.
В конце октября, на следующий день после речи Ельцина об экономических реформах, Шахназаров передал Горбачеву меморандум, в котором поставил под сомнение понимание последним обновленного Союза как единого государства с сильным центром и общей конституцией. Шахназаров писал: “В этот момент восстановить Советский Союз практически невозможно. Кроме Назарбаева и Ниязова практически все республики безвозвратно решили показать всем, что они независимы. Своим последним заявлением Ельцин тоже перешел Рубикон. И он, конечно, прав: у России нет другого пути. Она не должна хватать разбегающихся партнеров за фалды. Когда Россия воскреснет, они вернутся. Если не все, то пускай идут с богом. Достаточно будет вовлечь сопредельные с Россией государства в зону ее политического и экономического влияния”.
Шахназарову эту программу представили Геннадий Бурбулис, Сергей Шахрай и другие представители российской стороны. Она легла в основу взаимоотношений России с другими бывшими союзными республиками.
Шахназаров соглашался с тем, что настаивать на восстановлении сильного союзного центра бесполезно, а Горбачеву лучше сосредоточиться на отведенной ему Ельциным и остальными республиканскими лидерами роли главнокомандующего Вооруженными Силами, основного участника переговоров по ядерной проблеме, координатора внешней политики республик и арбитра в спорах между субъектами нового Союза: “Михаил Сергеевич, наступил один из тех судьбоносных моментов, которые могут очень сильно отразиться на стране и на вас как человеке, совершившем историческую смену курса. Не признать необходимость хотя бы временно отказаться от чрезмерных требований касательно союзного государства значит сделать трагическую ошибку”35.
Шахназаров не только разъяснил сущность своих расхождений с Горбачевым – он фактически подал в отставку: “Сознание не позволяет мне продолжать проводить линию, которую я считаю ошибочной и бесплодной”. Горбачев отставку не принял. Вместо этого он отпустил своего помощника на дискуссию с Киссинджером. Если нельзя было рассчитывать на полную поддержку Шахназарова в момент обсуждения Союзного договора в Государственном Совете, безопасней было отправить его в Лондон. Но проблема заключалась в том, что Шахназаров был не единственным помощником Горбачева, потерявшим веру в стратегию своего руководителя. Тринадцатого ноября, за день до судьбоносного заседания совета в резиденции Горбачева в Ново-Огарево, Анатолий Черняев записал в дневнике: “Союзный договор, который будет на повестке дня в Ново-Огареве – не пройдет. Прочел я новый вариант! Но Кравчук вообще не приедет… и никто не приедет с Украины. Ревенко [руководитель аппарата Горбачева] каждого из президентов долго упрашивал явиться. и к вечеру еще было не ясно, явятся ли! Все это выглядит горбачевской арьергардной затеей.” Несмотря на тайное и явное самоустранение ближайших соратников, Горбачев до последнего боролся за свой вариант Союзного договора, предполагавшего существование сильного союзного центра36.
Обсуждение договора на заседании Государственного Совета 14 ноября оправдало худшие опасения Шахназарова. Ельцин, пользуясь поддержкой остальных республиканских лидеров, выступил против союзного государства и единой конституции. Несмотря на то, что Кравчук не посещал заседания Совета с октября, у российского президента не возникало проблем с получением поддержки большинства глав республик, которые приезжали в Москву. Ранее Горбачев согласился вести переговоры о создании конфедерации. Теперь же он открыто отошел от идеи конфедерации: “Союзное государство. Я категорически настаиваю. Если не создадим союзное государство, я вам прогнозирую беду…”
Ельцин не уступал: “Будем создавать Союз государств”.
Горбачев решил идти до конца и пригрозил покинуть заседание: “Если нет государства, я в этом процессе не участвую. Я могу прямо сейчас вас покинуть. Это моя принципиальная позиция. Если не будет государства, считаю свою миссию исчерпанной. Я не смогу выступить за нечто аморфное”.
Ельцин и другие члены Совета попытались убедить Горбачева в преимуществах конфедерации. Они утверждали: в конфедерации армия, транспорт и космическая программа останутся под контролем центра. Горбачев не слушал. Он поднялся и начал собирать документы. Республиканские лидеры запаниковали и запросили перерыва. Ельцин и Горбачев, сепаратно обсудив ситуацию, пришли к компромиссу: Союз Суверенных Государств (именно такое название должна была получить новая структура) должен был стать “демократическим конфедеративным государством” без единой конституции, но с президентом, избираемым всенародным голосованием.
Несмотря на половинчатость проекта, Горбачев был вполне доволен. Главы республик согласились парафировать Союзный договор на следующем заседании Государственного Совета. Борис Панкин вспоминал “распаренное, но довольное лицо Горбачева”. Когда республиканские лидеры направились к выходу, пресс-секретарь Горбачева поставил журналистов так, что обойти их было невозможно. Глава СССР подводил глав республик к микрофону, чтобы каждый сделал заявление в поддержку союзного государства. Ельцин произнес: “Договорились, что Союз будет – демократическое конфедеративное государство”37.
Павел Палажченко смотрел пресс-конференцию по телевизору: “К всеобщему удивлению, 14 ноября Горбачев выглядел победителем. Ельцин и остальные повторяли в микрофон в прямом эфире: ‘Союз будет существовать…’ Я смотрел передачу вместе с коллегами. Они, как и я, удивлялись, что президенту удалось на них надавить”38.
Часть VГлас народа
Глава 13Накануне
Вечером 25 ноября Михаил Горбачев сидел в кабинете на новоогаревской даче. Заседание Государственного Совета СССР, созванного через полторы недели после предыдущего, зашло в тупик. На этот раз Горбачев не просто пригрозил встать и уйти – а именно так и поступил. И теперь мучился: не просчитался ли он? После 14 ноября и в Москве, и вне ее произошли серьезные перемены. Тогда ему удалось выстроить лидеров республик перед телекамерами. Зрители услышали, что Союз в том или ином виде будет сохранен.
Теперь в высших кругах царили иные настроения. Ждали украинского референдума 1 декабря, и никто, кроме Горбачева, не сомневался, что за независимость проголосует подавляющее большинство. Так думали в Киеве. Так считали и Джордж Буш, и Борис Ельцин, и руководители советских республик. Через несколько дней украинские события коренным образом изменят и расстановку сил, и отношения Горбачева как с республиканскими лидерами, так и с правительством США. Первым сигналом стало поведение глав республик в Ново-Огарево 25 ноября, на встрече, посвященной новому Союзному договору, который предлагал Горбачев.
Четырнадцатого ноября Государственный Совет обсудил и одобрил текст документа, а в этот раз должен был его парафировать. Против течения, как обычно, первым поплыл Ельцин. Согласованный в прошлый раз термин “конфедеративное государство” он назвал зыбким, беспредметным. Борис Николаевич заявил, что российский парламент предпочитает договор о конфедерации или о союзе суверенных государств, а подобный текст не утвердит.
Отказались парафировать договор, выступив на стороне Ельцина, также лидеры Белоруссии, Узбекистана и Туркменистана. Они предложили послать текст в верховные советы без подписей – прозрачно намекая депутатам, что никаких обязательств на себя не берут. Разъяренный Горбачев обвинил Ельцина в нарушении данного 14 ноября слова. “Мало ли что… – ответил Ельцин, который на следующий же день пожаловался прессе, что пошел на чрезмерные уступки. – Время идет. В группах, в комитетах [российского] Верховного Совета обсуждали – говорят, такой проект не пройдет”. Чтобы уязвить противника, Ельцин указал на отсутствие в зале Кравчука или его представителей. Ельцин настаивал, что Украина в конфедеративное государство не войдет, а “без Украины Союза не будет”.
Председатель белорусского Верховного Совета Станислав Шушкевич, пятидесятишестилетний демократ, противник августовского путча, от имени лидеров республик попросил еще десять дней на изучение столь важного документа. Сверх того, по его мысли, отсрочка дала бы возможность Украине присоединиться к соглашению. Ельцин тут же предложил:
– Давайте дождемся 1 декабря.
Горбачев попытался обернуть украинский фактор себе на пользу: – Если откажемся от Союза, это будет подарок сепаратистам.
Переубедить этим президент СССР никого не смог, вышел из себя и пустил в ход испытанный прием – угрозу уйти. “Если вы считаете, что договор не нужен, скажите ясно, – заявил он в лицо президентам союзных республик. – Может быть, отдельно сами встретитесь и решите. Или здесь оставайтесь, мы вас покинем… Почувствуйте, что вам важнее – народ или сепаратисты”.
Бросив на ходу еще несколько слов, Горбачев вышел из зала с немногочисленной свитой. В своем кабинете он провел около часа. Опомнятся ли бунтари, позовут ли обратно? В апреле он таким же манером ушел с пленума ЦК КПСС, когда в повестку дня включили вопрос о снятии его с поста генерального секретаря. Члены ЦК перепугались, отменили голосование, и рычаги управления партией остались в его руках. Но теперь положение было труднее. Никто не выталкивал Горбачева из кресла вождя партии, которую давно распустили, или кресла президента государства, которое рушилось на глазах. Ему не давали отстроить государство заново – а без этого править ему было нечем. Уплывала почва под ногами. Просить его вернуться на совещание главы республик также не торопились. Похоже, демарш не произвел ожидаемого впечатления.
Спокойно обсудив, что им делать, главы республик прислали к Горбачеву двух делегатов: Ельцина, которого президент СССР с полным основанием считал главным смутьяном, и более покладистого Шушкевича. Первому видеть Горбачева вообще не хотелось, а вот у белоруса было кое-что на уме. Когда они шли из зала в кабинет по застекленной галерее, любуясь золотистой осенней листвой, Шушкевич напомнил Ельцину о своем приглашении посетить Белоруссию и обсудить экономическое взаимодействие. Вместо Минска он звал Е