Лус взглянула на закрытую дверь и прокашлялась. Я упускала ее теперь, когда у нее появилось время подумать. Осознать, что я разыскала ее и провела за рулем полдня, только чтобы появиться здесь перед ней.
— Когда ты в последний раз говорила с Паркером? — спросила я.
Этим вопросом удалось завладеть ее вниманием: она чуть шире открыла глаза, у нее слегка перехватило дыхание. Почти так, будто она испугалась.
— Мы почти не общались с тех пор, как расстались.
— Когда это было?
Она склонила голову набок.
— В прошлом сентябре. Строго говоря, той самой ночью. Когда состоялась вечеринка.
— Что? — Я вновь увидела ее, как наяву, вылетающей из двери верхней спальни. С диким взглядом. Неужели тогда он ее и отшил? Или это она — его?
— Той ночью мы поссорились, но это была просто последняя капля. Та самая, которая развязывает язык, понимаешь?
Я слышала их, находясь в ванной. Удар об стену. Я понизила голос:
— Он тебя ударил?
— Паркер? Нет. Ничего подобного… Он открыл дверь, чтобы уйти, а я с грохотом захлопнула ее. — Она покачала головой. — Мне просто хотелось в кои-то веки узнать правду. Так осточертело вранье.
— Но я же видела тебя. На панихиде.
Видела, как она стояла рядом с Паркером и следила за мной. Он наклонился, зашептал ей на ухо, и она вздрогнула, отвернулась…
— Да, это он попросил — ну, сказал, что нехорошо это будет выглядеть, если мы расстанемся в ночь смерти его сестры. — Она закатила глаза. — Представляешь? Даже тогда их заботило, как это будет выглядеть. Мы согласились поддерживать видимость до похорон, пока все не закончится и я не приступлю к работе, — она обвела рукой комнату. — В сущности, мы просто… отдалились. Нам больше было нечего сказать друг другу. С тех пор я прилагала все старания, чтобы не пересекаться с Ломанами. И пока что мне это удавалось.
— А я думала, ты… ну, ты же им вроде бы нравилась. И они тебе как будто тоже.
Она рассмеялась, удивив меня.
— Еще бы. У них была масса всяких «вроде бы» и «как будто». — Глядя на меня, она покусала себя за щеку изнутри. Этой нервной привычки я за ней раньше никогда не замечала. — Ты в шахматы когда-нибудь играла?
Мой отец играл, но его шахматы куда-то затерялись при первом переезде, и потом, играть я все равно не умела.
— Думаешь, они ведут игру? — спросила я.
Она провела ладонью по голове и вниз по конскому хвосту.
— Я думаю, они и есть игра, Эйвери. Шахматные слоны и кони. Короли и ферзи. Пешки.
Я потеряла нить, не уловила сути метафоры.
— Тебе кажется, что ты была пешкой?
А может, она имела в виду меня.
Она сжала губы и не ответила.
— Ради короля они пожертвуют чем угодно.
Мне вспомнилось, чему учил меня Грант, — что ради победы надо быть готовым рискнуть. Быть готовым с чем-нибудь расстаться. И приготовиться проиграть.
— Насквозь гнилая семейка, — продолжала она, понизив голос почти до шепота. — Терпеть друг друга не могут.
— Да нет же… — без особой убежденности возразила я, думая: они смыкают ряды. Когда что-то не ладится, они покрывают своих. Готовят Паркера к передаче компании. Двигают карьеру Сэди. Направляют их в жизни. Но вместе с тем я своими глазами видела враждебность в отношениях между Сэди и Паркером. Лус не могла не заметить ее. Я думала, может, она проистекает из ревности, из родительских ожиданий, типичного для братьев и сестер соперничества, но могла и ошибаться.
— Все это липа, — продолжала она. — Представляю, на что они пошли, лишь бы убедить тебя, — все они до единого. Все фальшивка. Ничего настоящего.
Но именно Лус указала на меня. Так говорил мне детектив Коллинз.
— Ты сказала полиции, что я была помешана на Сэди.
Она сделала глубокий вдох.
— Тот детектив… он что-то вынюхивал. И мне не хотелось, чтобы он нашел это что-то во мне. Он расспрашивал про каждый мой шаг. Где я была — прямо посекундно. Было так трудно вспоминать каждую деталь. Что я делала, что видела… — Она закрыла глаза, и я увидела, как двигаются глазные яблоки под опущенными веками. — А что я должна была подумать? Когда я приехала туда прошлым летом, ты явно не обрадовалась мне. Так что я ему, в сущности, не соврала.
— Просто я даже не знала, что ты приедешь, — объяснила я. — Никто меня не предупредил.
Она повертела в руках свой стакан с кофе, отпила длинный глоток и бросила стакан с остатками в мусорную корзину возле стола.
— Поначалу я думала, ты нацелилась на Паркера. Но потом увидела, как ты общаешься с Сэди. Не знаю, что вышло между вами тем летом, но да, я сказала полиции. Для меня тот вечер был сплошным унижением, мне осточертело вспоминать его. Да еще Сэди… Господи. Мне хотелось только одного — вырваться оттуда, — договаривая, она невольно передернулась.
— Хочешь сказать, у них были причины сделать упор на тебя?
Ее губы сжались в тонкую линию.
— Нет, не на меня.
Значит, на Паркера. Она имела в виду Паркера. Причастность Паркера затянула бы в эту трясину и ее. Так можно не просто перенести кого-нибудь в другой мир, но и утащить на дно. Этот урок мы обе усвоили благодаря Ломанам.
Лус надела белый халат. Приколола бейджик с именем. Я задумалась о том, как мы одеваемся, чтобы преподнести себя окружающим. Как влезаем в чужое обличье, чужую кожу. Как меняем внешний вид, чтобы о чем-либо заявить друг другу. Так и Лус теперь: «Я — тот человек, который тебе поможет». Или: «Мое место здесь».
Она снова взглянула на часы.
— Так ты за этим пришла? Этого достаточно?
— Сэди убили. Ту записку написала не она.
Долгое время она смотрела на меня, ее руки замерли на бейджике с именем. Наконец она провела ладонями по белому халату. Понизила голос:
— Хочешь узнать, нет ли у меня подозрений насчет кого-нибудь из остальных?
А как же иначе? Зачем еще я тащилась в такую даль?
— Ты лучше меня знаешь, что было между ними. — Я прокашлялась. — Ты видела там их всех.
А я находилась вплотную к ним, и моему взгляду недоставало четкости. Кроме того, как она сказала мне в день нашей первой встречи, она дольше знакома с ними.
— Видела.
— По-моему, Сэди хотелось сбежать оттуда. Кажется, она что-то разузнала про свою семью.
Я отвела глаза, опуская упоминания о своей роли — о том, что она разузнала кое-что не только про свою семью, но и про мою. Про воровство, выплаты — как все это связано и как я к этому причастна.
— Насчет ее желания сбежать не знаю, — ответила Лус. — Мне кажется, она просто хотела такого же внимания, какое доставалось Паркеру. Знаешь, ведь Паркер нуждался во внимании всех, кто его окружал. В преклонении перед Паркером Ломаном. — Она закатила глаза. — А Сэди его никогда не удостаивалась.
«Звездный любимчик. Юниор сраный».
— Ее шпильки попадали ему не в бровь, а в глаз. Никогда не видела Паркера настолько мрачным, как когда Сэди подкалывала его. Всегда находилось чем. Дразнила его постоянно этим его шрамом. Я как-то не придавала этому значения. Мы же были почти детьми. — Она коснулась своей брови, пожала плечами. — Но она не унималась. Подзуживала: «Ну-ка, расскажи Лус о своей бурной юности. Паркеру все сходит с рук. Кстати, что это было — драка один против двоих? Из-за девчонки?» Он молчал, она наседала. Бросала что-нибудь вроде: «Паркер, твоя следующая реплика — «видела бы ты моего противника!» Или я ошибаюсь? Да ладно тебе, выкладывай». Или: «Ох уж эти мне грехи его юности! Навечно под замком».
Я прямо увидела, с каким выражением лица Сэди говорила все это. Била и била в одну точку, пока что-нибудь не ломалось. «Паркеру все сходит с рук». Она его ненавидела. Ну разумеется. Ту жизнь, на которую ей было нечего и надеяться, хоть она и выросла в том же доме, у тех же родителей, с теми же возможностями.
— Так почему же вы расстались? Ты его испугалась?
— Нет, не испугалась. Офигела. — Она отвела взгляд и хмыкнула. — Так неловко. Ночь. Окно. Помнишь?
Я затаила дыхание. Застыла в неподвижности.
— Я была в доме, искала Паркера. Наконец увидела его за окном. И улыбнулась. Хорошо помню, я улыбалась. — Она покачала головой, удивляясь себе. — Пока не увидела, чем он занят. Он разговаривал с какой-то девушкой, пытался успокоить ее. А выражение на ее лице… Оно мне знакомо. Негодование — да, и вместе с тем горе, разбитое сердце. А потом она схватила одну из стоек, которые были там расставлены по патио, и замахнулась, целясь ему в голову. — Лус взмахнула руками, словно держа биту, — показывала или вспоминала. У меня отвисла челюсть.
Она усмехнулась.
— Вот и я выглядела так же. Он увернулся, но удар пришелся в стекло, и… ну, ты видела. Она не шутила. Она в самом деле собиралась ударить его. И была так зла, настолько, что… А позднее, когда я пристала к нему с расспросами, он заявил, что между ними все давным-давно кончено. И что просто она никак не уймется. Ага, как же. — Она сжимала и разжимала пальцы. — Мне хотелось правды. Чтобы больше никакого вранья. Никто не будет ждать до последнего летнего дня, а потом нападать на человека из-за того, что случилось аж год назад. А она была так зла, достаточно, чтобы отомстить ему немедленно. — У нее дрогнуло горло. — Этот город… стоит туда попасть, и оказывается, что он сам по себе целый мир. Ничто другое не существует. Время останавливается. Кажется, что тебе по силам что угодно… — И она переключилась на меня: — А ты разве не знала? Я правда думала, что в курсе все, кроме меня.
— Нет, — ответила я. — Я не знала.
Я понятия не имела, чем был занят Паркер, когда он уезжал куда-нибудь один.
— Паркер умолял меня не впутывать ее. И я послушалась только по одной причине: в то время я не верила, что он способен навредить Сэди. Мы почти всю ночь были вместе, а тут еще эта записка… Я не верила, что он мог расправиться с ней. Но теперь уже ничего не знаю. Чем больше времени проходит, оглядываешься — и?.. — Она покачала головой.