27.
Таким образом, успех зависел от реакции советской стороны. Во время телефонного разговора с Горбачевым 27 сентября Буш сказал: “Мы подробно разъяснили, что намерены сделать. В отдельных случаях мы озвучили, каким образом СССР может сделать то же самое. Например, мы отказываемся от всех межконтинентальных баллистических ракет, кроме ракет с одной боеголовкой. Хотелось бы, чтобы Советский Союз присоединился к этому решению”. Горбачев заинтересовался, но обещать ничего не стал: “Джордж, спасибо за объяснения. Раз вы хотите слышать ответ, я могу сказать, что принципиально мы согласны. Но многое нужно уточнить”. Буш поинтересовался, может ли он сообщить публике, что первая реакция советского президента была положительной. Глава СССР ответил утвердительно28.
Разговор Горбачева с президентом США происходил в присутствии представителей высшего военного командования – они только что совместно изучили предложения американцев. Новый глава Генштаба генерал Владимир Лобов был настроен скептически. Скоукрофт позднее высказал мнение: отказ от тактических ядерных вооружений послужил интересам США. Размещенное в ФРГ ядерное оружие после объединения Германии стало совершенно бесполезным: в случае запуска эти заряды поразили бы цели в только что присоединенных Бонном федеральных землях. Южнокорейское правительство желало убрать из страны эти вооружения, чтобы убедить власти КНДР пойти на переговоры. Япония и Новая Зеландия также заявляли о нежелании принимать в своих портах американские корабли с ядерным оружием на борту. Односторонний отказ Соединенных Штатов от тактических ядерных вооружений позволял избежать длительных переговоров с третьими странами.
По словам Анатолия Черняева, советника Горбачева по вопросам внешней политики, который стал свидетелем разговора с Бушем, “[генерал] Лобов пытался ‘давить’: мол, нам невыгодно, обманут, никакой односторонности не вижу и т. д. – вопреки тому, что М. С. тыкал ему пальцем в текст Буша, доказывая противоположное”. Горбачев после разговора с американским коллегой попробовал развлечь генералов, поделившись впечатлениями о спектакле, который он недавно посетил с женой: инсценировке романа Торнтона Уайлдера “Мартовские иды” (1948). Президент удивил своих генералов, проведя параллели между последними днями Римской республики и современностью. Черняев отметил, что Горбачеву была свойственна “смесь простодушия… с хитрой игрой в доверительность с новыми генералами”. Так или иначе, президент убедил новое армейское руководство поддержать его. Оно оказалось куда сговорчивее предшественников.
Борис Панкин отмечал в мемуарах: “После августовского путча 1991 года многие военные стыдились если не активной поддержки, то молчаливого согласия с его целями. Его пассивность упростила нашу творческую работу”. Черняев предположил, что на предложение Буша повлияло “новое мышление” Горбачева, в выработке которого он и сам принял участие. После разговора советского и американского президентов он спросил у сомневающихся генералов: “Никакого начала новой политики США, новых отношений с нами, итогов нового мышления вы в этом не видите?!” Нет, судя по всему, они не видели. Заявления Черняева для США явились бы неожиданностью, но Горбачев верил в свое влияние на мировую политику.
Через восемь дней Горбачев позвонил Бушу. Советский президент не просто сообщил, что предложение американцев одобрено, но и предложил принять годичный запрет на ядерные испытания и пригласить третьи страны присоединиться к начатому США и СССР процессу сокращения ядерного арсенала. Советская сторона выразила готовность ликвидировать тактическое ядерное вооружение, начать переговоры о межконтинентальных ракетах с разделяющимися боеголовками и в одностороннем порядке сократить численность сухопутных войск до семисот тысяч человек. Настала очередь американцев удивляться. Буш вспоминал об этом: “Наши позиции немного отличались, но результат был положительным и многообещающим”. Как и Соединенные Штаты, Советский Союз пытался представить вынужденное сокращение своего оборонного бюджета актом доброй воли. Конечно, в выигрыше остались обе стороны – и весь мир. Достигнутое осенью 1991 года соглашение легло в основу нового Договора о сокращении стратегических наступательных вооружений (СНВ-2), подписанного Бушем и Ельциным в январе 1993 года29.
Через несколько дней президент США вновь созвал Совет по национальной безопасности и сообщил хорошие новости: план сокращения ядерных вооружений выполнялся, однако вопрос, кого США следует поддержать в конфликте Москвы с республиками, был далек от ясности. Дик Чейни вновь заговорил об отказе от поддержки центра. Все соглашались, что нужно поддерживать экономические реформы и демократию, но мнения о том, как именно, разошлись. Чейни утверждал: “Поддержка центра равнозначна противостоянию реформам”. Джеймс Бейкер возражал: “Реформаторы – это как раз парни в центре… Мы не станем поддерживать распад Советского Союза на двенадцать республик. Мы поддержим то, что они сами сделают, но исходя из наших принципов”. Участники совещания так и не пришли к единому мнению. США продолжали балансировать между поддержкой центра и республик, Горбачева и Ельцина30.
Глава 11Российский ковчег
Джордж Буш позвонил Ельцину, чтобы поинтересоваться его здоровьем. На календаре было 25 сентября. Российский президент, еще не оправившийся после августовской битвы, почувствовал боль в груди. Взятый несколькими неделями ранее короткий отпуск не помог. Буш сказал Ельцину: “Я прочел в газетах, что вам может потребоваться медицинская помощь. Готов предложить лечение в лучшей больнице Вашингтона”.
После поражения ГКЧП американский президент завел обычай звонить обоим своим кремлевским коллегам: и российскому, и советскому. Сотрудник Совета по национальной безопасности Николас Бернс, которому часто поручали вести стенограмму во время телефонных переговоров с Москвой, вспоминал: “Мы знали, что Горбачев слабеет, а Ельцин усиливается, поэтому президент Буш начал выстраивать отношения с обоими. Мы выработали схему сотрудничества с двумя президентами одновременно. Во время каждого разговора с Горбачевым Буш говорил ему, что после этого позвонит Ельцину”.
Ельцин был тронут. В конце разговора 25 сентября он сказал американскому коллеге: “Очень вам благодарен. Спасибо за внимание ко мне. Не знаю, как вас отблагодарить”. Президенты договорились не сообщать о содержании разговора прессе, чтобы, как сказал Ельцин, “не заставлять людей волноваться”1.
В тот день российская пресса рассказывала не о состоянии здоровья Ельцина, а о достижениях дипломатов. Ельцин и его казахский коллега Нурсултан Назарбаев участвовали в урегулировании противостояния между Арменией и Азербайджаном в Нагорном Карабахе – арене первого в период перестройки этнического конфликта в СССР. Ельцин рассказал Бушу: “В Нагорном Карабахе у нас была очень сложная миссия, но нам удалось усадить стороны за стол переговоров и подписать протокол”. Он также сказал, что снова возьмет короткий отпуск. Тогда же пресс-секретарь Ельцина Павел Вощанов заявил, что президент пойдет в отпуск “не для того, чтобы отдохнуть, а чтобы обдумать дальнейшие планы и поработать над новой книгой в спокойных условиях”.
В связи с необходимостью отдыха и лечения Ельцин почти на месяц уехал из Москвы. Он провел это время в правительственной резиденции Бочаров Ручей около Сочи. Его работа над книгой воспоминаний почти не сдвинулась с места. А вот для обдумывания “планов на будущее” и их обсуждения с многочисленными посетителями времени оказалось достаточно. Руководитель службы безопасности Коржаков организовывал для президента теннисные турниры и готовил сауну, но до Москвы дошли слухи о пьянстве Ельцина. Черняев записал в дневнике: “Говорят, пил по-черному, и возле дачи все время стояла единственная в городе реанимационная машина”2.
Неважно, верны ли были эти слухи (от союзника Горбачева не стоит ожидать доброжелательного отношения к Ельцину): президент РСФСР отсутствовал в столице в самое неудачное для правительства время. Один из его сторонников в Верховном Совете РСФСР высказался так: “Это было то же самое, как если бы Наполеон поехал на Ривьеру писать стихи после прихода австрийских и российских войск в Аустерлиц”. Один из главных советников Ельцина Геннадий Бурбулис вспоминал, что в это время правительство СССР уже не функционировало, а российское еще не взяло ситуацию в свои руки: “Страна катилась к коллапсу… И эта ситуация власти без власти, ситуация ответственности без ресурсов – она не могла длиться бесконечно. Так или иначе нужно было быстро создавать дееспособное правительство. А Ельцин укатил в Сочи”3.
Российский президент оставил в Москве три конкурирующих центра власти: с одной стороны – окружение Горбачева, с другой – две группировки в правительстве РСФСР. После отъезда Ельцина они немедленно стали угрожать друг другу. Одна из группировок в российском правительстве выступала за радикальные реформы, предусматривавшие разрыв экономических связей с остальными республиками. Вторая группировка желала медленного реформирования в координации с остальными республиками. Горбачев, в свою очередь, стремился восстановить СССР под новым наименованием, усилив центр настолько, насколько возможно. В момент разлада в Москве союзные республики приостановили перечисление налогов в Москву, используя полученное ими право денежной эмиссии для приобретения российской промышленной продукции. В промышленных городах России все более обострялся продовольственный вопрос. Критической точкой для определения курса страны и перспектив Советского Союза стал октябрь. Ельцину предстояло сделать выбор. Но он не торопился4.
Раскол в правительстве РСФСР стал очевиден 27 сентября, после отставки Ивана Силаева с поста премьер-министра (с конца августа он совмещал эту должность с должностью главы временного правительства СССР). Он оказался в трудном положении, представляя одновременно и центр, и крупнейшую союзную республику. Руководители остальных республик обвиняли его в отстаивании российских интересов, а члены правительства РСФСР – в поддержке союзного центра. Нападки на Силаева в Совете министров России усилились после того, как он подписал документ, рекомендовавший отмену ельцинских указов об установлении республиканской юрисдикции над союзной собственностью и создании таможенной службы РСФСР. Силаев хотел приостановить действие указов, принятых сразу после падения ГКЧП, до их обсуждения с остальными республиками. Оппоненты увидели в этом попытку восстановления позиций центра