8.
Но если призвание Ельцина москвичи приветствовали, “избрание” Колбина натолкнулось на враждебный прием и среди простых казахов, и среди ближайшего окружения предыдущего босса. Причина лежала на поверхности – стремясь побороть гидру коррупции, изгнать из кресел вождей, которые, казалось, в них вросли, Горбачев нарушил неписаный договор между союзным центром и периферией, который сложился после смерти Сталина: первое лицо республики должно было представлять ее титульный этнос. Михаил Сергеевич, ощутив в руках рычаги управления, вознамерился править Союзом из рабочего кабинета, отводя местным элитам роль исполнителей. Но Алма-Ата отличалась от Москвы. У республик было больше прав, чем у городов, и республиканские компартии, а с ними и местная интеллигенция, не собирались так просто отказываться от добытых с трудом привилегий ради прихоти очередного кремлевского мечтателя9.
Ходили слухи, что верхушка партии и правительства Казахской ССР – а присылка “варяга” из Москвы вынуждала их задуматься о своем будущем – сама подстрекала к бунту алма-атинских студентов казахского происхождения. Назарбаев, казах, работал тогда председателем Совета Министров республики и считался одним из наиболее вероятных кандидатов на пост первого секретаря компартии, откуда Горбачев убрал Кунаева. Кое-кто доказывал, что именно Нурсултан Абишевич стоял за “Желтоксаном” (декабрьскими протестами). Если это правда, он умудрился не навлечь на себя гнев союзного руководства. В разгар событий он обратился к студентам, призывая тех разойтись по домам. Уговоры, однако, не помогли, и Назарбаев присоединился к сторонникам жестких мер. Демонстрантов, которые вышли на улицы за несколько месяцев до провозглашения Кремлем политики гласности, разогнали. Были жертвы, студентов таскали на допросы, арестовывали, исключали из вузов.
Назарбаев начал свое восхождение на вершину, работая инженером на металлургическом заводе. Учился он на Украине, в родном городе Брежнева – Днепродзержинске. Это обстоятельство он часто и с гордостью подчеркивал, чтобы ни у кого не возникло сомнений в его приверженности интернационализму. События декабря 1986 года на Назарбаеве не отразились, и он терпеливо дожидался своего часа. Летом 1989 года Горбачев отозвал Колбина и дал зеленый свет Назарбаеву: Нурсултана Абишевича избрали первым секретарем компартии Казахстана. Таким образом, негласный договор между Кремлем и республиканской верхушкой, нарушенный Горбачевым почти три года назад, им же был восстановлен. Произошло это в то время, когда политические круги Казахстана не ограничивались желанием вернуть те привилегии, какими они пользовались при Брежневе, а готовы были потянуть одеяло на себя – вследствие политических реформ власть генсека заметно ослабла. Весной 1990 года, когда не прошел еще год с момента избрания Назарбаева главой казахстанских коммунистов, он повысил свой статус до президента республики. Как и Горбачев, выборы он проводил в Верховном Совете, не решаясь пока на всеобщее голосование.
Назарбаеву приходилось тщательно обдумывать, какую степень независимости он мог себе позволить и до каких пределов доводить суверенитет Казахстана. Что касается политического и этнического равновесия в стране, ему надо было пройти по более тонкому льду, чем любому из коллег. Титульным этносом значились казахи, они же преобладали в руководстве, но большинство населения республики составляли отнюдь не казахи. Из 16,5 миллиона жителей Казахстана 6 миллионов были русскими. Казахам они уступали в численности лишь на полмиллиона. Третье место занимали украинцы, нередко русифицированные и в любом случае с точки зрения лингвистической и культурной – восточные славяне. Их было чуть меньше миллиона. В 80-х годах численность казахов в республике росла быстрее, чем какого-либо другого этноса, но некоренных жителей все равно насчитывалось больше. Славяне, как правило, могли похвастаться лучшим образованием, доминировали в областных центрах и не скрывали, что считают себя хозяевами положения. “Если вы попутешествуете по нашей стране, – сетовал Назарбаев в разговоре с Бейкером в сентябре 1991 года, – то увидите, как русские дети бьют казахских детей. Вот так и со мной было. Нелегко с ними жить”10.
Неустойчивый этнический баланс Казахской ССР сложился в результате межнациональных опытов, которые руководители советской империи ставили над подданными, а также проводимой экономической политики. В начале 30-х годов состав населения республики разительно изменился из-за кампании насильственной коллективизации и сопровождавших ее экономических потрясений. Более миллиона казахов – четвертая часть всего народа – умерло от голода в 1930–1933 годах. В 50-х годах в Казахстан приехали сотни тысяч людей из РСФСР и других республик, поскольку настало время новой сельскохозяйственной кампании, задуманной Хрущевым – освоения целинных земель. Одним из главных полководцев той кампании стал Брежнев, восходящая звезда советского режима. Цель состояла в превращении степей севера Казахстана в пахотные земли, что должно было избавить СССР от хронической нехватки продовольствия. Накормить одну шестую часть суши досыта так и не вышло, зато среди жителей Казахской ССР значительно увеличилась доля славян11.
Вступив на пост президента в апреле 1990 года, Назарбаев оказался между молотом и наковальней. С одной стороны, казахи требовали для себя все больше прав, среди них росли “националистические” настроения. С другой стороны, русские и украинцы, преобладавшие в северных областях Казахстана, все чаще задумывались о выходе из состава республики. Назарбаев, добиваясь расширения полномочий органов законодательной власти и большей хозяйственной самостоятельности, не поддерживал открыто ни национализм казахов, ни сепаратизм восточных славян. Он маневрировал между двумя лагерями, усиливал позиции алма-атинской элиты и превращался в политического тяжеловеса и на общесоюзном уровне. Его стали по-настоящему уважать Ельцин и Горбачев, Кравчук и Шушкевич. Слово Назарбаева немало значило и для руководства среднеазиатских республик. Провал переговоров по новому Союзному договору и учреждение СНГ стали очередным испытанием его таланта маневрировать, внешне сохраняя при этом непоколебимость.
Президент не мог рисковать, провозглашая независимость Казахстана против воли славянского большинства, однако смириться с перспективой вхождения в СНГ в той форме, какую оно принимало в первые дни после событий в Беловежской пуще, ему было не с руки. Включить шесть с половиной миллионов казахов в межгосударственное объединение с двумястами миллионами русских, украинцев и белорусов? Едва ли. Назарбаеву нетрудно было предвидеть последствия, которые грозили бы в таком случае позициям казахской политической элиты, не говоря уже о культуре и национальной идентичности. Еще опаснее казались те взгляды на Казахстан, что исповедовал Александр Солженицын, духовный патрон “восточнославянского союза” – а ведь многие полагали, что в Вискулях образовали именно такой союз. Солженицын проповедовал “воссоединение” Северного Казахстана с Россией. Назарбаев позднее уверял, что появись он в Белоруссии 8 декабря, соглашение в первоначальной редакции он не подписал бы12.
Президент отказывался составить компанию в СНГ одним лидерам восточнославянских стран, но не прочь был пойти на это вместе с первыми лицами стран среднеазиатских, с преобладанием традиционно мусульманского населения. Двенадцатого декабря он вылетел в Ашхабад, столицу соседней Туркмении, на совещание пяти глав государств (также Узбекистана, Таджикистана и Киргизии). Принимал гостей президент Сапармурат Ниязов, а на повестке дня стоял вопрос о реакции Средней Азии и Казахстана на образование восточнославянского Содружества. Ниязов предлагал создать некую среднеазиатскую конфедерацию в противовес той, которую Ельцин, Кравчук и Шушкевич провозгласили в Вискулях. Назарбаев высказался против этой идеи – и не оказался в одиночестве. Он настойчиво призывал азиатские республики вступать в СНГ.
“Мы собрались у Ниязова в Ашхабаде, – позднее рассказывал в интервью Назарбаев, – до трех часов утра обсуждали ситуацию: то ли мы не признаем упразднения Союза, а Горбачева признаем президентом – но какой Союз без России? То ли создаем среднеазиатскую конфедерацию – это Ниязов предложил, но экономика-то у нас общая, армия единая, рубль один и тот же [с Россией], 1150 боеголовок в Казахстане… Как же можно вставать в конфронтацию с Россией?” Идея “туркестанской” конфедерации, понятно, нравилась Ниязову: его вотчина изобиловала природным газом, а население насчитывало всего 3,5 миллиона человек, подавляющее большинство – туркмены. Назарбаев понимал, что перспектива полного отделения от России и других восточнославянских стран могла обострить противоречия между казахами и неказахами, которые и так уже его беспокоили, и довести до того, что Казахстан в общепризнанных границах перестал бы существовать. Все более реальным казался предсказанный Солженицыным распад республики13.
Исход дискуссии, разгоревшейся в Ашхабаде поздней ночью, немало зависел от президента Узбекистана, пятидесятитрехлетнего Ислама Каримова. Узбекистан в СССР был самой густонаселенной среднеазиатской республикой – там жило около 20 миллионов человек (третье место после России и Украины). Число представителей титульного этноса превышало 14 миллионов. Таким образом, мало кто мог составить узбекам конкуренцию – из этнических меньшинств русские, занимавшие второе место в республике, насчитывали всего 1,65 миллиона. Узбекские политические круги не боялись славян у себя дома, однако их отношения с центром в последние годы существования Советского Союза назвать теплыми было невозможно. Кремль ни разу не посмел назначить первым секретарем ЦК местной компартии, то есть, правителем неславянской Узбекской ССР, этнического русского – как в Казахстане, – но поощряемая Москвой борьба с коррупцией озлобила верхушку республики, тем более что, по ряду причин, Узбекистан стал главной сценой этой антикоррупционной кампании