– Я должен был это сделать, – сказал он.
Бекстер закивал головой; он походил на перепуганного ребёнка и старался не смотреть в сторону барака и трупов.
– А сколько раненых и убитых у нас? – спросил Уэсселс. Он втайне надеялся, что их потери хоть как-нибудь уравновесят число убитых Шайенов.
– Один, – ответил Бекстер.
– Один?
– Да, один часовой. Он был убит возле барака выстрелом прямо в сердце.
– Неужели один? – недоверчиво переспросил Уэсселс.
– Никак не могу заснуть, – жалобно ответил Бекстер. – Ужасно устал, а спать не могу.
– Но у нас, должны же быть хоть раненые, – настаивал Уэсселс.
Солдаты выгружали из фургона последние трупы Шайенов.
– Должны быть раненые. Они же набросились на нас, у них были ружья…
– Пять человек, сэр. Смит и Эверст чувствуют себя плохо. Они не захотели сразу отправиться в лазарет и, истекая кровью, побежали к реке.
Бекстер, захлёбываясь, принялся описывать подробности.
– Ах, да замолчите вы! – вздохнув, сказал Уэсселс.
– Прошу прощенья, сэр.
– Да-да, я сам прошу прощенья.
– Я думал…
– Ничего, оставьте.
Бекстер не мог стоять спокойно. Он был возбуждён, расстроен. Уэсселс чувствовал, как холод начинает пробирать его, и сказал Бекстеру:
– Мы с успехом можем отправиться за ними сейчас же.
– Я думал, завтра утром.
– Подготовиться можно и сейчас.
На рассвете эскадрон Уэсселса и неполный эскадрон Бекстера двинулись по следу вдоль речки. Уэсселс ехал впереди, рядом с ним – Роуленд и следопыт-Лакот. Бекстер находился позади колонны. Солдаты устали, им было холодно. Они ехали, часами не произнося ни слова.
В нескольких милях от форта они обнаружили в протоке Шайена, до половины вмерзшего в лед. У него было три раны, одна пуля попала в голову. Казалось невероятным, что он мог уйти так далеко. Здесь солдаты сделали привал, зарыли его, поели и двинулись дальше.
Они обнаружили место, где кровавые отпечатки трёх пар ног вели в сторону от главного следа. Они проехали мили три сосновым лесом по этому боковому следу, когда неожиданный выстрел заставил их остановиться. У одного из солдат оказалась простреленной рука. Тогда они спешились и поползли вперёд, ведя непрерывный огонь. Ружьё стреляло в ответ упорно и равномерно, и солдаты в течение двух часов засыпали свинцом сосновую чащу.
Наконец, ружьё смолкло. Тогда солдаты поползли вперёд, приостановились, затем опять продвинулись ещё немного дальше.
– Я думаю, что у них больше нет патронов, – сказал, вставая, Уэсселс.
Солдаты шли за ним. Индеец был мёртв, его тело прострелено по крайней мере в десяти местах. Он лежал на своём ружьё, а позади находились две женщины; их трупы уже покрылись снегом. Очевидно, понимая, что они умирают, индеец свернул с главного следа и решил остаться с ними до конца.
Один из сержантов, указав на раны Шайена, прошептал:
– Да, они живучие…
В этот вечер, когда солдаты разбили лагерь, пошёл снег, лёгкий, пушистый, не очень густой, но всё же след Шайенов замело. Утром отряд разделился и двинулся по обоим берегам реки. Так они проехали не одну милю, стараясь снова найти след.
Поиски оказались напрасными и в этот день и на следующий. Затем наступила оттепель, одна из тех внезапных оттепелей, какие бывают в середине зимы на северо-западе Америки. Снег осел, сделался ноздреватым, стал таять, земля до того размякла, что лошадиные копыта увязали в ней, а солнце светило и грело, точно в начале лета. Солдаты спустились с холмов в широкие прерии. Уэсселс направился теперь к границе штата Вайоминг.
Из уединённой хижины фермера, окружённой загоном для скота, столбом поднимался в небо голубой дымок. Уэсселс подъехал к домику и вызвал фермера. Тот вышел, вытирая руки о грязное полотенце и улыбаясь. Двое светлоголовых ребятишек уцепились за его штаны.
– Здравствуйте, военный! – сказал он и кивнул. Его жена, голубоглазая рослая женщина, вышла с ведрами из хижины и принялась таскать воду из колодца.
– Какая погода… – улыбаясь, заметил фермер.
– Точно летом, – согласился Уэсселс; говорить ему было мучительно.
– Я и не помню такой оттепели посреди зимы… Из форта Робинсон, военный? Уэсселс кивнул.
– А как там, в горах?
– Холодно, – ответил Уэсселс.
– Да и здесь ещё вчера был холод.
– Вы не видели индейцев где-нибудь поблизости? – прямо спросил Уэсселс.
– Мой ковбой видел кое-кого к югу отсюда. Только, по его словам, очень уж они были страшны.
– Индейцы?
– Может быть… И так тяжко, говорит парень, было смотреть на них, что просто сил нет. А он, мистер, не был пьян. Он сказал…
– Не важно, что он сказал! – резко прервал его Уэсселс. – Сколько же их было?
– Полегче, полегче, мистер… – протянул фермер. – Не горячитесь, ведь не я видел, а парень…
– Сколько? – рявкнул Уэсселс.
– Да уж ладно, военный, пусть будет по-вашему. Он сказал – около двадцати… Может быть, больше, а может быть, меньше.
– Пешие?
– Конечно, мистер, пешие…
Отряд поскакал на юг, подгоняя лошадей по мягкой почве прерий. Они мчались, охваченные упорным желанием уничтожать. Они пересекли границу Вайоминга и двинулись по старому индейскому тракту, идущему к Чёрным Холмам. Под вечер показалась бревенчатая почтовая станция. Здесь они получили более точную информацию.
Два фермера, выезжавшие в тот день в прерии, видели небольшую группу едва тащившихся оборванцев: это напоминало шествие призраков из преисподней.
Уэсселс молча кивал головой. Солдаты хотели сделать привал. Но, выслушав рассказ до конца, Уэсселс вскочил на коня. Было что-то зловещее в том, как солдаты молча подтянули подпруги и сели в сёдла.
Они увидели свет индейского костра, едва отъехали несколько миль от станции. Ничто не заставляло их теперь торопиться. Уэсселс чувствовал, что это конец охоты, а также конец многому другому. Отряд подвигался медленно, и копыта лошадей, ступая по размякшей почве, почти не производили шума.
И всё же Шайены, видимо, услышали их. Когда солдаты подъехали к костру из бизоньего помёта, возле него уже никого не было. Следопыт-Лакот, склонившись над следом, пошёл вперёд, а Уэсселс и кавалеристы остались ждать его. Он скоро вернулся.
– Где они? – спросил Уэсселс.
– Там, где водопой, в Бизоньем Овраге. Уэсселс был ко всему равнодушен. Он чувствовал себя старым, утомленным, и ему отчаянно хотелось спать. Он позвал Бекстера и неторопливо сказал:
– Мы окружим их и замкнем в плотное кольцо, понятно? Расставьте людей по местам, они там же и спать будут… Грязь? Чёрт с ней, с грязью! Разведите людей по местам, и пусть там же спят. Поставьте цепь патрульных, человек двадцать, но в тылу солдат, иначе они могут подстрелить друг друга. И пусть отведут лошадей подальше. Можете оставить свою лошадь при себе, я тоже оставлю свою, но остальных пусть расседлают и отведут подальше от пуль. Поняли?
Бекстер кивнул.
Уэсселс валился с ног от усталости. Когда окружение было завершено, он расстелил одеяло и, подложив под голову седло, почти мгновенно заснул.
Он проснулся на рассвете и лежа наблюдал за восходом солнца. По мере того как поднималась утренняя дымка, отлогий край Бизоньего оврага становился всё виднее. Где-то там в грязи скрывалось около двадцати Шайенов, но таким тихим, таким обманчиво мирным выглядел весь ландшафт, что Уэсселс уже сомневался, не пуст ли овраг.
Вдали на крутом изгибе почвы он смутно мог разглядеть противоположный край оцепления, маленькие чёрные фигурки часовых, расхаживавших на своих участках, и погруженных в сон солдат. Трудно допустить, чтобы кому-нибудь удалось пробраться через эту цепь.
Он встал, разминая онемевшие мышцы. Было тихо, тепло и скорее походило на раннюю осень, чем на зиму. Он медленно прошёл вдоль цепи солдат, нашёл трубача, и мгновение спустя отчётливо раздался сигнал к побудке.
И всё ещё никаких признаков жизни в Бизоньем Овраге. Пока солдаты ели холодный завтрак, Уэсселс отыскал следопыта-Лакота и спросил его:
– А ты уверен, чёрт тебя побери, что они там?
Следопыт пожал плечами:
– След идёт туда, а оттуда нет.
– Мы поведём наступление со всех сторон, – сказал Уэсселс Бекстеру.
– А это не опасно?
– Скажите людям, чтобы они целились ниже. Земля здесь очень мягкая, она не задержит пулю.
– А вы не находите, что следовало бы сначала поговорить с ними, сэр?
– Поговорить с ними?
– Ведь метис здесь.
– Но они же не сдадутся! – воскликнул Уэсселс. – Они хотят смерти, эти краснокожие ублюдки, и ничего другого.
– Ну, а для рапорта, сэр?
Уэсселс задумчиво скреб землю носком сапога, затем кивнул:
– Я поговорю с ними.
Он направился к краю оврага вместе с Роулендо\1, который был охвачен страхом и не скрывал этого. Он повторял:
– Вы делаете глупость… Говорю вам, вы делаете глупость…
– Окликни их! – приказал Уэсселс.
Покачав головой, Роуленд пополз вперёд и прокричал что-то на скорбно-певучем и странном языке. Он прислушался и опять крикнул. Уэсселс был изумлен, когда на краю оврага встал во весь рост индеец. Это было точно явление мертвеца – высокий, костлявый, почти обнажённый призрак. Пошатываясь, он смотрел на Уэсселса, и в его глазах не было ненависти, не было даже горечи, а только угрюмое удивление.
Уэсселс не говорил Роуленду, что надо переводить, и не требовал от него перевода певучих слов Шайена. Когда Роуленд вернулся, капитан стоял в нерешительности, и на этот раз пуля, посланная из оврага, взрыла землю у его ног.
Уэсселс сделал движение, намереваясь бежать обратно, но отряд принял этот выстрел за сигнал к атаке, и он остался стоять, поджидая солдат и точно не слыша трескотни ружейных выстрелов из оврага. Но когда он повернулся, чтобы занять своё место впереди отряда, он почувствовал обжигающий удар в голову. И вот он очутился на земле, лицом в грязи, тщетно пытаясь приподняться. Два солдата отнесли его к месту, где находил