Я все больше приходила к убеждению, что кто-то навредил ей. Та записка была не ее. Тот дневник — не ее. Если бы не они, полиция продолжала бы допрашивать всех нас раз за разом, пока не всплыло бы хоть что-нибудь. Чьи-нибудь показания. Ложь. Зацепка.
Дыхание Паркера было жарким и резким, мы находились здесь совсем одни.
— Что не так?
Я прокашлялась, еще раз глубоко вдохнула прохладный ночной воздух.
— Ты пьян, — сказала я.
— Так и есть.
— А я трезвая.
Он склонил голову набок, угол его рта дрогнул, загибаясь вверх.
— Ты — да.
Я никогда не умела отказывать ему или кому-нибудь из них. Не знала, как ориентироваться в оттенках их слов и причуд.
Но сейчас слишком многое было поставлено на карту. Слишком много такого, чего я не улавливала раньше.
— Вернемся на тридцать секунд назад, — предложила я, отступая и пытаясь изобразить легкий тон. — Спокойной ночи, Паркер. Утром увидимся.
Даже в темноте я видела, как широко он улыбнулся. И чувствовала, как он следил за мной, пока я уходила.
Я вошла в гостевой дом и старательно заперла двери. И щелкнула выключателем, но ничего этим не добилась. Попробовала еще раз, но в доме по-прежнему было темно.
Черт. Снова выходить туда и лезть в щиток к предохранителю я не собиралась. Особенно на виду у Паркера. И после того, что случилось в домах, сдающихся в аренду.
Мне вспомнилась тень в «Закатном приюте», и я передернулась. Подсвечивая себе телефоном, обошла дом, задергивая повсюду шторы. Затем забрала чайные свечки из ванной, где они стояли на углах ванны, перенесла их в спальню и зажгла. Дверь спальни тоже заперла изнутри. Вытащила из сумки дневник. Нащупала знакомые бороздки на обложке, открыла.
«Утесы», — начинался он.
«Шоссе».
«Пузырек в аптечке».
«Нож».
Записи были сделаны так зло, что ручка оставила глубокие следы на странице; я чувствовала в этих словах силу эмоций, проводя пальцами по линиям в полутьме. Перевернула страницу, и у меня задрожали руки. Следующие страницы занимали такие же списки, как на первой. Моменты, когда смерть была рядом, в пределах досягаемости. Моменты, когда смерть приближалась вплотную.
«Подходила к самому краю, балансировала на нем».
«На самом верху маяка наклонилась вперед».
«Проснулась на пляже, хватая воздух: снилось, что начался прилив».
«Промахнулась ножом. Кровь в моих венах».
Я пыталась увидеть эти слова глазами полицейских, читавших дневник. Представляла, как Сэди делает все перечисленное и оставляет записи. Уставившись на свои вены, как рассказывал мне Паркер. Перечисляя способы, которыми могла бы умереть.
Этот дневник я не видела уже несколько лет. С той самой зимы. Когда весенняя искра так и не вспыхнула и лето потянулось точно так же, как и зима, пусто и бесконечно. Это был рассказ о скорби, о разочаровании, об уничтоженной душе.
Рассказ о том, кем я была до того момента, как встретила Сэди Ломан и выбрала ее. Моя жизнь в ее руках была перестроена и перекроена. Кончилось одиночное плавание по воле волн.
Этот дневник я вела с того самого периода своей жизни, который предпочла бы забыть, но именно он придал окраску всему, что последовало за ним. Когда меня тянуло на дно и мне хотелось только погрузиться как можно глубже, словно там, на дне, ждало меня то, за чем я гналась. В каком я была состоянии, было ясно по разрушениям, которые происходили, пока я бодрствовала.
По страницам дневника я могла точно определить, где потеряла Коннора, где — Фейт и где потеряла себя.
Когда Сэди нашла дневник? Я никак не могла вспомнить, где хранила его. Кажется, в стенном шкафу, в бабушкином доме. И забыла о нем, когда познакомилась с Сэди и мне открылся новый мир. Мир, увиденный ее глазами.
Я задумалась: неужели Сэди нашла его, когда они с Грантом помогали мне с переездом? Даже если так, непонятно, зачем она его сохранила.
Так или иначе, полиция нашла дневник в ее комнате и решила, что такой человек способен на все. Записи были «очень мрачные» — так сказал мне детектив. В полиции поверили, что тому, кто это написал, не хотелось жить. Что этот человек существовал во мраке и был готов сделать шаг в пропасть.
Этот дневник, горестный и злой, относился лишь к одному моменту времени. Вновь изучая его страницы, я понимала, что с его помощью пыталась выкарабкаться.
Только теперь, когда все осталось позади, я видела, насколько близко к краю я подходила. И тот мрак, в который была готова нырнуть вниз головой.
Я продолжала искать места, где таилась смерть. Многие списки заканчивались ножом. Мне вспомнилось ощущение пульсации крови под кожей. Видение разбившейся машины, тел, искореженного металла и дерева. Давление крови внутри черепа моей бабушки. Как я глазела на свои вены, такие непрочные, расположенные так близко к поверхности.
«Нож, нож» — я то и дело возвращалась мыслями к ножу.
Резкий серебристый блеск. Пустая кухня. Порыв и хаос единственного момента.
Я не ожидала, что крови будет так много. Слышались шаги. А я не могла остановить ее.
Я скрылась в ванной, зажала порез в основании кисти туалетной бумагой.
И думала: нет. Нет. Пока в ванную не проскользнула Сэди.
«Повезло тебе, — сказала она. — Чудом вену не задела».
Я почти не спала. Такую близость я ощущала с собой восемнадцатилетней. Мои нервы словно горели в огне.
Еще только рассветало, а я уже вела машину по улицам города — в тот час, когда можно встретить лишь рыбаков на пристани и фургоны доставки в переулках. Я ехала вверх по склону холма, мимо полицейского участка, мимо мини-отеля «Мыс», — туда, где даже при дневном свете были видны манящие вспышки маяка. А оттуда повернула на развилке дорог в сторону домов на высоком берегу.
Большинство принадлежащих Ломанам домов, сдающихся в аренду, находились вблизи воды. Живописный вид повышал стоимость аренды почти вдвое, особенно если дом был в пределах пешей доступности от центра города. Недостатки расположения домов на высоком берегу компенсировались их обширными размерами, их обычно сдавали большим семьям. А когда приближался учебный год, эти дома, как правило, пустели одними из первых.
Все ключи были при мне, на этикетке каждого значился номер дома. К этому моменту я уже знала их наперечет.
На прошлой неделе кто-то вломился в дом под названием «Конец пути» на окраине делового центра города и разбил телевизор. Кто-то проник в «Голубую мухоловку» на высоком берегу и что-то искал там. И кто-то зажег свечи в «Шиповнике» на побережье, возле Брейкер-Бич.
В последовательности этих действий мне начинала видеться не угроза Ломанам, а некое послание.
Кто-то знал, что произошло год назад. Кто-то побывал на той вечеринке и знал, что стало с Сэди Ломан.
Направляясь по дороге к домам на высоком берегу, я заметила припаркованную у тротуара перед «Голубой мухоловкой» темную машину.
Внутри виднелся неясный силуэт. Судя по позе, неизвестный смотрел в зеркало заднего вида не отрываясь.
Я припарковалась за ним и стала ждать, не заглушая двигатель. До тех пор, пока детектив Бен Коллинз не вышел из машины. И не направился с хмурым видом в мою сторону.
— Не ожидал увидеть вас здесь, — сказал он, когда я покинула машину.
— Мне приходится проверять объекты каждые выходные. Перед вселением новых жильцов, — объяснила я.
— На следующей неделе кто-нибудь будет жить здесь? — спросил он, указывая большим пальцем через плечо на «Голубую мухоловку».
— Да.
— Нет, — он покачал головой. — Переселите их. Нам надо осмотреть дом внутри.
У меня упало сердце, но я уцепилась за его слова.
— Так вы снова открыли дело? — спросила я.
Может, он все-таки поверил мне.
Детектив Коллинз отступил, окидывая оценивающим взглядом дом — простой и непритязательный, как скворечник, затерянный среди деревьев.
— Я пытался выяснить, как мог кто-то уйти отсюда незамеченным. За домом есть тропинка, верно?
Ответа на мой вопрос он не дал — в том числе и отрицательного. Значит, поверил, что у случившегося той ночью может быть совсем иное объяснение.
— Верно. До самого мини-отеля.
Добраться до него шагом можно было за пять-десять минут. А бегом — еще быстрее.
— Покажете мне дом?
Я повела его к входной двери и увидела, как внимательно он осматривается в незнакомом пространстве. Он не был в числе полицейских, которые приехали за Паркером в ту ночь. Но ранее на этой неделе он принял звонок от Доналдсонов насчет проникновения в дом.
— Покажите мне, где вы нашли мобильник, — попросил он.
Я открыла дверь в большую спальню и указала на закрытый сундук в ногах кровати. Стопка одеял по-прежнему лежала рядом с ним.
— Там, внутри, — сообщила я. — Я нашла его в углу. Похоже, он долго провалялся там.
— Так и есть, — сказал он. Крышка сундука скрипнула, он заглянул внутрь. Всмотрелся в пустую темноту и снова закрыл сундук. — Дело вот в чем, Эйвери. — Он круто обернулся на каблуках. — Мы досконально изучили ее телефон и не нашли ничего такого, чего не знали прежде.
— За одним исключением — как он сюда попал.
Он помедлил, затем кивнул.
— Вот именно. — Он прошелся по комнате, заглянул в ванную, где я когда-то протирала пол, а Паркер стоял надо мной. — Но кое-что я все же заметил. В телефоне у нее обнаружилось столько снимков, а вас не было ни на одном.
Я замерла. Сэди и Лус, Сэди и Паркер, Коннор, пейзажи. Что угодно, кроме меня.
— Мне казалось, вы ее лучшая подруга, — продолжал он. — Вы же сами так сказали мне, правильно?
— Да.
— Но на ее снимках вас нет. В ту ночь она не ответила на ваше сообщение. А во время допросов мы собрали массу противоречивых сведений.
Я почувствовала, как что-то выплеснулось в мои вены, кулаки сжались сами собой.
— Она не ответила потому, что