– Сейчас тебя отнесут домой, – сказал Шлегель, гладя девушку по волосам. – Профессор Вёльффлин займётся твоим лечением. Не беспокойся, дорогая. Теперь всё будет прекрасно!
Он наклонился, поцеловал Анну и восхищённо добавил:
– Ты была великолепна! Такой победой стоит гордиться любому рыцарю!
– Анна, девочка! – подбежавший дядя Маттиас опустился на колени. – Боже праведный! Ты жива! Какое счастье! Клянусь, мне больше ничего не нужно…
Девушка не успела ответить, потому что появился Йоханн фон Веннинген. Он простёр руку, благословляя Анну:
– Благодарю, дочь моя, за твой благородный подвиг. Да славится отныне имя Анны Магдалены Эберлер – победительницы василиска!
– Спасибо, ваше преосвященство, – прикрыла глаза Анна. – Простите, я не могу встать при вашем появлении…
– Ни-ни! Лежи! Сейчас принесут носилки… Капитан! Где твои остолопы?
Подбежали два гвардейца и под зорким наблюдением Гуго Шлегеля осторожно уложили девушку.
– Несите к советнику Эберлеру, – скомандовал капитан. – Сдайте на руки прислуге и проследите, чтобы фрейлейн Эберлер ни в чём не испытывала нужды.
Он наклонился к девушке:
– Я скоро вернусь, дорогая. Мы должны завершить наше дело. Не оставлять же этого урода сидеть на колодце… Профессор Вёльффлин скоро поставит тебя на ноги, не беспокойся.
Анна отвернулась. Гуго нахмурился, но фон Веннинген повелительно махнул рукой – и гвардейцы унесли девушку. Епископ обратился к капитану:
– Ну что, солдат, осталось последнее. И дай Бог, чтобы нам повезло…
– Вы сомневаетесь, ваше преосвященство? После сегодняшнего триумфа?
Фон Веннинген покачал головой:
– Победа может обернуться поражением, мой капитан… Господин фон Андлау! Профессор! Вы всё нашли?
Петер фон Андлау развязал кожаный мешочек:
– Да, ваше преосвященство. Это обломки фресок, смешанные с прахом художника, а это…
Епископ отстранился:
– Не желаю знать подробностей! Сундук магрибинца доставили?
– Да, ваше преосвященство!
– Приступайте. Капитан! Ломайте статую!
Шлегель отдал приказ. Четверо гвардейцев энергично заработали алебардами. Василиск наклонился, затрещал и рухнул. Отломилась и запрыгала по мостовой петушиная голова, беспомощно распластались перепончатые крылья. Гвардейцы, сопя, долбили змеиное туловище.
– Полегче! – рыкнул капитан Шлегель. – Повредите сердце – не сносить вам голов!
Гвардейцы умерили прыть. Вскоре тело разбили на части. На свет появилось каменное сердце чудовища. Подписавшие созерцали его в молчании. Бургомистр с сомнением причмокнул.
– Вы, кажется, недовольны, ваше превосходительство? – спросил епископ.
– Я очень устал, – ответил фон Флахсланден, – и не знаю, что ещё можно сделать. Василиск мёртв. А это всего лишь кусок камня…
– Пока что – да, кусок камня. Но через несколько минут… Где сундук? Кладите туда сердце!
Стражники запыхтели, заворачивая в дерюгу неожиданно тяжёлый предмет. Крышка сундука захлопнулась. Взгляд бургомистра скользнул по разбитым окнам и пустынным улицам.
– В одном нам несомненно повезло, – заметил фон Флахсланден. – Чума и василиск напугали жителей так, что они не скоро осмелятся выглянуть наружу. Нечего опасаться ненужных свидетелей.
– Можно подумать, это бы нас остановило! – хмыкнул Шлегель.
– Идёмте! – потребовал фон Веннинген. – Нам пора!
Подписавшие подняли тяжёлый сундук и двинулись в путь, чтобы раз и навсегда решить судьбу города. Они шли к стене кладбища у церкви доминиканцев. Той самой, где плясала Смерть.
– Почему здесь так темно?
– Не знаю, ваше преосвященство…
– Только что был ясный солнечный день… Откуда взялся туман?
– П-п-простите, ваше преосвященство, я сам ничего не понимаю…
– Прекратите трястись, Эберлер! Господин бургомистр! Вы тут?
– Я здесь, ваше преосвященство.
– А капитан? Где Гуго Шлегель!
– Здесь! Не беспокойтесь, господа, никто не пропал.
– А где город? Где солнце? Почему всё исчезло?
– Полагаю, город и солнце остались там же, где и всегда. Это мы исчезли.
– Что?
– Тише, профессор. Вы орёте так, что разбудите и мёртвого.
– Хочу напомнить, ваше преосвященство, что именно это мы и намерены сделать…
– Тем более. Ведите себя поскромнее.
– Восхищаюсь вашим хладнокровием, но мы до сих пор не знаем, где очутились. А главное: вернёмся ли обратно?
– Полагаю, беспокоиться не стоит. Живым нечего делать в царстве мёртвых. Туда попадают иным путём. Кроме того, вот стена с фресками. Мы вернёмся по ней, как и пришли.
– Неужели именно так выглядит ад?
– Почему же ад, господин фон Андлау? Что, если это чистилище?
– Такое серое, пустое и тёмное?
– А какое оно должно быть, по-вашему?
– Я поражаюсь вам, господа. Вы понимаете, что появлением в этом невероятном месте мы не только нарушаем законы природы, но и ниспровергаем догматы святой церкви? Что скажете, ваше преосвященство?
– Скажу, господин бургомистр, что наши деяния и без того достаточно кощунственны. И если мы хотим добиться желаемого… Надо ждать.
– Мы хотели вызвать в мир душу художника, но вместо этого отправились за ней сами…
– Не вижу причин отрицать очевидное, советник. Спускался же Орфей в Аид за душой Эвридики.
– Какое-то язычество…
– Тихо, господа. Давайте помолчим и подождём.
И возник вдали свет, словно факел, дрожащий на ветру. И приблизился он к Подписавшим, замершим в страхе и недоумении. Тогда узрели они, что перед ними человек как бы с огнём в груди, почувствовали божественное тепло, исходившее от огня, но не дерзнули прикоснуться. Тогда выступил один с посохом и спросил: подлинно ли ты Мастер, о ком говорилось в свитке? И ответил человек: да, это я. Тогда спросил снова тот, что с посохом: согласен ли ты пойти с нами, дабы укрепить оплот Чистоты в мире людей? И ответил человек: ты здесь, так делай то, зачем пришёл. Тогда Подписавшие окружили Мастера и набросили ему на плечи тёмное одеяние, чтобы притушить пламя в груди его, и повели вдоль стены, где плясали скелеты. И шёл он с ними, не зная куда и зачем, ибо не властен был над устремлёнными к Великой Чистоте. Так покинул Мастер обиталище своё, и вот открылся образ Последнего Танца, и стали Подписавшие как бы едины в желаниях. Помутился их разум, сплелись чувства, и не встал никто, и не сказал: стыдитесь, мудрецы! И город замер в страхе, и вода в реке сделалась как кровь, и блеск сердца змея затмил мысли, а истина отдалилась и стала маленькой, как плод смоковницы. Горе тебе, город чистый и праздный, горе тебе, Хранитель! Не придёт освобождение, не спросят у тебя о правде, а будешь ты стеречь страсти людские, и жажду власти, и тягу к богатству. Так есть отныне, и так будет много веков, пока не спляшет последний танец скелет, не сверкнёт подписью Мастера последняя фреска, не уйдёт в туман душа последнего Подписавшего… Восславьте же огонь, что не гаснет, исполните хвалебную песнь Любви, накормите робкий огонёк свечи! И пусть не гадкий скелет глумится на тризне, но сама истина ведёт за собой души подлинно жаждущих…
Полуденное солнце озаряло тёплыми лучами Рейн, лёгкий ветерок шептал в листве и граяли над скопищем крыш нахальные вороны. Но в ушах людей звучал их крик зловещим набатом, ибо в то время лишь один беспощадный и свирепый правитель царствовал на земле – бубонная чума. Страх разогнал жителей по домам, заставив запереть окна и двери в тщетных попытках защититься от моровой язвы. Напрасно молились монахи в монастырях и священники в церквях, взывая к Всевышнему о спасении. Молчал Господь, молчали дома и стены, молчала река, и только вороны торжествующим карканьем нарушали тишину в полумёртвом городе. Никого не было около городского моста в тот знаменательный день, поэтому никому не довелось увидеть шествие, столь неуместное в годину бедствий.
На мост вышли бургомистр Ганс фон Флахсланден, профессор медицины Вернер Вёльффлин, советник Маттиас Эберлер, профессор римского права Петер фон Андлау и капитан гвардии Гуго Шлегель. Они тащили небольшой сундук, окованный железом и щедро украшенный чужеземной резьбой. Следом показался епископ базельский Йоханн фон Веннинген. Замыкал процессию закутанный в бурый плащ человек, чьё лицо невозможно было разглядеть под тяжёлым капюшоном. Его ноги заплетались, подошвы шаркали, голова болталась. Казалось, он сейчас рухнет под невидимым гнётом, но таинственная сила словно вздёргивала незнакомца за плечи и заставляла тащиться следом за важными спутниками.
Когда шествие достигло середины моста, горожане с видимым облегчением поставили сундук, глухо лязгнувший о камни. Епископ приблизился и властно поднял руку. Повинуясь его жесту, пятеро открыли сундучок, вытащили оттуда нечто, завёрнутое в дерюгу, положили на мостовую и опустились на колени. Только человек в плаще по-прежнему стоял безучастно, слегка покачиваясь, словно засохшее дерево на ветру….
Несколько рук протянулись одновременно и развернули свёрток. Тогда испуганные вороны с карканьем закружились над мостом, ибо нестерпимый блеск от маленькой вещи полыхнул и устремился ввысь. Фон Веннинген повелительно ткнул пальцем в сияющий предмет.
Ожил человек в буром плаще. Медленно подошёл он к коленопреклонённым людям, постоял, а потом выпростал из рукавов тонкие кисти рук. Высоко взметнулись они, подобно трепещущим мотылькам. И прозвучали над городом неслыханные доселе слова. Не человек произнёс их, не ветер прошептал, не прожурчала река. Глухо, тяжко упало на город неизбывное заклятье:
Саф судын атынан сени́ дуалаймын, журек айдахарын: тас бол!
Тогда отцвело и умерло великолепное сияние, и остался лежать на мосту чёрный, бесформенный камень. Повинуясь приказу, сановники положили его на перила. Епископ перекрестился и решительно столкнул камень в реку.
И произошло невероятное.
Взлетели сонмища капель, которые стали множиться, расти, сплетаясь и завиваясь в бурлящую тучу, обретающую знакомый ужасный облик. Над мостом, высоко над головами перепуганных людей, над городскими крышами, кипя миллионами брызг, вознеслось новорождённое чудовище. Сверкнула невесть откуда взявшаяся молния. На мост обрушился ураганный порыв ветра. Небо заклубилось чёрными облаками, они стремительно росли, громоздясь друг на друга. Призрак поднялся рывками, будто пытался сбросить невидимые цепи, но тут прокатился оглушающий громовой раскат и хлынул с небес всеочищающий ливень. И смешались капли дождя с телом страшилища, и опустился бессильно зловещий дух обратно в реку.