Последняя дуэль. Правдивая история преступления, страсти и судебного поединка — страница 28 из 37

Совершенно другое означало быть рыцарем на деле. Нужно было постоянно практиковаться с мечом и совершенствовать навыки верховой езды в рыцарских турнирах, а также в настоящем бою. За долгие годы Карруж успел поучаствовать во многих битвах. С юных лет он воевал во многих кампаниях и сумел остаться в живых. Самой недавней по времени была экспедиция в Шотландию. Жак Ле Гри хотя и являлся одним из личных оруженосцев короля и капитаном крепости Эксм, участвовал в военных действиях меньше, чем его противник.

Но Ле Гри был крупнее и сильнее физически, что давало ему другое преимущество в битве. Будучи намного богаче, он мог себе позволить лучшую лошадь, доспехи и оружие. И хотя в сентябре Ле Гри заболел, узнав о том, что поединок все же состоится, теперь он был в прекрасной форме и «выглядел бодрым и сильным», а «Карруж был слаб от лихорадки, которой страдал долгое время». По свидетельству одного из летописцев, рыцарь «в тот самый день страдал от нового приступа болезни».

Любой из этих факторов — комплекция и рост, сила, здоровье, богатство, военная выучка и опыт — мог оказаться решающим в битве и невозможно было предвидеть, как все обернется на поле боя. На дуэли соперников могли поджидать тысячи случайностей: от скользкой поверхности и порванного ремня до внезапного отблеска солнечного света от оружия противника или неожиданного удара мечом с разворота.

Когда Жака Ле Гри посвятили в рыцари, и он вернулся на свое место, на поле снова вышел герольд, на этот раз чтобы огласить правила участникам поединка.

— Если кто-либо из участников возьмет с собой на поле битвы любое оружие, запрещенное законом Франции, то это оружие у него следует изъять, ничего не выдавая взамен.

Если кто-либо из участников возьмет на поле битвы любое оружие, при изготовлении которого прибегли к заговорам, колдовству или другим ритуалам темных сил, из-за чего сила или умение его противника пострадают либо до, либо во время или после боя, и его права и честь окажутся под угрозой, злоумышленник будет наказан как враг Господа или как предатель или убийца, сообразно обстоятельствам.

Каждый участник должен взять с собой на поле достаточно хлеба, вина и другой пищи и питья для поддержания сил в течение дня, если ему это потребуется, а также все прочее, что сочтет удобным или необходимым для себя и своей лошади.

Каждый сражается верхом и в пешем порядке, будучи вооружен так, как ему удобно, любым оружием или приспособлением для нападения или защиты, кроме оружия и приспособлений, при изготовлении которых прибегли к помощи темных сил, или использовали амулеты, заклинания и все прочее, что запрещено Господом и святой церковью для всех христиан.

Каждый участник должен поклясться и заявить, что если Богу не будет угодно, чтобы он победил своего врага или изгнал его с поля боя к закату, то он примет это как волю Господа и согласится явиться продолжать бой на следующий день.

Поединок мог длиться весь день, но к закату или «к тому времени, когда на небе появляются звезды» конфликт мог так и не разрешиться. В таком случае бой возобновляли на следующий день. Что касается оккультного влияния на исход поединка, то в Средние века это был злободневный вопрос. В надежде выиграть бой участники порой прибегали к амулетам, заговорам и даже особому оружию, выкованному якобы с помощью потусторонних сил. Поэтому на судебном поединке было запрещено, под страхом смерти, прибегать к колдовству и мешать вынесению божественного вердикта.



Выслушав правила поединка, соперники должны были три раза поклясться. Теперь на первый план вышла религиозная составляющая их дуэли. Священники вынесли на поле алтарь и установили его в центре. Это был стол «длиной полтора метра, шириной почти метр и высотой шестьдесят сантиметров, накрытый позолоченной материей» на нем установили серебряное распятие и положили Евангелие открыв его на изображении Страстей Христа.

Священники, алтарь и святыни на нем были призваны освятить поединок как Божий суд. Распятие и Евангелие также напоминали о суде, приговоре и казни, которые Христос безвинно принял за грехи рода человеческого. Здесь, на поле, освященном символами Страстей Христа, Бог определит виновного, который сегодня прольет кровь за свои собственные грехи.

Первую клятву каждый из соперников давал отдельно, при этом церемонию проводил маршал, а священники выступали как свидетели. Апеллянт, Жан де Карруж, первым поднялся со своего места и подошел к алтарю. Он встал на колени, поднял забрало шлема, вытянул вперед правую руку, коснулся распятия и произнес:

— Клянусь этим воспоминанием о Спасителе нашем Боге Иисусе Христе, Святым Евангелием, которое лежит передо мной, верой истинного христианина, и святым крещением, полученным мной от Бога, что я преследую добрую, правую и святую цель и имею право защищать себя на этом судебном поединке.

После чего он снова призвал к помощи Бога, Богородицу и святого Георгия Победоносца.

Когда рыцарь вернулся на свое место, к алтарю подошел Жак Ле Гри. Он встал на колени и точно также поклялся в своей невиновности.

Вторую клятву соперники давали вместе, стоя на коленях перед алтарем напротив друг друга. Каждый положил руку на распятие, при этом их руки почти соприкасались. Каждый из них поклялся, что справедливость на его стороне, что он говорил правду, рискуя бессмертием своей души и что он лишится радостей рая ради страданий ада, если, давая клятву, солгал. Каждый поклялся, что на нем и на его лошади нет никаких волшебных амулетов, что он «всецело рассчитывает только на справедливость, свои добрые намерения, свое тело, лошадь и оружие». Затем каждый поцеловал распятие.

Третья и последняя клятва считалась самой обязывающей. Оба соперника по-прежнему стояли на коленях перед алтарем лицом друг к другу. Забрала их шлемов оставались открытыми, а правой рукой каждый касался распятия. Но в этот раз они протянули левые руки вперед и сцепились ими. Стоявший рядом маршал подставил под их сцепленные руки свою ладонь. Теперь они давали клятву друг другу, опять начиная с Карружа:

— Тебе, Жак Ле Гри, руку которого я держу в своей, я клянусь на священном писании, а также верой и крещением, которое я получил от Бога, что слова и поступки, которые я приписываю тебе и которые другие приписывают тебе — правда, что я преследую добрую, правую и святую цель вызвать тебя на бой, в то время как тобой движет зло.

И Жак Ле Гри, все также сжимая левую руку Карружа, ответил:

— Тебе, Жан де Карруж, руку которого я держу в своей, я клянусь на Священном Писании, а также верой и крещением, которое я получил от Бога, что, вызывая меня на бой, ты преследуешь дурную цель, в то время как у меня есть добрая и верная цель защищать себя.

Поклявшись, каждый снова поцеловал распятие.

Третья и последняя клятва по форме походила на многие другие средневековые ритуалы — от бракосочетания до коммендации (заключения вассального договора). Но во время этих совместных обрядов участники сцепляли правые руки, а перед поединком — левые. Это указывало на то, что их связь враждебная.

Давая клятвы, участники поединка рисковали не только своими жизнями, богатством, репутацией, но и бессмертием своих душ. Один из присутствовавших священников указал на святыни на алтаре и торжественно напомнил двум соперникам и всем присутствующим, что исход поединка будет означать «проклятие для того, кто виновен, для его души и тела, учитывая клятвы, которые они только что дали, поскольку приговор им вынесет Бог».

Выслушав предупреждение священника, оба воина поднялись с колен и вернулись на свои места на противоположных сторонах поля.


Как только соперники назвали свои имена, сформулировали обвинения, вручили судьям свитки, дали проверить свое оружие, услышали правила поединка и торжественно поклялись три раза, осталась одна последняя церемония.

Смертельные поединки уже стали во Франции редкостью, и еще большей редкостью был поединок, в которых на кону стояла жизнь женщины. Как главный свидетель в деле, Маргарита также должна была поклясться вслед за участниками поединка.

Жан де Карруж подошел к жене и подняв забрало на шлеме встал рядом с ней и произнес:

— Сударыня, на основании ваших показаний я скоро буду рисковать жизнью в бою с Жаком Ле Гри. Вы знаете, с благой ли целью я это делаю.

Огромная толпа замерла, и все взгляды устремились на Маргариту, которая ответила:

— Мой господин, это так, вы можете уверенно сражаться, поскольку цель благая.

На что рыцарь просто ответил:

— Все в руках Господа.

Это были последние слова, которыми обменялись Жан и Маргарита перед поединком. И он, и она понимали, что, возможно, это их прощальные слова друг другу.

Рыцарь «поцеловал жену, сжал ее руку и осенил себя крестным знамением». Потом он развернулся и пошел обратно на свое место на правой стороне поля.

Очевидец в хронике описывает, с какой тревогой Маргарита наблюдала, как ее муж готовится выйти на поле, чтобы сражаться за их жизни: «Госпожа не сводила глаз с поля и отчаянно молилась Господу и деве Марии, покорно прося их даровать ей в этот день победу, на которую она имеет право.

Очевидно, что она очень нервничала и совсем не знала, что ждет ее саму, ведь если ее муж проиграет, ее не пощадят и сожгут на костре. Не знаю — поскольку никогда не говорил с ней — не часто ли жалела она о том, что решила идти до конца, и они с мужем оказались в смертельной опасности — но теперь ей ничего не оставалось, как ждать исхода».


Маргарите правда грозила смертельная опасность. Учитывая, что во время правления Карла IV одного королевского служащего казнили по сфабрикованному обвинению в ереси, можно предположить какая ужасная судьба ждала женщину, если ее муж проиграет поединок. «Они подталкивали его вперед. Костер был готов. На площади установили виселицу, а прямо рядом с ней — столб с тяжелой железной цепью. К вершине виселицы крепилась еще одна цепь с железным ошейником. Ошейник расстегнули, надели осужденному на шею, застегнули и потянули цепь вверх, чтобы он мучился дольше. Первой цепью осужденного как можно крепче привязали к столбу. Все это время он кричал и вопил. Как только он оказался крепко привязан, вокруг столба положили огромные стопки хвороста и подожгли их. Они сразу вспыхнули. Так его повесили и сожгли, а король Франции мог наблюдать за всем из окна, когда пожелает».