, но иногда и в полдень.
Если Ле Гри прав — и Карруж, кстати, ему ни разу не возражает по этому пункту — Николь уезжала из Капомениля максимум на пять-шесть часов. Ле Гри отмечает, что Карруж, хотя и не может назвать точную дату преступления, уточняет время предполагаемого изнасилования как «час заутрени», или девять часов утра, примерно через два часа после того, как Николь вероятнее всего отправилась в путь.
Удивительно, но Ле Гри утверждает, что во время недолгого отсутствия Николь к Маргарите приходили «швея и еще две женщины». Это очень отличная картина от той, которую рисует Карруж, сказав, что Николь оставила Маргариту в замке «практически совсем одну» и потому ее никто не услышал и не пришел ей на помощь.
Более того, Ле Гри заявляет, что когда Николь вернулась из поездки, то нашла невестку в хорошем настроении «радостную, веселую, не выказывающую никаких знаков неудовольствия». Намек очевидный: может себя так вести женщина, которую несколько часов назад схватили и изнасиловали?
Ле Гри продолжает дискредитировать Карружа, повествуя о его возвращении из Парижа тремя или четырьмя часами позже. В его рассказе рыцарь предстает ревнивым и жестоким человеком. Узнав о том, что служанка, которой он приказал оставаться с Маргаритой, ослушалась его приказа и поехала вместе с госпожой Николь в Сент-Пьер, он рассвирепел и «тут же принялся избивать эту служанку, а затем и Маргариту — кулаками по голове».
Несомненно, рассказ о жестокости Карружа имел определенный контрастный эффект в суде. Если сам рыцарь старается выглядеть верным и любящим мужем, оруженосец описывает его как жестокого и буйного человека, склонного избить жену и других женщин. Ле Гри дает понять, что в нападении на Маргариту виновен ее собственный муж, а сам он к этому ни имеет никакого отношения.
Оруженосец считает, что побоями жены Карруж не ограничился и «прямо на следующий день» заставил Маргариту оговорить Ле Гри, обвинив его в изнасиловании, — «хотя Маргарита ничего не говорила об этом раньше». Это очень важное замечание, поскольку оно сводит все обвинения Карружа к желанию выместить свои обиды на ни в чем неповинном оруженосце, возмутительной лжи, которую тот в припадке ярости выбил из своей жены. Совсем иначе здесь предстает и Маргарита со свежими синяками от кулаков мужа. Она стала жертвой психологического насилия со стороны мужа, который вынудил ее оклеветать оруженосца, обвинив его в таком гнусном преступлении.
По мнению Ле Гри, рыцарь предал широкой огласке пресловутые обвинения против него «самостоятельно и с помощью Маргариты, которую запугал, а также с помощью других лиц, которым он все рассказал».
Изложив суду свою версию о том, почему его обвинили в сенсационном преступлении, совершенно не похожую на версию Карружа, Ле Гри перешел ко второй части защиты — своему алиби. Если его не было в Капомениле 18 января и он не совершал жестокого нападения на Маргариту и не насиловал ее, где он был в тот день и что делал?
Отвечая на эти вопросы, оруженосец подробно рассказывает, где находился и чем занимался не только в день предполагаемого преступления, но во все дни третьей недели января. Поскольку Карруж не упоминал в своем обвинении конкретной даты преступления, Ле Гри пытается показать, что не мог совершить его ни в один из дней той недели.
Оруженосец утверждает, что в понедельник, 15 января, он проделал путь в две лиги (8 км) из Аржантана до дома своего друга оруженосца Жана Белото, у которого недавно умерла жена. Вместе они присутствовали в церкви на заупокойной службе по ней. Ле Гри остался в гостях у друга до среды, 17 января, когда вернулся в Аржантан в распоряжение графа Алансонского. В тот день он отобедал с графом, а вечером навестил сюзерена в его личных покоях. Оруженосец утверждает, что он «провел ночь в одном из своих жилищ в том же городе». Под словом город подразумевается Аржантан.
Ле Гри говорит, что на утро в четверг, 18 января, его разбудили Пьер Тайепи и Пьер Белото, брат Жана Белото, которые тоже в то время гостили в Аржантане. Вместе с друзьями оруженосец отправился во дворец графа на утреннюю службу в церкви и с того самого времени оставался с ними «безотлучно». После службы граф пригласил всю троицу на поздний завтрак во дворец, и Ле Гри «открыто и у всех на виду» участвовал в трапезе во дворце. «Отведав угощений и вина», оруженосец повел своих двух друзей в свои ближайшие апартаменты, где пробыл в их обществе до обеда. После обеда оруженосец снова навестил графа в его покоях, вернулся «в свои апартаменты», где и переночевал.
В пятницу, 19 января, Ле Гри покинул Аржантан вместе с Пьером Тайепи и Пьером Белото и отправился в Ону, до которого была примерно одна лига пути. Там он оставался до субботы, 20 января, после чего вернулся в Аржантан.
Ясно что под «Ону» понимается имение Ону-ле-Фокон, которое Ле Гри приобрел у отца Маргариты при посредничестве графа Алансонского. Бросающее в глаза упоминание Ону-Ле-Фокон в алиби оруженосца, а также слова о том, что он провел в нем день после предполагаемого преступления, несомненно, должны были привести Карружа в ярость.
Подробно описав, где он был и что делал с понедельника 15 января по субботу 20 января, Ле Гри заключает, что «никак не мог совершить подобное преступление», особенно если учесть, что расстояние от Аржантана до Капомениля составляет «девять лиг по плохой и трудной дороге и зимой занимает как минимум целый день пути». Девять лиг (39–43 км) это в четыре раза больше, чем две лиги (9–9,5 км), которые в день предполагаемого преступления проехала Николь де Карруж в тех же погодных и дорожных условиях.
Зимой путешествие из Аржантана в Капомениль и обратно, около 80 километров или больше, заняло бы у оруженосца много часов, если не «целый день», как утверждал он сам, даже если бы у него была сильная и быстрая лошадь. При хороших дорогах курьер, меняя лошадей, мог за день преодолеть расстояние в 130 километров, а то и в 145 километров.
Жак Ле Гри был богат, и в его распоряжении были лучшие лошади. Если оруженосец отправил Адама Лувеля следить за Маргаритой в Капомениль, как утверждал Жан де Карруж, он мог легко организовать себе и смену лошадей. Но даже если так, трудно поверить, что Ле Гри съездил из Аржантана в Капомениль и вернулся обратно за пять или шесть часов, в течение которых Николь де Карруж совершила путешествие из Капомениля в Сент-Пьер-сюр-Див и обратно, проехав всего 17–19 километров.
Но Ле Гри мог лгать, когда говорил о своем местонахождении в ночь со среды, 17 января, утверждая, что спал «в своем жилище» в Аржантане. Возможно, он уже караулил свою жертву в Капомениле в доме Адама Лувеля и ждал, когда забрезжит рассвет. Если так, то после нападения на Маргариту 18 января, Ле Гри оставалось преодолеть только 40 километров обратно до Аржантана. Это почти в два раза больше того пути, который проехала престарелая Николь де Карруж в то утро, но вполне посильная задача для опытного наездника на сильной лошади даже зимой.
Рассказав суду о том, какой ужасный человек Карруж, и какие низкие мотивы им движут, Ле Гри предоставляет убедительное алиби и подытоживает, что не мог совершить преступление, в котором его обвиняют. Его показания даже ставят под сомнение само преступление. А ведь именно неоспоримость преступления — одно из четырех обязательных условий для назначения поединка. Во-первых, говорит Ле Гри, в основе обвинений лежат зависть рыцаря и показания его жены, данные под давлением.
Во-вторых, невозможно поверить, что он сам «в возрасте под пятьдесят, на пороге старости» за несколько часов утром 18 января проскакал галопом без остановки девять лиг в Капомениль, напал на Маргариту, встретил такое активное сопротивление, что ему потребовался помощник, а потом проскакал галопом те же девять лиг назад «по плохим дорогам и в зимнюю стужу». В-третьих, если нападение действительно произошло, то «благородная, честная, сильная и благочестивая Маргарита точно бы оставила шрамы или порезы на лице нападавшего или других частях его тела, «либо царапаясь, либо отбиваясь как-то иначе». Но на теле оруженосца не обнаружили никаких шрамов, царапин и синяков, как и «не было найдено явных порезов или синяков на теле самой Маргариты». В-четвертых, якобы стоящий уединенно замок в Капомениле на самом деле почти примыкает к дюжине домов, чьи обитатели наверняка бы услышали крики Маргариты о помощи. Но никто ничего не слышал и не знал о предполагаемом нападении.