в нее доверху коньяк и выпил одним глотком. Потом обратился к Шота по-грузински:
— Чего они хотят от меня, не понимаю… Скажи ты, брат, чего им надо? Ведь я уже сказал, что согласен заплатить, сколько надо. Чего же им еще надо?
— Видишь ли, — также по-грузински отвечал тот. — Нам ты заплатишь, мы верим. А вот израильтянам заплатить никак нельзя: затронуты их государственные интересы, безопасность их страны. Надо искать выход из этой щекотливой ситуации. И мы хотим тебе помочь.
— Да не у меня одного ракеты такого типа, — полковник снова перешел на русский язык, видно было, что уже заискивает перед другими. — Такие же ракета есть и в Белоруссии, в Гродненской области, в воинских частях, — он назвал их номера. — Кто это сказал, что именно я их продал, а не они, скажем. Может, такие же есть еще где-нибудь… Не знаю… Я за всех не отвечаю. Мы свои только в прошлом году получили. И никаких номеров войсковой части на них быть не может. Я не виноват, — он только теперь понял, что Левенсон поймал его на наживку. — Я лично никаких ракет никому не продавал, и это не мои ракеты. И вообще мне неизвестно, что там были задержаны какие-то ракеты. Я ничего не знаю… Можете сходить и проверить — мои ракета все на складе и нет никаких недостач. Капитан Гущин покажет вам документа. И вообще у нас никаких ракет и не было, а были когда-то ракеты старого образца, которые мы списали и сдали в металлолом. Их отправили на переплавку. А у нас ничего не осталось.
— Возможно, теперь и нет, — Левенсон медленно поднялся с места и с дружеским видом подошел к полковнику. Эшколи присоединился к своему коллеге, а Стабиньш и Шота встали у полковника за спиной.
— Хватит валять дурака, — вдруг рявкнул Левенсон. — Нам все известно!
От неожиданного выпада Левенсона полковник вскочил, ударил Стабиньша и бросился бежать. Левенсон — за ним. Вдруг откуда-то возникла Маша и загородила Левенсону путь, затем бросилась ему на шею, обняла и принялась неистово целовать.
«Старый прием», — подумал Левенсон, оторвав ее от себя. Но полковник успел за эти секунды вбежать в спальню и выхватить из-под подушки автоматический пистолет с глушителем на стволе. Эшколи в три прыжка подскочил к полковнику, ловким приемом повалил его на пол и отнял пистолет. Тут же подоспел Левенсон и надел полковнику наручники.
— Такие шутки ни к чему, — как мальчишке-озорнику, сказал полковнику Левенсон. Нам не нравятся такие пошлые шутки. Так вот — номер, что нет недостачи ракет, не пройдет. Как и номер со списанными старыми ракетами. Надо было выбрать по крайней мере одну версию.
— Может, он действительно списал старые ракеты вместо новых, а новые продал. Недостачи нет, но и ракет больше нет, — подытожил Стабиньш.
— Логично, — засмеялся Шота.
— Проверим, все проверим, никуда он не денется, — Левенсон вынул из кармана микропленку и нажал кнопочку. Послышался голос Гамашвили.
— Не надо, не надо, — закричал полковник. Он весь ссутулился и побледнел. — Не надо. Я расскажу, все расскажу, только не передавайте меня военному трибуналу, ведь меня расстреляют…
— Это зависит от вашего поведения, господин полковник! — прервал его Левенсон.
— Никакой я уже не полковник, не господин, а приговоренный к смерти арестант.
— Не говорите так — жизнь полна неожиданностей, — Левенсон достал из кармана и положил перед полковником личную карточку Интерпола.
Гамашвили долго смотрел на нее, и глаза его при этом все больше округлялись.
— Вы не из армейской службы безопасности? — удивленно спросил он. — То есть не армейские контрразведчики?
— Нет.
Левенсон откровенно ухмылялся.
— Тогда кто вы?
— Латвийская полиция и израильский «Моссад» — если вам это угодно знать.
— Из полиции и «Моссада»? — полковник был шокирован. — Тогда какое вы имеете право?.. Какое у вас, скажите, право так обращаться с офицером российской армии? — К нему снова вернулась агрессивность. — По какому праву? — Полковник орал уже во весь голос, пытаясь вскочить с места.
Эшколи ударил кулаком по столу:
— А ну замолчать!
Полковник затих и съежился в своем кресле.
— А права у нас самые разные, — тихо и спокойно добавил Левенсон. — Мы можем передать вас российской военной прокуратуре, можем передать международному трибуналу, можем увезти в Израиль и там судить. Там нет смертной казни, но есть пожизненное заключение. А можем… — он выдержал паузу, — можем ликвидировать тут на месте, чтобы ты больше никогда не торговал ракетами, — Левенсон повысил голос и пристально посмотрел полковнику в глаза. — И будет все шито-крыто. У нас опыт большой, когда дело касается безопасности страны. Нацисты знают, как мы это делаем, и потому боятся нас как огня. Маша, не пытайтесь дозвониться — линия перерезана. Убежать вам тоже не удастся. Поэтому и не пытайтесь. Дача окружена. А что касается смерти — можете выбрать сами. Ну, допустим, утонуть в ванне из-за внезапного сердечного приступа. Или от того же сердечного приступа — в постели рядом с Машей. Или самоубийство вместе с Машей. Как изволите…
Из-за двери послышался отчаянный женский вопль. Маша в полуобморочном состоянии ввалилась в комнату и упала на пол.
— Можем организовать вам автокатастрофу, какой-нибудь несчастный случай, или вообще вы можете без вести пропасть, причем так, что и разыскать вас никто не сможет. Так что выбор большой, как сами видите…
Шота влил Маше в рот немного коньяку, и она поднялась — белая как мел.
— Но мы можем и мирно поговорить, причем не за деньги, если вам не хочется платить.
Левенсон закончил и внимательно смотрел в лицо Гамашвили. Оно было белым, а пот струился от лба по щекам. Левенсон был очень доволен.
— Я… я согласен, — промямлил полковник.
— С чем согласен? — переспросил Левенсон.
— Поговорить.
— Вот и хорошо, господин полковник. Во-первых, — Левенсон положил перед ним карту, — нам нужны места расположения ракет — как в разобранном, так и в неразобранном виде. У нас в Латвии. И где сейчас находится уже подготовленный следующий груз? Во-вторых, вы нам назовете скупщиков ваших ракет — причем всех, с кем имели дело. Вы назовете их местонахождение и где, когда происходят ваши переговоры. Все, что вам известно о них, вы расскажете до мельчайших подробностей — о каждом бандите отдельно…
Полковник Гамашвили выдавил что-то похожее на улыбку. Маша вздохнула с облегчением.
— И чтобы оба держали язык за зубами! — строго сказал Эшколи. — Иначе вашим родственникам придется плакать на похоронах!
Маша понимающе закивала головой.
Глава пятьдесят пятая ИГРА ЕЩЕ НЕ ПРОИГРАНА
Машина неслась вперед, со свистом разрезая воздух. Дорога пустынная — ни одной машины. А по обеим ее сторонам — леса и подлески, дома, сараи, огни и огоньки, как бы мчащиеся навстречу. Столбы электропередач мелькают с молниеносной быстротой и так же стремительно теряются позади. На такой скорости Марис не ездил даже на бешеных мотокроссах, которые проводились на трассах в лесу Шмерли.
«Ну и женщина!» — думал Марис, когда заметил, что «вольво» они оставили далеко позади и остались на всей дороге одни.
«Надо что-то делать, что-то делать, — напряженно думал он. — Но что? Остановить эту женщину, наверное, не сможет и сам дьявол. И все же «вольво» наверняка просто держит дистанцию… Ударить ее по голове, перехватить руль и затем выпрыгнуть? В любом случае — это верная смерть. Такие супермены бывают только в дешевых американских фильмах-боевиках…»
Марис зашевелился на сиденье.
— Я тебе сказала, дружочек, сиди спокойно, не дергайся и не чеши яйца! — услышал он ледяной, но красивый голос Эрики. — Если хочешь еще пожить на этом свете. Мне-то терять нечего!
Они прекрасно чувствовали настроение друг друга. Голос Эрики звучал достаточно убедительно.
— Такая молодая, такая привлекательная женщина — и говорит о какой-то смерти, — Марис решил хоть немного отвлечь Эрику в надежде, что она снизит скорость. — И еще о том, что нечего терять в этой жизни! Очень странно слышать такое.
Эрика, краем глаза бросив мгновенный, но оценивающий взгляд на мужественное лицо Мариса, его широкие плечи, тут же еще сильнее надавила на педаль акселератора. Машина от напряжения кренится и начинает вздрагивать. Марис знает — это очень опасно. А у Эрики совсем другая реакция. Чертова баба!
— О смерти и о том, есть что терять или нечего — в другой раз. Поговорим о жизни. Мы оба игроки, азартные противники. И ты, Марис, на сей раз проиграл. Так что оставь свои банальности для других. Если у тебя еще будет возможность увидеть других…
Эрика вдруг резко сбрасывает газ и резко нажимает на тормоз. Машину мгновенно забрасывает налево, она накренивается, а правыми колесами отрывается от земли. Эрика, выждав, когда машина вновь встает на все четыре колеса, мастерски выравнивает ее бег, быстро сворачивает направо, и машина ныряет в лес. «Такой трюк вряд ли сделает настоящий раллист… Дьявол в юбке… А может, сейчас?.. Может…» — думает Марис.
— И не пытайся, — словно отвечая на его мысли, сказала Эрика. — Ты сильный, а я ловкая — х… откушу! — она зло рассмеялась. — Неужели не видишь за нами…
За спиной загорелись огни фар, а за ними еще — другие.
«Тут выпрыгивать наружу и бежать в лес нет смысла. Ну, допустим, я спасу свою шкуру… Но сейчас судьба дает мне шанс попасть в их логово. Другой такой возможности больше не будет».
— Ну что ж… — он громко вздохнул. — Поживем — увидим.
— Дай-то Бог! Дай Бог нам обоим жить и видеть.
— Интересно! Очень интересно! Что это значит? — А сам продолжал думать: смогу ли я вспомнить дорогу сюда. Он пытался восстановить в памяти первый, второй и третий этапы пути.
Но Эрика вдруг остановила машину и выхватила неизвестно откуда небольшой пистолет.
— А теперь сиди тихо, — миролюбиво и по-женски нежно заговорила она. — Для твоей же пользы.
Марис и не собирался что-нибудь предпринимать — было бы глупо. Он улыбался, когда четверо мужчин с пистолетами окружили машину Эрики.