Запыхавшийся Карруж с мечом наготове полностью контролировал упавшего противника и жаждал его скорейшей смерти, но говорить с уверенностью об исходе дуэли пока было рано. Хотя Ле Гри лежал на спине и едва был способен обороняться, истекавший кровью рыцарь вдруг в ужасе обнаружил, что он не может проколоть доспехи оруженосца. «Он долго искал трещину или щель в доспехах врага, но оруженосец был закован в сталь с головы до пят»[24].
Карруж сбил с ног и фактически обезоружил своего врага, но сам он устал и был серьезно ранен. Времени ему терять было никак нельзя. Кровь продолжала сочиться из опасной раны на бедре, а вместе с ней уходили силы и жизнь. И пока оруженосец, защищенный крепкими доспехами, лежал на земле, преимущество медленно возвращалось на его сторону. Если бы Ле Гри удалось выждать достаточно долго, Карруж потерял бы слишком много крови, чтобы продолжать бой. Он мог и просто умереть от потери крови.
Отчаявшись воспользоваться преимуществом, добытым с таким трудом, а теперь ускользающим от него, пока поверженный Ле Гри лежит на земле, Карруж выбил меч из рук оруженосца искусным ударом собственного меча и прыгнул на своего врага.
Началась смертельная схватка на земле. Карруж сел на Ле Гри, прижал колено к его груди и начал колоть мечом шлем оруженосца.
Ле Гри изо всех сил брыкался и отбивался под Карружем, песок летел во все стороны.
Рыцарь пытался проколоть клювообразное забрало шлема Ле Гри, но меч соскальзывал и утыкался в землю.
Наконец, Карруж перестал колоть и принялся возиться с замком забрала. Поняв намерение рыцаря, Ле Гри начал сопротивляться еще отчаяннее. Он катался из стороны в сторону и резко крутил головой по сторонам, не давая рыцарю справиться с замком. При этом он тщетно старался найти на песке свой меч. Кинжал все еще висел у него на поясе, но он не мог достать его из ножен, поскольку Карруж сидел на нем верхом.
Пока противники боролись, огромная толпа, словно загипнотизированная, в ужасе смотрела этот спектакль. Карруж начал кричать Ле Гри. Маска шлема заглушала его слова, но ближайшие зрители могли их разобрать.
— Признавайся! Признавайся в своем преступлении!
Ле Гри затряс головой еще сильнее, словно отказываясь признавать вину и все так же не давая Карружу открыть забрало его шлема.
Карруж отчаянно теребя замок на шлеме грубой латной перчаткой, снова решил использовать меч. Но теперь он взял его за лезвие и стал бить тяжелой стальной рукояткой по шлему. Удары мечом по шлему слышно было со всех концов поля, а звон внутри шлема, наверное, стоял просто ужасный. Поскольку Ле Гри крутил головой, Карруж крепко зажал шлем свободной рукой, зафиксировав его под свои удары.
Рыцарь по-прежнему истекал кровью и силы покидали его. Теперь он бил медленнее, дольше делал паузы после каждого удара и выбирал цель для следующего удара более внимательно. Наконец очередным резким ударом рукояткой меча ему удалось отбить стальной штифт от замка. Забрало распахнулось, открыв лицо Ле Гри. Тот заморгал, глядя на свет и на лицо противника под маской шлема всего в нескольких дюймах от него самого.
Карруж вынул кинжал и снова крикнул:
— Признайся!
Ле Гри плотно прижатый к земле безжалостным рыцарем крикнул в ответ как можно громче чтобы его слышали все, кто был на поле:
— Именем Бога и под страхом проклятия моей души я невиновен в преступлении!
— Тогда будь проклят! — вскричал Карруж.
С этим словами он приставил острие кинжала к горлу оруженосца и, собрав все оставшиеся силы, вогнал острое тонкое лезвие в белую плоть, утопив кинжал в горле врага по самую рукоятку. Тело оруженосца пронзила судорога, из раны хлынула кровь. Ле Гри часто заморгал, а горло издало булькающие звуки. Он еще раз содрогнулся под рыцарем, после чего обмяк и замер.
Карруж сидел верхом на враге еще минуту или две, пока не убедился, что Ле Гри мертв. Затем он медленно поднялся. Его кинжал остался торчать в распластанном на залитом кровью песке бездыханном теле.
Ослабевший от утомительной схватки и потери крови Карруж открыл забрало шлема и посмотрел на жену. Маргарита прильнула к перилам помоста вытирая слезы. Пока толпа все также молча наблюдала за ними, супруги обменялись долгим взглядом. Казалось, что он дарует им новые силы.
Карруж повернулся к королевской трибуне и поклонился королю. Он посмотрел по сторонам, разглядывая огромную толпу. Зрители, только что ставшие свидетелями кровавой сцены, застыли в оцепенении. Тогда рыцарь, охрипший от жажды и усталости, вскинул голову и прокричал так громко, как только мог:
— Я исполнил свой долг?!
Десять тысяч зрителей, обязанные с начала поединка хранить молчание под страхом суровых наказаний, теперь ответили все как один:
— Да!
Рев ликующей толпы, признавшей победу рыцаря, вознесся над полем битвы и вылетел за стены монастыря, где до этого момента стояла мертвая тишина. В окрестностях монастыря Сен-Мартен и на соседних улицах города люди, услышав восторженные крики зрителей на поле, на какое-то мгновение перестали заниматься своими делами. Они поняли, что знаменитый конфликт разрешен, но пока не знали, кто победил на дуэли.
Пока крики ликовавших зрителей эхом отзывались в каменных стенах старого монастыря, стражники открыли правые ворота, и Жан де Карруж, сильно прихрамывая, вышел с поля. У ворот к нему подбежал слуга, который быстро отстегнул набедренник доспехов и перевязал рану полоской чистой ткани. Затем рыцарь проследовал к королевской трибуне. Прежде чем снова обнять жену и отпраздновать свой триумф, ему следовало засвидетельствовать свое почтение королю, который к тому же председательствовал на дуэли в качестве судьи.
Публика снова стихла, пока победитель медленно прошел вокруг поля и остановился перед королевской трибуной. Король Карл, его дяди, придворные смотрели на ослабевшего, но победившего рыцаря, который стоял перед ними в пыльных и забрызганных кровью доспехах. По словам одного из очевидцев, трудная победа над более сильным и здоровым противником казалась «настоящим чудом».
Жан де Карруж упал на колени перед королем, «но король сделал знак ему подняться. Он вручил кошелек с тысячей франков и сделал членом своей палаты с пенсией в две сотни франков в год пожизненно». После этого король Карл приказал одному из своих личных лекарей сопроводить рыцаря домой и заняться его раной.
Рыцарь не без труда поднялся на ноги, поблагодарил короля за щедрые дары и поклонился еще раз. Отойдя от трибуны назад, он развернулся и все также хромая, но ускорив шаг, пошел к жене.
К этому времени стражники освободили Маргариту, и она ждала мужа уже внизу у эшафота. Рыцарь «подошел и обнял ее». Так супруги стояли, обнявшись, на глазах у изумленной публики: он в грязных доспехах, она в длинном черном платье. Перед дуэлью они подарили поцелуй друг другу, возможно, в последний раз. Но теперь ими владели совсем другие чувства. Бог услышал их молитвы, долгие испытания закончились, и они были свободны.
Вскоре к Жану и Маргарите присоединились их ликующие родственники и друзья, и супруги-победители «отправились в собор Нотр-Дам совершить благодарственные подношения, прежде чем вернуться в свой дом» в городе. Так же, как и утром по пути на дуэль, супруги покинули поле целой процессией. Но теперь это было триумфальное шествие.
Этикет требовал, чтобы победитель покнул поле «верхом и в доспехах», демонстрируя публике оружие, которым он убил врага. Жан де Карруж победоносно выехал из монастыря верхом на той же лошади, на которой приехал на дуэль утром. Высоко над собой он держал меч и окровавленный кинжал, который он вонзил в горло Жаку Ле Гри.
Покинув территорию монастыря, процессия свернула на улицу Сен-Мартен и проехала примерно милю или чуть больше на юг, к реке и острову Сите. На протяжении всего пути по каменным мостовым супруги и их свита притягивали любопытные и восхищенные взгляды зрителей, стекавшихся из монастыря обратно в город. Парижане, не попавшие на дуэль, тоже вышли на улицы посмотреть на проезжавших мимо победителей. Дуэль закончилась, но представление еще продолжалось.
Собор Нотр-Дам располагался на другом конце острова от Дворца правосудия, где летом проходило расследование и состоялся вызов на дуэль. Строительство собора завершилось сто лет назад, в 1285 году, и когда Жан и Маргарита отправились в него, чтобы поблагодарить Господа за свое освобождение, две великолепные башни здания угрожающе нависали над площадью, на которой молились монахи, торговали вразнос купцы, просили милостыню нищие, предлагали себя проститутки, палачи четвертовали изменников и сжигали на кострах еретиков.
Предположительно, здесь же, во времена правления Карла V, произошла известная дуэль между человеком и собакой. А теперь, в предвечерние часы, в день святого мученика Томаса Бекета, рыцарь и его жена, пережив долгие и мучительные испытания, шли по этой площади к высоким бронзовым дверям собора, чтобы войти внутрь и помолиться.
Перед высоким алтарем, в сумраке, разгоняемом светом множества свечей огромного храма, среди аромата благовоний они вместе вознесли благодарственные молитвы за трудную победу на поле боя.
Говорят, что в соборе рыцарь не только помолился, но и преподнес кое-что из победных трофеев. По обычаю, победитель судебной дуэли получал доспехи поверженного противника, и в одной из хроник говорится, что Карруж положил на алтарь окровавленные доспехи своего заклятого врага. Так рыцарь признал, что своей победой он обязан Богу и выразил благодарность всевышнему.
А что же поверженный оруженосец? Когда Жан и Маргарита покинули поле монастыря Сен-Мартен и отправились в собор Нотр-Дам, останки Жака Ле Гри ожидало совсем другое место назначения.
Пока семья и друзья супругов Карруж радовались их победе, родственники и друзья Ле Гри пытались осознать весь тот позор, который обрушился на их убитого сородича.
Тело оруженосца было «приказано признать виновным и доставить на виселицу, в соответствии с установленными традициям дуэли». С Ле Гри сняли доспехи, вынесли с поля и «передали палачу Парижа». Палач бросил окровавленный труп в сани, запряженные лошадьми, и повез его за городскую стену на виселицу Монфокон.