имо обрадовалась. Надо же, еще недавно задыхалась от мысли, что меня продают, а теперь радуюсь, что купили. Все познается в сравнении. Этот вроде бы спокойный, рассудительный и не похотливый. Для помощи в хозяйстве — можно. А если невыносимо станет, то сбегу и сразу полечу к Ноттену. За несколько часов я здорово переосмыслила свою наглость и возможность пользоваться чужой добротой.
С каждой минутой я убеждалась, что мне повезло. Господин Нами, как он представился, оказался не самым худшим вариантом. Через полчаса я готова была вернуться к Драйку и искренне поблагодарить его за избиение, которое спасло меня от куда худшей участи.
— Даже обувки нет? — хмурился Нами. — Ладно, зайдем сейчас в лавку, купим что-нибудь. А одежду тебе дочка отдаст — у нее полно старого хлама, выкинуть жалко. Как тебя называть-то?
— Катерина. Катя.
— Кати? — неверно расслышал он. — Имя дикое, как твои земли.
Когда он распутывал веревку на моих руках, я не сдержала любопытства:
— Не боитесь, что сбегу?
— Куда тебе бежать-то? На родину? — он и сам не представлял, насколько в яблочко попал. — Если уж из диких земель кто в столицу попадает, так здесь и остается. А я человек добрый, чего еще тебе надо? Я на тебя три золотых потратил, так потрачу и четвертый, чтобы маги тебя отыскали. Но тогда уж я добрым быть перестану.
Вот оно как устроено, не знала. Бежать мне разве что к Ноттену, но теперь было понятно — белый маг в этой ситуации ничего не сделает. Разве что на Тейна разозлится за обман, помогать ему в чем-то откажется или еще что-то сделает, но на моей судьбе это уже никак не отразится — я была вещью одного господина, которую честно продали другому господину. Да еще и не самому худшему. Нами вел меня по шумному рынку, а я даже не осматривалась — стыдно было от своего вида и от покорности, с которой плетусь за хозяином. Мне понадобится куда больше времени, чтобы перестроиться к нравам этого мира, чем казалось в первый день.
Господин Нами купил удобные башмаки, а потом и повел в лавку к аптекарю, где долго торговался с продавцом за какие-то примочки и тыкал пальцами в мое опухшее лицо. Было понятно, что они хорошо знакомы и что мой новый владелец считает каждую монетку. Или просто прижимистый.
Позже выяснилось, правдиво и то, и другое — господин Нами держал маленькую бакалейную лавку, потому по роду профессии был расчетливым, однако и огромным богатством похвастаться не мог. Дом его был таким же добротным, как сам он, — не слишком большой, без изысков, но крепкий и аккуратный, что бросалось в глаза уже с самого забора. Жена у господина Нами оказалась невероятно красивой женщиной, ее годы не испортили, а добавили очарования лицу и круглости формам. Она поворчала совсем немного, не оказались бы траты лишними, но услышав от мужа, как меня избивали, поспешила сопроводить меня в комнатушку для слуг и пообещала три дня покоя на выздоровление. Мне отдышка была необходима для другого — наконец-то нормально осмотреться и освоиться.
Я послушно прикладывала примочки к синякам, а сама улавливала каждую деталь. Поселили меня вместе с единственной до меня прислугой в доме — старой кухаркой, которая была вечно занята на кухне, но вечерами охотно отвечала на все мои вопросы. Она же буквально и придумала за меня всю легенду:
— Из диких земель в Лейду иногда приходят за счастьем. И вот оно — счастье, — она двойным подбородком указала на все еще опухшую мою скулу. — У вас же нет статуса граждан, потому попадаете сначала под покровительство, а затем в рабство. Сама же, поди, и согласилась за кусок хлеба стать чьей-то собственностью?
— Согласилась, — я ничего не отрицала.
— И что, Кати, рада теперь? — она упорно коверкала мое имя, как и все в доме, делая его созвучным с каким-то из их имен. — Неужели дома было настолько плохо?
— Я бы не хотела об этом вспоминать, — мой самый частый ответ на все ее вопросы.
Зато она и собственные глаза давали мне все больше пищи для размышлений. Лейда — столица одного из крупнейших государств мира — считается у них чем-то вроде экономико-политического центра, сюда стараются попасть все, причем часто плюют на потерю статуса. Потому что здесь жизнь кипит, больше возможностей и здесь же сильнейшие маги — в случае беды есть хотя бы возможность спастись, в отличие от небольших поселений, где ни толкового образования, ни выбора. Ситуация смутно напоминала мой родной мир. Рабство распространено, но долговое или добровольное — когда человек сам соглашается на потерю свободы в обмен на покровительство. Или наследственное — потомки рабов, захваченных во время военных кампаний, так и остаются собственностью владельцев. До реформ или хотя бы «восстания Спартака» это общество бесконечно далеко.
Среди рабов и наемной прислуги, к которой относилась и сама моя новая знакомая, существует явное деление хозяев на добрых и злых. Господ Нами определенно можно было отнести к добрым, хотя до сих пор они рабов и не покупали. Обычные зажиточные горожане, не наслаждающиеся своей властью, знающие тяжесть труда и довольно человечные, но терпеть непослушания не станут, хотя бы потому, что не имеют возможности кормить лишний рот без соответствующей отдачи.
Во время этого «отпуска» я имела возможность ходить по дому и выглядывать во двор. Семейство Нами любило заниматься хозяйством, но много времени отнимала их лавка, потому они часто отсутствовали. Отношения между ними были явно теплыми, что внушало надежду и мне, а два их чада тоже лично меня никак не донимали: дочка примерно моего возраста, внешностью явно не пошедшая в мать и откровенно несимпатичная, почти постоянно возилась в саду, а младшего сына я вообще ни разу не видела — кухарка объяснила, что мальчик занемог и слег с простудой. По ее же словам, ничего опасного, раз родители не зовут магов.
Про Ринса и Ноттена не удалось выведать ничего нового. Второй — добряк и святой, а черный айх погряз в грехах и похоти. Слухи о том, что он берет наложниц сотнями и те потом бесследно исчезают, лучше лишний раз не обсуждать — у него природа такая, ее не изменишь, а государство держится на белой и черной силе в равной степени. За что потащат на казнь обычного смертного — черному айху прощают заочно. Даже корона не осмелится сделать из него своего врага и благодарит, что он хотя бы бесчинствует только в собственном замке.
Проблемы у меня начались после выздоровления. Честное слово, я настраивалась на то, чтобы прижиться в этой явно благополучной семье, на свободу пока рассчитывать не приходилось. И старалась не задумываться о том, что буду работать за еду и одежду, не получая даже монетки. Я — просто рабыня, а к этому состоянию привыкнуть не так-то просто, как кажется на первый взгляд. Особенно человеку, который и раньше-то не слишком любил жить по правилам. Мне, например, в отличие от той же кухарки, даже не позволялось разговаривать с дочерью господ, если та сама не обратится. Я просто предмет мебели… но с целым ворохом обязанностей.
Так хотелось, чтобы меня пристроили на кухне, — добродушная болтушка чему-то научила бы. Но приходилось ориентироваться самой. Если с уборкой я худо-бедно справлялась, то какие-то вещи не могла самостоятельно постичь: откуда мне было знать, как готовить смесь из льняного масла, золы и песка для чистки котлов и чайников? Как без объяснений я могла подшить длинное платье молодой госпожи, если до сих пор этим никогда не занималась? Уже через несколько дней хозяева выражали сдержанное недовольство, даже не замечая, сколько усилий я прилагала, чтобы быстрее научиться. От порошка для чистки серебра кожа на пальцах пошла волдырями и начала лопаться. Кухарка, едва сдерживающая раздражение, с негодованием указала на специальную мазь, превращающуюся в тонкую пленку и защищающую руки при работе.
Ночами хотелось плакать, но я сжимала зубы и настраивалась: научусь, изменюсь и покажу, чего стою. Ведь постепенно привыкаю! Не пройдет и месяца, как я за пять минут буду подшивать платье, а порошки для чистки стану отличать по одному запаху. Радоваться оставалось тому, что никто о продаже другим господам прямо не говорил, будто их терпение было безграничным. Или тревожили их заботы поважнее меня.
Примерно через неделю пребывания в доме Нами я поняла причину и общего угнетенного состояния семейства, и тому, что моей персоной почти не занимались. Я убирала тарелки после ужина, когда услышала разговор.
— Дорогой, следует позвать хотя бы аптекаря, пусть он посмотрит, — тихо говорила госпожа Нами. — Жар не спадает, мы очень рискуем.
— Папочка, — подала голос дочь, — у Дорина темные пятна по всему телу, никакие примочки не помогают…
Это они о сыне — шестилетнем мальчике, который так и не показался ни разу из своей спальни. С ним часто сидела сестра или мать, и, похоже, состояние только ухудшалось. Я никак не могла понять, почему они не зовут мага — неужели даже на этом экономят? На этот раз господин Нами нехотя согласился, что пора обсудить здоровье ребенка с кем-то из лекарей.
Причина их скрытности обозначилась вечером следующего дня. Я как раз заканчивала с огромной сковородой в судомойне, когда услышала шум и голоса. Пожилая служанка сделала страшные глаза и показала мне на другой выход — сама метнулась туда же. Я же замерла на месте, поскольку узнала голос.
— Господин Нами, отойдите в сторону, — айх Ринс говорил с расслабленным раздражением.
— Это простуда, уважаемый айх! — в голосе госпожи я слышала сдерживаемые слезы. — Простуда! Мы просто хотели удостовериться, потому и обратились к господину Ивонну. Сын всегда был слишком слаб, вот поэтому…
Айх перебил нетерпеливо:
— Простуда с черными пятнами? А если так уверены, тогда в чем проблема? Пусть помирает от простуды, но в столице только вспышки чумы не хватало.
Они стояли как раз рядом с кухней — в большой прихожей с диванчиками и зеркалами. После последнего заявления все притихли. Слова «чума» до сих пор из них никто не произносил. Но не потому ли так отчаянно боялись даже аптекарю сообщать о болезни ребенка? Я похолодела и теперь не смогла бы уйти, поскольку ноги перестали слушаться.