В какой-то момент второй паж случайно выронил копье, оно упало вперед и ударилось широким стальным наконечником о шлем пажа, ехавшего перед ним. Раздался пронзительный лязг стали о сталь, и король, который был совсем рядом, поскольку слуги ехали прямо за ним, вдруг резко рванул вперед. В голове у него все еще звучали слова, которые безумец или мудрец сказал ему в лесу, и он вообразил, что его преследует огромное войско врагов, желающих его убить. От этого видения его рассудок помутился, и он вышел из себя.
Он пришпорил коня, затем выхватил меч, развернулся и поскакал прямо на своих пажей, больше не узнавая ни их, ни остальных. Ему казалось, что он на поле боя и окружен врагами. Подняв меч и готовясь ударить им любого, кто попадется на пути, король закричал: «Бей предателей!»
Испуганные пажи разбежались в стороны, чтобы не попасть под удар королевского меча, и в последовавшей неразберихе неадекватный король убил нескольких человек из собственной свиты. Затем он заметил своего брата Людовика Валуа и ринулся за ним. Испуганный Людовик пришпорил лошадь и поскакал что есть силы прочь. Услышав шум, герцоги Бургундский и Беррийский присмотрелись и увидели, что король с мечом в руке преследует брата. Герцог Бургундский вскричал: «Какое несчастье постигло нас. Король лишился рассудка! За ним! Ради Бога! Остановите его!»
Услышав призыв герцога, многие из рыцарей и оруженосцев ринулись за Карлом. Жан де Карруж, входивший в свиту короля, наверняка тоже бросился в погоню. Вскоре длинная рваная вереница всадников во главе с перепуганным братом короля и королем, вот-вот готовым его настигнуть, мчалась по песку под палящим солнцем, оставляя за собой облако пыли.
В конце концов Людовику удалось оторваться от короля, а вооруженные всадники настигли Карла и окружили его. Они образовали кольцо, и пока король продолжал отбиваться от воображаемых врагов они парировали его удары с особой осторожностью, чтобы не задеть его самого, ожидая, когда он выдохнется. Наконец Карл обессилел.
Один из рыцарей осторожно приблизился к нему сзади и крепко обхватил его. Остальные забрали у него меч, спустили с лошади и положили на землю. «У него как-то очень странно закатились глаза», он не говорил, не узнавал дядей и брата. Короля на носилках доставили обратно в Ле-Ман, а военную экспедицию пришлось свернуть.
Это был первый широко известный приступ безумия, от которых король будет страдать на протяжении своего долгого правления.
В последующие тридцать лет вплоть до самой смерти в 1422 году, в жизни Карла чередовались периоды ясного сознания, когда он казался вполне нормальным, и припадки умопомешательства, доводившие его до истощения.
Слишком чувствительный к яркому свету и громким звукам, он то и дело жаловался, что настолько хрупкий, что может разбиться как стекло. Карл, который лишь недавно освободился от контроля регентов и провозгласил себя единственным правителем Франции, теперь не мог управлять собой, не говоря уже о стране, и его полномочия перешли обратно к дядям и брату Людовику де Валуа, который чуть было не стал жертвой королевского меча.
Через год Карл чудом избежал смерти, когда он и пять молодых дворян, изображая дикарей, переоделись в льняные костюмы, смазанные воском и дегтем, приковали себя друг к другу цепью и в таком виде пришли на бал. Друзья Карла надеялись, что этот плохо продуманный розыгрыш поможет королю развеяться, отвлечься от грустных мыслей. Но один из гостей, пытаясь опознать дикарей, поднес свечу слишком близко к одному из них. Огонь перекинулся на костюмы, и те вспыхнули как факелы. Все спутники Карла сгорели заживо, кроме одного — тот успел прыгнуть в стоявшую рядом бочку с водой. Сам Карл в этот момент отошел в сторону, желая попугать придворных дам, и спасся благодаря герцогине Беррийской. Она не растерялась и накинула на него шлейф своей юбки, пока остальные «дикари» корчились в агонии на полу. Дьявольская вечеринка, вошедшая в историю как «Бал объятых пламенем» совсем расшатала нервы короля и лишь ухудшила его душевное здоровье, усугубив безумие.
Тем временем Франция и Англия вели мирные переговоры, которые инициировал необычный посол — Робер Отшельник, нормандский оруженосец, которому было видение во время шторма на море по дороге домой из Палестины. После этого он посетил дворы английского и французского королей и сказал им, что Бог ждет от них окончания долгой войны и хочет, чтобы они положили конец расколу церкви. К тому же Франция и Англия сближались перед лицом растущей османской угрозы, и в 1396 году два государства заключили мир на двадцать восемь лет, скрепив его браком Ричарда II и дочери Карла, Изабель. Но это был чисто формальный союз — Ричарду II было двадцать девять, а Изабель всего шесть, и позже они так и не смогли узаконить свой брак, поскольку всего через три года Ричарда свергли.
После примирения, в марте 1396 года, оба государства также объединились для большого Крестового похода против турок.
Жан де Карруж, вероятно соскучившись по военным приключениям, присоединился к Крестовому походу, участвовать в котором вызвались рыцари со всей Европы. Возглавили поход бургундцы, а именно Жан Неверский (Жан II Бесстрашный), сын герцога Бургундии Филиппа. В состав французского командования вошли: маршал Бусико, с которым Карруж ранее посетил Турцию и Грецию; Филипп Артуа, граф д’Э, выступавший одним из поручителей Жака Ле Гри на дуэли; и адмирал Жан де Вьен. Карруж сражался вместе с де Вьеном в Нормандии против англичан около двадцати лет назад, а в 1385 году присоединился к нему в печально известной шотландской экспедиции. Это была третья кампания рыцаря вместе с известным адмиралом.
Некоторые из военачальников считали, что надо идти прямо в Иерусалим, но разрозненная коалиция из армий так и не договорилась о четком плане действий. В конце апреля 1396 года французы и бургундцы собрались в Дижоне, где им авансом заплатили жалование за четыре месяца. Из Дижона они пошли на восток через Швейцарию, Баварию, Австрию и Венгрию. В Будапеште к ним присоединились другие крестоносцы, включая короля Германии и Венгрии Сигизмунда. Из Будапешта часть крестоносцев продолжила путь на юг, на Балканы, вдоль Дуная, а по реке за ними следовали корабли с провизией. Остальные выбрали более прямой сухопутный маршрут на север, мимо Белграда и Оршовы.
Крестоносцы снова встретились друг с другом в начале сентября в Видине, который они осадили и захватили, полностью уничтожив местный гарнизон. Продолжая путь на восток вдоль Дуная, крестоносцы, когда у них стали заканчиваться припасы, ограбили еще несколько городов. Двенадцатого сентября они вышли к Никополю, расположенному на территории нынешней Болгарии. Хорошо укрепленный город стоял на высоком отвесном берегу, и турки надежно его защищали. Первая попытка крестоносцев взять город рытьем подкопов и использованием переносных лестниц провалилась из-за нехватки осадной артиллерии.
К этому времени султан Баязид, предводитель турок, уже год осаждал Константинополь в четырехстах километрах от Никополя. Узнав о штурме крестоносцев Никополя, он прервал осаду и приказал своим войскам срочно идти на север.
Примерно 20 сентября в Казанлыке армия султана объединилась с сербскими союзниками, и уже с подкреплением, направилась в Никополь. Прибыв на место 24 сентября, турки разбили лагерь неподалеку от города и ночью послали гонцов, чтобы те призвали горожан держаться дальше, поскольку помощь на подходе.
Вместо того чтобы атаковать, султан выбрал место для сражения и организовал оборону: на горе за узким лесистым оврагом он приказал своим войскам соорудить плотные ряды из острых деревянных кольев. Крестоносцы увидели, что они зажаты между городом и армией султана. Мародерствуя в ближайших городах, но теперь, опасаясь ответного удара из Никополя, они перебили тысячи пленных и в спешке даже не потрудились захоронить их тела.
Утром в понедельник, 25 сентября, крестоносцы выступили из своего лагеря, готовясь сразиться с армией султана. Французы и бургундцы отказались идти за воинами короля Сигизмунда, к которым они относились как к крестьянам, и сказали, что сами пойдут впереди. Сигизмунд уступил, но предупредил союзников, чтобы те не заходили слишком далеко вперед, и стремясь атаковать, не жертвовали надежной позицией в обороне.
Не успели крестоносцы сформировать ряды, как своевольный граф д’Э схватил знамя и закричал: «Вперед! Во имя Господа нашего и Святого Георгия!» Жан де Вьен и другие французские командующие пришли в ужас и попросили графа подождать, пока все войска будут готовы. В ответ он обвинил их в трусости, и бросившись вперед, спровоцировал преждевременное наступление.
Тяжелая конница французов ринулась вперед, но вскоре всадники обнаружили, что мчатся под гору в лесистый овраг под градом стрел, которые на них с вершины горы обрушили турецкие лучники. Оказавшись внизу оврага у высохшего русла реки, крестоносцы теперь должны были взбираться на гору. Одни спешились, потому что их лошади погибли от стрел врага, другие — поскольку подъем на гору в некоторых местах предстоял слишком крутой.
Многим удалось подняться на вершину, так как их доспехи отражали большинство стрел. Но когда турецкие лучники отступили, за ними открылся лес из острых кольев, защищавших огромную османскую пехоту.
Крестоносцы принялись вытаскивать колья, чтобы пробиться к врагу, и пока они пробирались через бреши в защитном ограждении, им удалось убить или ранить большую часть легковооруженных пехотинцев противника, и когда они уже были готовы отправиться в погоню, внезапно на них обрушилась османская конница. В последовавшей рукопашной схватке французские рыцари сражались в пешими, атакуя вражеских лошадей кинжалами. Много жертв было с обеих сторон, и в итоге турецкая конница отступила. Решив, что одержали победу, изнуренные тяжелым подъемом на гору под палящим солнцем и градом вражеских стрел, преодолением частокола из деревянных кольев, сражением с пехотой и конницей, крестоносцы решили передохнуть.