Поэтому иногда, если они падают, женщина обязана быть мудрой и должна помочь им подняться.
Наверное, поэтому сейчас я ощущала себя странно и отчего-то даже неловко. Во мне проснулось это дурацкое желание помочь Герберту, которого так непривычно было видеть таким.
Нет, не расклеившимся, не сломанным, а скорее потерянным и готовым треснуть, потому что, похоже, он действительно не знал, что будет говорить дочери, и переживал это гораздо сильнее, чем я могла даже подумать.
И опять вспомнились слова матери, на этот раз из лекций по психологии. Бесчувственность инкубов – защита их психики от схождения с ума, я же своим артефактом распахнула перед Гербертом дверь в огромный мир, прочувствовать который он был не готов.
Мы – обычные люди – учимся осознавать себя и чувствовать других не один год. Тренируем в себе способность воспринимать мир и окружающих адекватно, словно спортсмен мышцы, а на Сакса все упало разом.
– Все будет хорошо, – зачем-то произнесла я. – Ну не съест же тебя собственная дочь.
– Дочь – нет, но ее бабушка категорически против встречи. Когда я звонил сегодня, договориться о приезде, она ответила категорическим отказом.
Я удивленно подняла брови.
– И мы все равно туда едем?!
– Да. Вероника уже довольно взрослая. Она услышала разговор и в отличие от миссис Варинг очень даже хочет познакомиться с отцом.
– Тогда тем более не стоит переживать. Можно сказать, половина успеха операции уже обеспечена. – Я ободряюще коснулась руки Герберта. Большой и неожиданно обжигающе теплой.
– Боюсь, ее ожидания от меня не совпадут с реальностью.
Он не стал отдергивать руку, удивленно замер и уставился на мою ладонь.
– Приедем – узнаем, – улыбнулась я.
Натянутое молчание. Вот как я могла охарактеризовать эту встречу.
Мы сидели в просторной гостиной. Я и Герберт – на диване в дурацкий цветочек. Бабушка Вероники в соседнем кресле. Она сверлила нас злым взглядом и нервно поигрывала пальцами по подлокотнику, ее губы при этом были сжаты в настолько тонкую полоску, что я физически ощущала ту ненависть, которая от нее исходит по отношению к Герберту, а заодно и меня цепляет.
Ровно напротив расположилась Вероника. Между нами был только низкий стеклянный столик, который ради иллюзии гостеприимства сервировали чашками чая и печеньем, но к которым никто так и не притронулся.
Мой взгляд постоянно норовил упасть на ноги девочке, а точнее на инвалидное кресло, и я ничего не могла с собой поделать, отводя глаза в сторону, пыталась хоть как-то избавиться от этой странной неловкости, чтобы не пялиться.
И опять молчание, такое тягостное, что слышно жужжание мухи, которую тут же с грохотом прихлопнула мухобойкой миссис Варинг. Звук вышел таким громким, что от неожиданности вздрогнул даже Сакс.
Не шелохнулась только Вероника. Она смотрела на отца огромными глазищами из-под не менее огромных очков, прикусывала губы, а затем переводила взгляд на меня и почему-то морщилась.
– Значит, вы мой отец? – наконец нарушила тишину она.
– Да. – Герберт растерянно кивнул.
– И где же вы были все это время? – с обидой в голосе спросила Вероника. – Почему не пришли раньше?
Инкуб открыл рот и тут же его закрыл, переводя взгляд на меня в поисках правильного ответа. Вот только я и сама не знала, как можно объяснить правду ребенку.
– Просто у твоего папаши, – пришла на «помощь» бабуля, чем подлила масла в огонь, – кроме тебя, еще проблем и других детей полно. Не было ему до тебя никакого дела.
– Зачем вы так? – укоризненно заметила я, хотя не признать ее правоту было сложно. Еще десяток недель назад Герберту действительно было плевать. – Он ведь делает первый шаг для сближения.
Вероника вновь перевела взгляд на меня, и я тут же пожалела, что вообще подала голос.
– А вы его жена? – прозвучало обвинением, и я торопливо замотала головой.
– Нет. Я… – и тут же замялась, кто я Саксу. – Друг, наверное… Просто друг.
– Сильно красивая для друга, – не могла угомониться бабуля, отчего меня посетила мысль – вылить ей чай на голову. Все равно уже остыл.
– Вероника, – наконец нашелся со словами Сакс. – Раньше были причины, по которым я не мог к тебе приезжать. Когда ты вырастешь, возможно, сумеешь понять, но сейчас…
Вероника всхлипнула, а разговор явно пошел не по тому руслу, в которое я надеялась и верила.
Похоже, Герберт правильно опасался проблем, потому что девочку начинало нести.
– А к остальным детям ты ездил? Или ты меня бросил из-за инвалидности? Как и мать, считаешь меня дефектной?
– Нет! – Он вскинул руки и попытался ее убедить: – Дело не в тебе, скорее, во мне. Ты ведь уже слышала, наверное, о том, кто такие инкубы?
Если девочка и слышала, то виду не подала. Точнее, она отвернулась и теперь украдкой вытирала слезы под очками, чтобы мы не видели.
– А они-то здесь при чем? – сквозь всхлип спросила она.
– Я один из них, поэтому…
– Врешь! – резко вскинулась она, и я ее понимала.
Если откинуть эмоции, то на месте Вероники я бы тоже не поверила. Из газет, новостей, с экранов билбордов на нас, обычных людей, всегда смотрели инкубы, которые излучали уверенность, подавляли, заставляя восторгаться ими со стороны. Но что самое главное, Вероника, как и я когда-то, ни разу ничего не слышала про какого-то Герберта Сакса. Вот они, минусы пряток в тени.
– Не врет, – вступилась я. – Твой отец действительно инкуб, просто… мм-м… он болеет.
Еще раз смерив взглядом мужчину, поняла, что определила самую точную характеристику внешнего вида Сакса. Болезненная бледность, да и странности поведения – этим можно было оправдать.
Слова о болезни заставили Веронику замереть и утихнуть. Она напомнила мне крошечного котенка, испуганного и одновременно удивленного, который, настороженно прижав уши, смотрит и ждет, что же будет дальше. Кажется, для ребенка-инвалида любые слова о болезнях значили гораздо больше, чем любые оправдания.
– Чем болеет? – обратилась она ко мне, хотя логичнее было бы спросить напрямую у отца.
Вот с диагнозом у меня вышли проблемы.
– Я болею эмоциями, – все же ответил сам Герберт. – Обычными человеческими эмоциями. И только из-за них я сейчас сижу перед тобой, Вероника. Еще два месяца назад я был таким же, как и остальные инкубы. Меня не интересовала ни твоя судьба, ни судьба остальных детей. Но потом кое-что произошло, и я стал более восприимчив к тому, что вы называете чувствами. Это заставило меня многое переосмыслить и задуматься.
Вероника слушала сощурившись, внимательно, вдумчиво, явно боясь перебить, а вот миссис Варинг наоборот.
Она вскочила с места и перегородила Герберту обзор на дочь.
– Прекратите забивать ей голову! – Она ткнула пальцем ему в грудь и зло прошипела: – Я знаю, что вы делаете. Внушаете ей, так же как когда-то внушали и моей Кларе. Притворяетесь здесь добрым папочкой, но я знаю, какое вы чудовище на самом деле. Вы отняли у меня дочь, но я не позволю отнять у меня внучку!
– Ба! – где-то за ее спиной возмутилась девочка.
– Помолчи!!! – Она даже не посмотрела на нее, но продолжала сверлить взглядом Герберта. Вряд ли бы он стерпел подобное обращение, будь его прежние силы с ним, но сейчас Сакс был вынужден просто смотреть на женщину и слушать. – Не знаю, зачем тебе Вероника, но я никогда не поверю в проснувшиеся отцовские чувства. Убирайся сейчас же и шлюху свою забери!
Я вспыхнула гневом.
– Да как вы смеете?!
– Смею что? – Женщина развернулась ко мне и, сверкая глазами, выдала: – Я знаю про «спутниц» этого подонка все. Ни одна из них не отличалась целомудренностью.
– Хорошо же вы о своей дочери, – не сдержала язык за зубами я.
– Пошла вон!!! – рявкнула разъяренная миссис, и я поняла, что действительно лучше убраться.
Потянула Герберта за руку, хотя он отчего-то медлил. Смотрел на дочь, на ее бабушку, говорил, что очень сожалеет, что не собирался ничего портить.
Но что именно портить, я так и не узнала, буквально вытолкнула его вначале из гостиной, а потом из дома.
Где-то за спиной раздавались всхлипы миссис Варинг и ее тихие подвывания скорби о дочери. Похоже, своим появлением Герберт расковырял старую рану матери, потерявшей ребенка. Ничего удивительного, что пожилая леди стала «обороняться», она не хотела терять еще и Веронику.
– Мы никуда не поедем. – Стоило оказаться на улице, в Герберте тоже проснулось упорство тарана и упрямство. – Я должен поговорить и все им объяснить.
– Потом поговоришь, – покачала головой. – Пусть успокоится, смирится.
– Но я не могу уехать просто так.
– Они правильно сказали: тебя с ними не было много лет, еще какое-то время можно потерпеть.
Мы уже подошли к кару, когда позади раздался шум колес. Обернувшись, увидела девочку, которая ехала на коляске по плиточным дорожкам, энергично крутя колеса.
– Подождите, – тихонечко позвала она, спеша за нами.
Наверное, она воспользовалась тем, что бабушка все еще была в истерике, и сбежала.
Герберт замер как вкопанный, глядя на это зрелище. Я и сама ощущала неловкий трепет…
– Хотела спросить, – останавливаясь в метре от нас, произнесла Вероника, заглядывая в глаза Герберту. – Если теперь тебе не все равно, значит, ты еще вернешься за мной?
– В каком смысле? – переспросил Герберт.
– Бабушка ведь права? Ты скоро заберешь меня к себе, папа?
Герберт еще не произнес ответ, но в моем горле уже все пересохло, будто это я должна была сказать ребенку правду, которая ее не устроит.
– А ты хочешь уехать отсюда? – ответил мужчина очередным вопросом.
Вероника уже раскрыла рот, а я прекрасно понимала, на что будет давить маленькая, но все же хитрая девочка. Гербертом сейчас было слишком легко манипулировать, вот только последствия потом будут ужасными, и пусть меня считают стервой, но я была опять вынуждена вмешаться.
– Конечно хочу! – выпалила дочь инкуба.