Если бы исход дуэли оказался иным, то в руках палача Парижа, грозного мучителя в черном капюшоне, сейчас оказалась бы Маргарита. Женщину бы привязали к столбу посреди огромной стопки дров, и предали огню, после того как священники отпустили ей грехи. Но теперь палач вышел на поле, чтобы провезти по городу безжизненное тело оруженосца, труп преступника, вина которого доказана, человека, которого стыдятся и презирают.
В 1380-х годах, виселица Монфокон все еще находилась на расстоянии 800 метров к северу от Парижа. Сама по себе она напоминала город мертвых.
Печально известное последнее пристанище убийц, воров и прочих преступников, приговоренных в смерти находилось на вершине небольшого холма. Это было каменное двенадцатиметровое сооружение с массивными деревянными балками, на которые можно было повесить за раз от шестидесяти до восьмидесяти трупов. Преступников уже с петлями на шеях заставляли подняться по лестнице на виселицу. Останки тех, кого ранее казнили в городе другим способом (утопление, четвертование, обезглавливание), подвешивали на цепях. Трупы убитых на судебных дуэлях, поскольку их вина считалась доказанной, тоже висели здесь вместе с огромным «скоплением скелетов, раскачиваясь на цепях, жалобно скрипевших при каждом порыве ветра». Печально известный холм был прибежищем крыс, ворон, сорок и других падальщиков. Сюда их привлекал зловонный запах, и среди гниющих трупов они находили себе пропитания в избытке. Когда дул ветер с Монфокона, то запах гниения чувствовался и в городе за километр.
Трупы казненных преступников висели до тех пор, пока их кости не обгладают падальщики, а кости не обесцветятся на солнце и ветру. Высокая каменная стена и железная дверь, запираемая на засов, не давали родственникам или друзьям забрать тела казненных, а медикам украсть трупы для расчленения и изучения. Но постоянная потребность в свободном месте часто вынуждала снимать тела раньше и бросать их в каменный колодец неподалеку, где вместо погребения по христианскому обычаю и спокойного вечного сна, преступника ждала пугающая безвестность общей могилы.
Жан Фруассар, один из летописцев, оставивших отчет о дуэли, едва ли сочувствует бесславному концу оруженосца на Монфоконе, и считает виселицу и общую могилу справедливым возмездием Ле Гри за совершенное им преступление. Фруассар пишет об оруженосце как о человеке «скромного происхождения, который сумел пробиться наверх, которому благоволили Фортуна и многие знатные люди. Но когда такие люди на вершине и считают, что они в безопасности, судьба сбрасывает их обратно в грязь, и они заканчивают свой путь еще ниже, чем начинали его».
Под грязью, в которую окунулся оруженосец, Фруассар подразумевает арену, где мстящий рыцарь убил Ле Гри на дуэли, и пол, на который Ле Гри бросил беззащитную женщину чтобы надругаться над ней и опозорить.
Окончательное падение оруженосца воплощает справедливость как в буквальном, так и образном смысле. Летописец даже намекает на то, что госпожа Фортуна наказала оруженосца за ужасное преступление. И хотя Фортуна правит миром вслепую и ее безжалостное колесо одинаково меняет жизни как хороших людей, так и плохих, порой случается так, что смиренный, возгордившись, бывает снова усмирен. В этом и есть жестокая справедливость в общем порядке вещей.
Глава 4Крестовый поход и монастырь
Звание камергера короля и пожизненная пенсия, пожалованные Жану де Карружу сразу после победы с Жаком Ле Гри, не были единственными плодами поединка. В течение двух месяцев после дуэли парижский парламент постановил выплатить рыцарю 6000 ливров золотом. Согласно указу от 9 февраля 1387 года, эта сумма компенсировала Карружу «расходы и ущерб», которые он понес по вине оруженосца за время судебного процесса. Эти 6000 ливров, выплаченные из средств убитого оруженосца еще больше увеличили победный трофей рыцаря. Но сразив своего врага, отстояв свою правоту, спася жену от сожжения на костре и получив щедрые дары от короля, общественное признание и значительную компенсацию, рыцарь все еще не был полностью удовлетворен.
После смерти Ле Гри бо́льшая часть его земель вернулась к графу Алансонскому, включая Ону-ле-Фокон. Это было то самое имение, которое отец Маргариты продал графу в 1377 году, а тот в свою очередь передал Ле Гри в 1378 году. Убив оруженосца на дуэли, Карруж снова попытался заполучить желанный земельный участок. Только так он мог почувствовать, что отомстил врагу с лихвой.
Карруж даже пытался купить Ону-ле-Фокон, используя часть 6000 ливров, доставшихся ему из средств оруженосца. Новая тяжба за феод длилась около двух лет. Но в итоге рыцарю опять не удалось добиться желаемого и по той же причине, по которой ему ранее отказали в правах на два других имения, а именно — граф Пьер имел преимущественное право на эту землю. На слушании 14 января 1389 года парламент постановил, что Ону-ле-Фокон по праву принадлежит графу, навсегда оградив феод от дальнейших посягательств рыцаря на него. Много лет спустя Ону-ле-Фокон перешел во владение к незаконнорождённому сыну графа.
В первый раз Жан де Карруж поссорился с Жаком Ле Гри именно из-за этого феода. Чувствовал ли он теперь, что месть оруженосцу не оправдала его ожиданий, раз он так и не смог заполучить эту землю? И много ли значил этот феод для Маргариты? Она была главной жертвой Жака Ле Гри и пострадала от его преступления и последствий гораздо больше, чем ее муж. Пережив насилие, изнурительный судебный процесс, суровое испытание поединком, стремилась ли она вернуть часть собственности ее отца, если само название имения, неразрывно связанное с печальными событиями, всегда напоминало бы ей о том, о чем она старалась забыть всю свою оставшуюся жизнь?
В течение нескольких месяцев после дуэли, Маргарите видимо удалось отвлечься от собственного болезненного опыта и феодальных забот мужа, связанных с деньгами и землями, и посвятить себя заботе о ребенке, родившемся незадолго до этого. Мальчика назвали Робером в честь отца Маргариты Робера де Тибувиля. Он был первенцем у Маргариты или по крайне мере первым ее ребенком, о котором что-то известно. Позже у мальчика появилось двое братьев.
Подрастая, Робер начал понимать, что принадлежит к одному из самых известных (или печально известных) семейств в Нормандии. Его дед дважды предавал короля Франции, был обвинен в государственной измене и чудом не лишился головы. Его отец сражался на знаменитой судебной дуэли в Париже, против человека, обвиненного в изнасиловании его матери. И несмотря на убеждение того времени о том, что зачатие в результате изнасилования невозможно, могли ходить слухи, что Робер, появившийся у супругов Карруж после многих бездетных лет, на самом деле являлся незаконнорожденным сыном Жака Ле Гри.
Тем не менее, как первенец Жана и Маргариты и главный наследник Робер должен был унаследовать львиную долю семейных земель и богатств.
Хотя Жану де Карружу опять не удалось заполучить Ону-ле-Фокон, его победа на дуэли принесла ему признание и награды, которые ему не удавалось получить за годы службы при дворе графа Алансонского в Аржантане. При дворе короля в Париже он нашел новую и более высокую сферу для реализации своих амбиций. Через несколько лет после дуэли Карружа сделали одним из личных рыцарей короля, а 23 ноября 1390 года король Карл вручил ему 400 золотых франков как одному из своих кавалеров ордена Почетного легиона. Это был более высокий пост чем тот, который в своей время занимал Жак Ле Гри в качестве королевского оруженосца. Избавившись на дуэли от ненавистного соперника, Карруж фактически занял его место при дворе короля.
Оказавшись в кругу приближенных короля, Карруж стал получать важные поручения. В 1391 году он был в числе французских вельмож, которые отправились в Восточную Европу собрать информацию о нашествиях турков-османов на эти земли.
Незадолго до этого султан с огромной армией вторгся в Венгрию, и над всем христианским миром нависла мусульманская угроза. Эту информацию из Турции и Греции «доставили достопочтенный Бусико, маршал Франции, и сир Жан де Карруж». Сам факт, что Карруж назван в одном ряду с маршалом Бусико, свидетельствует о том почете, которым рыцарь теперь пользовался при дворе французского короля.
Прежде чем вернуться в Восточную Европу пятью годами позже с Крестовым походом, призванным остановить османскую угрозу, рыцарь помог уладить еще одну опасную ситуацию недалеко от родных мест. В 1392 году Францию охватил настоящий переполох, когда Пьер де Краон, аристократ, которого отлучили от королевского двора годом ранее, попытался убить Оливье де Клиссона, констебля Франции, считая его виновником своего изгнания. Краон с отрядом вооруженных всадников нагнал Клиссона ночью на улице Парижа, тяжелым ударом меча по голове выбил его из седла и бросил умирать. Но Клиссон выжил и смог назвать имя своего обидчика.
Когда Краон бежал в Бретань под защиту местного герцога, отказавшегося его выдать французскому королю, Карл собрал войско и отправился усмирять непокорного герцога и предать Краона правосудию.
Вот почему Жан де Карруж, только что получивший почетный титул кавалера ордена Почетного легиона, оказался в составе королевской процессии на пути в Бретань летом 1392 года вместе с собственной свитой из десяти оруженосцев. Король Карл, которому уже было двадцать три года, недавно избавился от контроля дядей-регентов и стал единственным правителем Франции. Но кампанию, которую возглавил юный монарх, ждала неожиданная развязка.
8 августа королевское войско проезжало через большой лес рядом с Ле-Маном. Стояла жаркая, сухая погода. Внезапно на дорогу выбежал человек без головного убора и в длинной рубахе, схватил лошадь короля под уздцы и закричал: «Король, дальше ехать нельзя! Поворачивай назад, тебя предали!» Решив, что перед ними сумасшедший, слуги короля принялись избивать этого человека, и когда он отпустил поводья, королевская процессия продолжила путь.
Около полудня они выехали из леса и начали пересекать широкую песчаную равнину под беспощадно палящим солнцем. Первые лица королевства ехали на некоторой дистанции друг от друга, каждый со своей свитой. Король ехал в стороне от войска, чтобы в него не летела пыль, герцоги Беррийский и Бургундский — на расстоянии нескольких сотен ярдов слева от него. Вот как описывает эту сцену летописец: «Песок под ногами был горячий, лошади обливались потом». Король оделся не по погоде, на нем были «черная бархатная куртка, в которой ему было очень жарко, и ярко красная шляпа». Вслед за королем ехал паж в отполированном стальном шлеме, а за ним еще один с копьем в руке.