Я поперхнулась очередным глотком вина. Как-то слишком неожиданно наш разговор с инкубом съехал на секс, а вот подробности выяснились неожиданно интересные.
– Хгм. А поцелуи? А ласки? Ну и по поводу приятно, мужчинам обычно тоже неплохо…
Сакс пожал плечами, как-то совершенно равнодушно ответил:
– Ну, предположим, никого я не целовал. Какой в этом смысл, только лишняя трата времени. Инкубская природа позволяла мне вполне обходиться без каких-либо ласк, что же касалось моего удовольствия… – Он явно пытался что-то вспомнить, морща лоб. – Ну так… ниже среднего. Похоже на занятия спортом, когда слезаешь с тренажера, отдыхаешь, и немного гудят мышцы, расслабляясь.
Слушала, раскрыв рот, а потом едва ли не с хлопком закрыла. Как девушка своего века кое-что о мужской физиологии я все же знала, но рассказанное инкубом в картину мира не вязалось.
В моем понимании мужчина испытывал удовольствие ВСЕГДА! И не такое, как в «тренажерном зале». Кроме того, некоторые возникшие вопросы требовали немедленного разрешения:
– У тебя было больше сотни женщин, и ты ни одну из них не целовал?!
Мужчина утвердительно кивнул, ни капли не стесняясь этого факта своей биографии:
– Ну да, а зачем?
Ответа на этот вопрос я не знала. Наверное, инкубу действительно было незачем целовать продажных женщин, вот только:
– Так ты вообще, выходит, никогда не целовался?
Вот сейчас, кажется, своим вопросом я заставила его смутиться, потому что «поцелуйный девственник» замялся с ответом, но все же кивнул.
– Обалдеть!
Такой неопытности не было даже у меня.
Мне похвастаться, конечно, тоже было особо нечем, но еще в старшей школе минимальную практику я себе заработала. И даже не на помидорах, а с настоящим мальчиком. Правда, это было реально больше похоже на тренировку, потому что романтической ерунды в голове по отношению к Фебу я не испытывала, скорее, спортивный интерес, тот самый, что гонит вперед, хотя бы просто попробовать. И все, что я могла вспомнить после поцелуя: приятно, хоть и не фантастично. Правда, одноклассницы, рассказывая о своих опытах, хихикая, употребляли другие характеристики: невероятно, феерично и сердце замирает. А я отмалчивалась, так же как и одноклассницы-суккубы. Вот у них-то опыт был точно впечатляющий, но они предпочитали не хвастать…
– Какая-то грустная жизнь выходит у инкубов, – немного успокоившись, резюмировала я. – Существование, подчиненное только разуму и логике. Никаких удовольствий, радости, даже секс у вас не как у людей. Как-то это неправильно…
– Или наоборот, слишком правильно. – В голосе Герберта я услышала горечь. – Природа избавила нас от человеческих пороков, но наградила другими. Вероятно, так проявляется равновесие. Будь мы иными, слишком легко кому-то из нас, и без того могущественному, захотеть бы получить абсолютно все. Посмотри на меня, как легко я попался на удочку эмоций и чувств. Это слишком огромный соблазн, и я не знаю, как бы вел себя и кем вырос, не будь лишен всего этого с детства.
– Значит, ни о чем не жалеешь?
– Возможно, жалею, но если об этом думать, слишком легко запутаться. Возникает много обид. На мать, даже на отца. Я стал лучше понимать Ричарда и одновременно не понимать остальных людей. От этого голова идет кругом, но происходящее становится все более интересным. Словно меня забросили первопроходцем в джунгли, и я иду сквозь яркие заросли, любуюсь экзотическими бабочками, цветами, а в следующую секунду меня может ужалить какая-нибудь дрянь и все испортит.
Я расхохоталась от столь непосредственной ассоциации, вот только Герберт подобрал удивительно точное определение жизни – джунгли, где каждый сам за себя, а жалящая дрянь может оказаться ядовитой. И кто знает, куда приведет Сакса его любопытство первооткрывателя.
– Когда-нибудь эта запонка тебя погубит, – честно и с прискорбием призналась я. – Когда я желала тебе научиться любить, не думала о возможных последствиях. Слишком иначе это выглядело в моей голове, но сейчас я понимаю, что эмоции делают слабыми таких, как ты, и во всем происходящем вижу свою вину.
– А я нет. – Он наполнил свой бокал новой порцией коньяка и отставил бутылку в сторону, явно решив заканчивать с алкоголем на сегодня. – Возможно, это самое удивительное, что происходило когда-либо с инкубом. Я не боюсь смерти, объективно понимаю, что мне осталось еще несколько лет максимум, но теперь мне хочется успеть еще больше: колонизировать Марсус, увидеть первые корабли с людьми, летящие к другой планете. Раньше это было просто галочкой в списке, теперь кажется гораздо большим. Хочется познать эмоции победы. Может, меня даже похоронят там.
Он возвел глаза к небу, а я закатила свои.
– Кто бы мог подумать, инкуб-романтик, который никогда не целовался, – съехидничала я, и в голове мелькнула шальная мысль.
О нет, Виола! Она не твое желание, это все вино.
– С поцелуями исправить не сложно, – задумчиво продолжал Сакс. – На инкубов никогда не действовали способности иллюзорниц. Теперь же мне любопытно, смогут ли они показать мне идеальную фантазию. Какая у меня вообще идеальная фантазия?
При мысли, что сидящего напротив мужчину будет первый раз целовать опытная суккуба, меня неуютно кольнуло. Не ревность и даже не чувство собственности. Откуда бы им взяться?
А чувство несправедливости. Это ведь я сделала Герберта почти человеком, а его губы попробует другая.
Отчего-то мой пьяный мозг был уверен, что право первой ночи, то бишь поцелуя, должно принадлежать именно мне.
Господи, о чем я вообще думаю?
Тряхнув головой, выбросила все эти мысли, но Сакс, словно издеваясь, продолжал рассуждать вслух, чем подливал бензина в мой и без того горящий ум.
Если бы я точно не знала, что он не мог сейчас читать мои мысли, то решила бы, что все подстроено.
– Хотя для чистоты эксперимента необходимо набрать фокусную группу, чтобы сравнить. Если первый поцелуй с иллюзорницей действительно станет идеальным, то он испортит все впечатление от более естественного процесса. Определенно нужно начать не с суккубов. Как ты считаешь, Виола?
– Советую вообще опустить планку и начать с помидоров. – Реплика вышла удивительно злой, я и сама не ожидала, что так прозвучит. Но, видимо, мне досталась роль той, кто объяснит Герберту вместо отца и матери, что есть вещи, в которых эксперименты недопустимы. – Ты одного не понимаешь: и поцелуй, и секс – это не движение мышц. Это нечто большее!
Я вдохнула побольше воздуха, чтобы попытаться описать тонкие материи, в которых сама толком не смыслила.
– Я вот никогда не влюблялась. Моей жизнью всегда был спорт. Но подруги рассказывали, что это прекрасное чувство, и когда я встречу нужного человека, за спиной словно крылья вырастут. Появится ощущение эйфории, такое сильное, что все счастье мира покажется ненастоящим.
– По описанию походит на действие тяжелых наркотиков.
– Помолчи! – зыркнула я, и Герберт с улыбкой на губах действительно заткнулся, похоже, моя воинственность его забавляла. – И здесь все зависит от второго человека, которого любишь, или который хотя бы нравится. Ни с кем другим поцелуи и секс не будут приятными. Они, как ты сам выразился, будут тренажерами. Вот смотри, я сейчас докажу!
Встав из-за своего кресла, я едва успела ухватиться за краешек стола, чтобы не рухнуть, потому что мир вокруг пришел в движение. Кажется, я все же перебрала вина, но это только добавило упрямства доказать свою правоту.
Неровной походкой я добралась до мужчины и зависла над ним, сидящим и смотрящим на меня в немом изумлении.
– Сейчас я тебя поцелую! – гордо заявила ему. – И вот увидишь, ничего не будет! Ни крыльев, ни эйфории!
Набрала в легкие побольше воздуха, задумчиво пожевала свои губы, фокусируясь на его. Красивые… Потопталась на месте и принялась медленно приближаться к лицу Сакса.
– О нет, дорогая! – Его руки уперлись мне в плечи, тормозя порыв. – Я не позволю тебе испортить мой первый поцелуй. Точно не так!
Он встал с кресла, все еще удерживая меня на расстоянии вытянутых рук и при этом уже нависая с высоты своего роста. Я тут же потерялась, понимая, что теперь смотрю на него снизу и чувствую себя удивительно крошечной, а в следующий миг уже прижатой к нему.
Дыхание Герберта пахло карамелью, самой настоящей. Не коньяком, а именно карамелью. Я скользнула взглядом по его губам и задалась неуместным вопросом: интересно, а какой у них вкус? Подняла глаза выше и встретилась с цепким взором. Мужчина внимательно изучал мое лицо, и в этот миг весь мой боевой запал дрогнул и исчез. Сердечный имплант словно пропустил удар, а я стушевалась, ощущая желание сбежать.
Но он не опустил.
Одна рука с плеча скользнула на мою талию, а вторая на затылок. Герберт притянул меня рывком, не разрывая зрительного контакта, опалил жарким дыханием и коснулся губами.
В тот же миг по позвоночнику, в месте, где касалась его рука, ударил разряд в тысячу вольт. Мне показалось, меня сожжет и оставит пеплом в его руках, потому что остатки разума испарились из головы, оставляя огненную пустыню, заполненную лавой.
Герберт солгал. Потому что невозможно целоваться в первый раз так, будто он последний…
Мне казалось, я даже протрезвела и чувствовала не крылья за спиной, а струны виолончели, вытатуированные на моей спине. Герберт бежал по ним пальцами вдоль позвоночника, словно желая извлечь звук неведомой мелодии.
Я едва сдержала стон. Разум вернулся на мгновение раньше, и я сомкнула зубы на нижней губе инкуба, заставляя остановить и прекратить. Вывернулась из его объятий и отскочила на метр.
Дыхание все еще было сбито, а на губах остался легкий привкус его крови.
На меня Сакс смотрел удивленно, и кажется, не ожидал такой реакции.
– Вот видишь! – гневно процедила я. – Никаких крыльев!
– Никаких, – подтвердил он.
– Вот и славно. – Я гордо задрала голову, хотя все мое естество желало скрутиться калачиком.