– Так-то оно так.
– Поэтому ты и должен сказать Маленькому Волку или Тупому Ножу, что эти трое должны вернуться, и тогда все разрешится.
– Разве они могут вернуть этих людей! Ах ты не понимаешь, Люси! Дело не в этом, не в трех людях, а в том, что вся поли гика, которая проводится здесь в резервациях, никуда не годится – нельзя сажать целое племя в тюрьму! – Он замолчал, затем тряхнул головой: – Нет, наказать их за этих трех нужно, но только не так. Ведь Мизнер туда пушку отправил. Он способен выпустить по стоянке несколько снарядов. Что я тут могу поделать!
– Пошли кого-нибудь. Ведь ты пока еще хозяин в Дарлингтоне.
– Верно… Сегер мог бы поехать туда и заставить их подождать, пока я не переговорю с вождями. Это лучше, чем действовать так, как Мизнер.
Он надел шляпу и отправился на поиски Сегера.
Майлс немного успокоился: он все-таки что-то предпринимает; каковы бы ни были результаты, у него будет хоть это маленькое удовлетворение. Да и Сегера не запугать каким-то армейским офицерам. И, уж конечно, Майлс, как агент, имеет право приказывать и добиваться соблюдения закона у себя в агентстве.
Пока Сегер седлал лошадь; Майлс говорил долго и убедительно не столько для Сегера, сколько для того, чтобы самому отделаться от сомнений.
Он просил Сегера поспешить – это было самое важное. По всей вероятности, Маленький Волк не покорится. Слыханное ли дело, чтобы шайены подчинялись! Разве только когда убеждались сами, что не правы. И он просил Сегера не задерживаться и предотвратить если не новую войну с индейцами, то хотя бы их избиение.
Сегер невозмутимо выслушивал докучливые просьбы и инструкции Майлса и только кивал головой.
– Сделаю все, что смогу, – сказал он.
Когда Сегер поднялся на холм, где расположился лагерем эскадрон «Б», уже наступили сумерки. Всюду было так тихо, что ему сначала почудилось, будто дело уже кончено и Майлсу придется улаживать все это только со своей совестью. Но вскоре он разглядел в полумраке неподвижные фигуры солдат с ружьями, молчаливо сидевших по всему гребню холма. А внизу, в лощине, точно светляки, мерцали костры индейской стоянки.
Он вздохнул с облегчением и спросил окликнувшего его часового:
– Кто здесь командир?
– Капитан Мюррей!
– Пропусти меня к нему. Я – Сегер, из агентства. Весь день вплоть до этой минуты Мюррей откладывал атаку. Сначала он был занят приготовлениями к ней, а покончив с ними, решил изучить тактические условия создавшейся обстановки. Однако он знал отлично, что никакой особой тактики не потребуется, надо будет просто выпустить несколько снарядов, а затем войти в стоянку и захватить в плен воинов. По мере того как время шло и оттягивание решения не приносило никаких результатов, настроение его все ухудшалось. Даже сержант Келли боялся обратиться к нему, и Мюррей едва не обрушился с яростью на лениво развалившегося под деревом следопыта, заплевавшего табачным соком все вокруг.
Беда заключалась в том, что капитан теперь понял всю безнадежность предстоящей задачи: ему не захватить в плен даже и половины мужчин. Шайены будут сражаться, и он потеряет с десяток солдат, потом ему придется хоронить изувеченные тела женщин и детей. В результате возникнет бесполезная, бессмысленная война с индейцами, которая может охватить пожаром чуть не половину прерий и оставит за собой мертвых, раненых, разбитые жизни. И то обстоятельство, что Мизнер взвалил всю ответственность на него, вызывало такую ненависть к полковнику, какой он никогда ни к кому не испытывал. И сам он попал в капкан – ему нельзя ни идти вперед, ни отступать. Он знал слишком хорошо, какой властью располагает командир полка в прериях, когда дело идет о том, чтобы выдвинуть или испортить карьеру подчиненным ему офицерам.
Поэтому он с часу на час откладывал неизбежное решение, и когда наконец увидел Сегера, то почувствовал, будто само небо протянуло ему руку помощи. Он радостно приветствовал его.
– Добрый вечер, капитан, – сказал Сегер. – Я вижу, вы закололи барана, но пока еще не едите его.
– Засадить пятьдесят шайенов в тюрьму – дело нелегкое.
– Вы правы. И я думаю, вы понимаете, что на этот раз ваш полковник перестарался.
– Разве?
– Мне кажется. И агент Майлс того же мнения. Возможно, что и управление по делам индейцев взглянет на дело так же, и если ваша милая гаубица начнет швырять снаряды в стоянку, может подняться даже целый скандал. Вашингтон вмешается, и ваш всемогущий полковник Мизнер сядет в калошу.
– Возможно, – уклончиво заметил капитан, с трудом удерживаясь, чтобы не улыбнуться: такое он почувствовал облегчение.
– Эти индейцы всё еще находятся в резервации, а это означает, что они пока состоят в ведении агента Майлса, а не военных властей. И Майлс серьезно предостерегает вас: он будет считать ответственными всех офицеров вашего полка, если что-нибудь случится. Вы не имеете права арестовать шайенов, и полковнику это известно. Хотите, чтобы я все это изложил письменно?
– Нет, не нужно, – сказал Мюррей.
– Вы намерены здесь оставаться всю ночь?
– Придется, если только не установлю связи с полковником Мизнером и не получу дальнейших распоряжений. Но я не буду беспокоить ваших драгоценных индейцев, а буду только держать их под наблюдением.
– Полагаюсь на ваше слово, капитан, – кивнул головой Сегер. – Я спущусь в лагерь и попытаюсь уговорить вождей, чтобы они пришли поговорить с агентом Майлсом. Так что не открывайте стрельбу, если кто-нибудь появится из темноты.
– Дело довольно рискованное, – заметил капитан. – Они знают, зачем мы здесь.
– Разве?.. Ну, предоставляю военным все видеть в мрачном свете, я же рискну. Не думаю, что они подстрелят меня.
– Хотите, чтобы Джески отправился с вами в качестве переводчика?
– Джески? Нет, я знаю немного по-шайенски: думаю, что этого хватит. Я не хочу, чтобы со мной был кто-нибудь, имеющий отношение к армии.
– Ладно, идите. Шкура-то ваша.
Мюррей видел, как Сегер тронул коня.
Сегер не проехал и нескольких шагов, как исчез в густеющем мраке. Слышен был только топот его коня, да и тот скоро замер вдали.
Долгое время Мюррей сидел неподвижно там, где Сегер покинул его, и смотрел на мерцающие костры индейской стоянки, на слабо светившиеся вигвамы, похожие на фонари из тыквы. Огонь просвечивал только через верхнее отверстие или в местах, где бизоньи шкуры прохудились.
Откуда-то из темноты донеслось бормотанье следопыта:
– Оторвут этому бездельнику голову – и поделом! Клянусь богом, не уважаю я человека, который не знает этих краснокожих!
Сегер вернулся почти через час. Нагнувшись с седла, он сказал встревоженному Мюррею:
– Вожди явятся утром. Распорядитесь пропустить их.
– Ну конечно! Были у вас какие-нибудь неприятности?
– Только с моим шайенским языком. И как на нем говорят их малыши – это выше моего понимания.
На другой день ранним утром полковник Мизнер в сопровождении лейтенанта Стивенсона прибыл в агентство. Сначала Мизнер разозлился на Майлса, осмелившегося отменить его приказ, однако, здраво поразмыслив, понял, что затея могла обойтись ему недешево. И как бы там ни было, а Майлс все-таки таскал для него каштаны из огня. Но раз Майлс намерен разрешить эту проблему самостоятельно, Мизнер хотел присутствовать при разборе дела, для того чтобы составить потом выгодный для себя рапорт.
Когда приехали офицеры, маленькая контора Майлса была уже битком набита. Здесь были и Сегер, и агент, и Трюблад, и переводчик Эдмонд Герьер. Войдя, Мизнер едва поздоровался. Слегка кивнув служащим агентства, он сел на стул у окна. Лейтенант стал рядом с ним. Сегер примостился на краю конторки и набивал трубку Майлс сидел за конторкой, а Трюблад, с блокнотом и карандашом, – в углу комнаты. Герьер скромно стоял у стены и, опустив голову, непрерывно вертел свою широкополую соломенную шляпу.
За те полчаса, в течение которых собравшиеся дожидались индейцев, сказано было мало, почти никто не шевельнулся, и только Сегер поднялся один раз, чтобы шире распахнуть окно. Обменялись несколькими замечаниями о погоде да усердно обтирали вспотевшие лбы Майлс, склонившись над конторкой, составлял отчет, но он явно нервничал и волновался.
Наконец Сегер кивком указал на окно:
– Ну вот, они едут.
Все повернулись, чтобы посмотреть. Трое индейцев верхом подъезжали к веранде впереди – два старика, а за ними – индеец средних лет, мощного сложения, мускулистый, как гладиатор, с изрезанным глубокими шрамами лицом Они ехали медленно, слегка наклонившись вперед, а за ними бежала толпа ребят из агентства.
Подъехав к дому, они спешились, и дети обступили их, усердно разгребая босыми ногами пыль.
– Индеец с изуродованным лицом – это Ворон, – сказал Сегер – Опасная бестия! Может быть, они ожидают каких-нибудь недоразумений? Говорят, он когда то голыми руками убил шестерых пауни[5] в битве при Туин Форк. А двое других – Маленький Волк и Дикий Кабан.
Сегер закурил трубку и вышел, чтобы привести вождей. В комнате воцарилось удушливое, насыщенное грозой молчание Майлс перестал писать.
Войдя, шайены обменялись рукопожатием со всеми и, прислонившись к стене, стали ждать, когда заговорит агент. Но молчание продолжалось. Тогда Маленький Волк сказал что-то, и Герьер перевел.
– Он хочет знать, зачем вы посылали за ними.
Мизнер внезапно усмехнулся. Майлс сказал:
– Он знает, почему я послал за ними.
– Говорит, что не знает. Он говорит, что они жили мирно и никому не делали зла. Даже когда белые солдаты стали лагерем перед их стоянкой и навели на них пушку, они продолжали жить мирно. Разве белые люди не этого хотят?
Тогда агент, обернувшись к Маленькому Волку, сказал:
– Трое из ваших людей убежали. Один арапах видел, как они ехали на север, и он узнал этих людей. Вам известно, что закон запрещает индейцам покидать резервацию без моего разрешения. Вы должны поэтому дать мне десять ваших молодых людей, чтобы они остались здесь в качестве заложников, а тем временем солдаты отправятся на поиски этих трех. Когда они будут доставлены обратно, я отпущу заложников на свободу.