– Жандармы-то ко мне с адресом приехали, – сказал трактирщик, – на бумажке адрес был написан!
– Это еще ровно ничего не значит, – сказал профессор, с трудом поднимаясь с ковра.
– Вы в самом деле из полиции? – с проблеском надежды спросил суперимператор. Он сразу подтянулся, построжал.
– Дожидайся, – бросил ему Джип, помогая профессору встать.
– Как ты долго! – сказал ему профессор. – Как вырос! У тебя был отличный, попросту первоклассный мозг. Ты хорошо использовал свои способности? Преуспел?
– Да вот, – смущенно сказал Джип, – стал королем, – он показал корону. – Но…
– Всегда говорил, что малый пойдет по дурной дорожке! – заорал трактирщик.
– В самом деле… – растерянно проговорил профессор. – Зачем это ты, а?
– Да пустяки все… – выкручивался Джип. – Жениться, понимаешь, хочу, ну и… для конспирации. Слушай, старик, не донимай. Потом объясню, тут неловко.
– Еще бы! – сказал трактирщик, глядя с ненавистью. – Ты за крендель этот золотой каким товаром заплатил? Кого живьем продал, шаромыжник?
– Послушай, – сказал профессор Джипу, – то, что он говорит, это…
Об суперимператоре за разговором забыли. Поняв это, он со всех ног кинулся к двери. Джип настиг его одним прыжком.
Колотясь у него в руках, Цезарь-Адольф II непослушным языком закричал:
– Помогите!
– Ого! – сказал трактирщик. – Это что-то новенькое!
– Простите… но в чем дело? – сказал профессор.
Пип, наконец, взорвался.
– А в том, – заорал он, – что мы вдвоем захватили эту берлогу, чтобы вытащить двух старых хрычей. А они… они…
– Пип, возьми ключи и запри все двери, – прервал его Джип.
– Раз плюнуть и без ключей, – буркнул Пип. Запер двери, подошел к накрытому столу, поднял графинчик, поглядел на свет и через секунду у него в горле что-то забулькало.
– Совесть! – сказал Пип трактирщику, промочив горло. – У тебя она есть, а у других нету. А сдачи кто нам вчера не дал? Или ты нас здорово накормил?
– А правда, – весело сказал Джип, – давайте-ка все за стол. И поговорим заодно, никто не помешает, – он усадил профессора в кресло, потом уселись остальные, Пип пристроился к своему графинчику, уже на треть пустому.
– Можно мне тоже поесть? – жалобно спросил суперимператор. – Я очень голодный.
– Садись, тут на всех хватит, – великодушно сказал Джип.
– Нет, у меня свое, – сказал суперимператор. Снял с плитки кастрюльку, устроился на уголке и стал быстро и жадно пожирать горячую дымящуюся репу, вытаскивая ее из кипятка прямо пальцами.
– Вы, мистер суперимператор, на диете? – сказал Пип, с любопытством наблюдая за ним. – Репу-то даже не посолили!
Суперимператор, давясь, ответил:
– Соль тоже может быть отравлена.
– И вы ни-че-гошеньки больше не едите? – спросил ошарашенный Пип. – Одну репу? Без соли?
– Одну репу, – обжигаясь, с полным ртом, проговорил монарх.
– Противно же!
– Зато безопасно. Я ее сам посадил. Когда репа кончается… я голодаю, иногда даже грызу семена, но мало остается на посадку, понимаете?
– Нич-чего себе! – Пип даже присвистнул. – А мне всегда охота было поглядеть, как эти короли да императоры питаются. И чем. Вот уж, думал, кто жрет так жрет. Нет уж… Был бы я императором… – он окинул стол победоносным взглядом. И, подумав, придвинул себе другой графин.
– А чего ты так боишься, Адольф? – сказал профессор.
Суперимператор даже поперхнулся горячей водой из кастрюльки – он как раз пил через край.
– Как – чего? Врагов своих…
– Где они, твои враги? Врагов тебе и на год не хватило. А после…
– Ты о казнях? – торопливо перебил Цезарь-Адольф. – Я казнил для блага империи! – он обвел взглядом лица. – Не верите… Подумай: чтобы остановить этот ненужный вредоносный прогресс, надо было истребить науку. Как же с ней покончишь, пока живы ученые? Ты вон в камере задыхался, а в книжку глядел. Чтобы твоя голова перестала думать, ее надо отрубить! Да, я рубил ваши головы, и правильно делал: вы довели бы мир до сумасшествия, до вырождения. Человек как биологический вид катился по наклонной…
– Старая чушь, – сказал профессор. – Если бы не мешали, человек давно стал бы совершеннее всех созданий природы. Человек только начинается! Разум бога, сила и ловкость тигра объединятся в одном теле – вот его будущее. А такие, как ты, не хотят этого, потому что боятся. В том мире, который придет, суперимператору Цезарю-Адольфу много чести стать и швейцаром. Вот почему, когда человек открывает глаза, вам хочется их выколоть! Покончить с цивилизацией. Но захочет ли человек стать голой бесхвостой обезьяной?
– Стать ровесником планеты, – сказал суперимператор. – Сыном солнца… Братом травы и деревьев. Вернуться к золотой весне, к детству… На что нам, людям, твой черный космос, твое всемогущество в пустоте? Допустим, мы уже стали всемогущими. И что? Пресыщение, а дальше? Мировая апатия. Смерть.
– Жаль, что это не пришло в голову той обезьяне, которая слезла с дерева и пошла на двух ногах, чтобы положить начало вашему царствующему дому, – сказал Джип, зевнув. Трактирщик фыркнул.
– Нам невозможно вообразить, какова будет эта всемогущая раса, – сказал профессор. – Не стоит судить по себе, говорить о ее пресыщении, об угасании творящей силы. Те люди будут нам так же непонятны, как мы непонятны обезьяне. Может быть, это и грустно. Но лучше честно послужить ступенькой эволюции, чем ямой на ее дороге.
– Вот каково с вами спорить, – сказал суперимператор. – Можно проговорить всю жизнь и ровно ничего не сделать ради идеи, великой и единственной идеи, в которую я верю… по-прежнему! Ради нее стоит пожертвовать кое-чем, нет, правда! Когда я отдал приказ относительно вас всех… у меня было такое чувство, что я решился вырубить прекрасный старый плодовый сад, но… Вы – или я, иначе решать было невозможно. И не мой эгоизм решил этот выбор, а убеждение: я полезней, нужней, моя дорога – правильнее! – он помолчал. – Да и народ… поверил уже, что вы все колдуны… Буря, разве ее остановишь? Ты ведь помнишь собственную казнь, это было… Кстати, как ты ухитрился воскреснуть?
Профессор с досадой протер очки.
– Что вы все твердите о моей казни? Никто меня не казнил.
– Нет, вы поглядите только! – угрюмо сказал трактирщик. – Он взаправду все позабыл. Но я же собственными глазами…
– Постойте… – сказал профессор. Он снял очки и сидел, близоруко помаргивая. – Что это значит? – очки снова очутились на носу. – Боже, где зеркало? – профессор вскочил, озираясь. Хотя… прошло столько лет и тогда… Значит, это он под меня загримировался! – все в волнении приподнялись, силясь понять эти мучительно бессвязные речи.
– И его… вместо меня! – задыхаясь от слез, от волнения, профессор повернулся к Джипу, закричал:
– Мальчик, зачем ты это сделал?
Джип с досадой дернул плечом.
– Ну, откуда я знал, что тебя уже спрятали? Откуда? Вспомни-ка: я дома не ночевал, а потом на улице меня встретил Грогут, сказал… Ну и…
– Так это тебя… тридцатого? – сказал трактирщик.
– У вас в тот день был скверный кофе, – поддразнил его Джип.
– Пригорел, – угрюмо сказал трактирщик. – Я всегда говорил, что этот парень что-нибудь да выкинет.
Профессор перевел дух и закричал на Джипа!
– А кто тебе разрешил это сделать, а? Ты почему, а?
– Вечно раскричится, – пробормотал Джип. – Отстань, ладно?
– Ну, не буду, – сказал профессор, – не буду, не сердись. На чем мы остановились?
– Да, – сказал суперимператор задумчиво, – сперва это было необходимо. А потом… стал я бояться. Подумай: у каждого родственники, друзья. По ночам спать перестал. Одно думаю: кто-нибудь да отомстит. Утром отдашь приказ насчет этих… родственников и прочих… А у них свои друзья, свои родственники. Значит, начинай сначала, – он сделал безнадежный жест рукой. – И кому верить? – суперимператор говорил будто сам с собой. – Уж личная охрана через какое сито проходила… Глядит на тебя преданными глазами. А может, проморгал какой-нибудь чиновник, недопроверил… и у него, может, брат казнен или отец… только и ждет, когда отвернешься… – гримаса ужаса исказила его морщинистое лицо. – Не знаете вы, как я живу. Все меня боятся, а я, – он прокричал это, – я-то как боюсь! Такого страху… никто… никто!
Пип следил за ним с прищуром, громко посапывая. Достал из кармана портсигар, вынул сигарету, почиркал спичкой, шумно затянулся.
Трактирщик угрюмо сказал:
– Во-от оно как… А я все думал: зачем зря губит людей?
У Цезаря-Адольфа вырвался сдавленный смешок.
– Ничего себе – зря! Думаете, вы один такой догадливый? Один понимали, что я их… зря? – он махнул рукой. – Пожалели бы вы меня… увели отсюда… спрятали! – это вырвалось у него искренне, в какой-то смертной собачьей тоске. Пип громко вздохнул и выпустил огромный клуб синего дыма. – Послушайте, – просительно сказал суперимператор, – а можно мне закурить? Двенадцать лет мечтал о папиросочке!
Пип протянул ему портсигар с русалкой. Суперимператор трясущейся рукой взял сигарету, но не донес ее до рта, спросил боязливо:
– А они у вас… не отравленные?
– Я же курю, мистер суперимператор, – сказал Пип с упреком.
– А спичку? – сказал Цезарь-Адольф.
Пип тряхнул коробком.
– Спички кончились, прикуривайте так, – он покосился на сигарету. – Э, погасла…
– Да вот вам вместо спичек, – сказал Джип, протянув суперимператору зажигалку. Увидев перед носом пистолет, тот коротко, жалобно вскрикнул:
– О-о! – и упал в кресло.
Через минуту, осмотрев тело, профессор сказал:
– Он умер, – и уронил руку, в которой больше не бился пульс. – Бедный глупый человек!
– Можешь оживить его, если хочется, – сказал Джип, пожав плечами.
– Не успею. Разрыв сердца.
– Джип, Джип! – сказал Пип. – А что теперь с ним делать?
– Давай засунем его в камеру, – сказал Джип.
(Здесь в точности записаны все те слова, которые были произнесены над телом владыки последней империи на планете Земля). Затем Пип и Джип внесли останки в камеру и положили их там, накрыв черным фартуком. Одна за другой хлопали, защелкиваясь, бронированные двери. Джип сказал Пипу: