Пижон — коренастый мужчина с темной бородой — сделал шаг в сторону Мариса, затем остановился, перезарядил свой «калашников» и ощупал прикрепленные к ремню гранаты, словно ему предстояло сразиться с целой оравой врагов.
— Карлик, ты пойдешь с нами! — скомандовала Эрика. — Прикроешь тыл, если понадобится. Ну пошли! — Эрика ткнула дулом пистолета в бок Мариса.
«Что все это значит? — думал Марис. — Неужели она меня в самом деле расстреляет, как обещала? Или за этим всем что-то скрыто? А что обозначают жесты Пакална? Кому он служит? Как бы то ни было, вырваться мне не удастся. Вооруженный до зубов Пижон при малейшем моем движении в сторону выпустит всю очередь — это как пить дать. Ну и черт с ним, пусть будет так, как будет».
Они шли гуськом по узкому коридору, затем вошли в лифт, спустились вниз, потом опять шли, пока не дошли наконец до окованной железом двери.
Наверно это мой последний этап жизни, подумал Марис и представил себе родителей — седую и полную мать с грубыми руками крестьянки, но с добрым лицом, и худощавого, всегда чем-то недовольного отца. А сестричка Дзинтра? Что с ними будет? Где она, голубоглазая сестренка? Кто мне это скажет? Эрика, правда, обещала, что Дзинтру не тронут, но разве можно верить этой б..? Марис почувствовал, что волосы у него встают дыбом. Чтобы переключиться, стал думать о себе. Зачем Эрика ведет меня сюда? Почему не застрелила там же, в комнате? Может, хочет спрятать меня в этих лабиринтах? И вообще зачем такая торжественная церемония?
Юрий отпер окованную дверь, и они вошли в темное, похожее на подвал помещение с влажным песчаным полом и множеством труб разного диаметра. Юрий светил фонариком. Помещение было довольно обширным — по крайней мере никаких его границ видно не было. Когда они прошли метров тридцать, Эрика вдруг раскинула руки и не позволила больше Пижону-бородачу идти позади Мариса.
— А теперь молись! — крикнула она Марису. — И если бог есть, то пусть он поможет тебе на том свете! Иди вперед и не оглядывайся! — она, держа пистолет в руке, остановилась.
Марис тоже остановился.
Он видел себя маленьким — светловолосый и коренастый мальчик с нечесанными волосами и чумазым лицом пасет колхозный молодняк. Утреннее солнце красное-красное, а трава на лугу не зеленая, а с синеватым отливом.
Юрий схватил его за рукав и что-то прошептал, но Марис ничего не расслышал.
«Я буду жить вечно, — вспомнил он свою мысль, которая всплывала всегда, когда попадал в экстремальную ситуацию. — Я буду жить вечно, потому что меня нельзя убить. Существую лишь я и мое восприятие. Только я, я и я, — глухо стучало в мозгу. — Но чьи это слова?» Марис силился вспомнить, словно для него это было сейчас самым главным.
Эрика подняла пистолет и прицелилась. Оба выстрела прозвучали один за другим, и эхо отдавалось где-то под невидимым потолком. Третий выстрел был тише. А может, Марис его не расслышал?
— Падай, падай, черт тебя побери! — захрипел Юрий над самым ухом Мариса.
Крепкие матерные слова вырвали Мариса из почти бессознательного состояния. Он зашатался и, обмякнув, упал на пол. Боли он не чувствовал.
Эрика подбежала к нему.
— Готов! — как сквозь сон услышал Марис громкий голос Юрия. — Готов!
Эрика склонилась над Марисом, словно желая проверить, действительно ли так, и прошептала ему в самое ухо:
— До свиданья, милый, пусть даже не увидимся больше! Не поминай лихом!
Пижон стоял в стороне, с жестоким злорадством наблюдая за происходящим.
Потом они ушли. Вокруг была тьма.
Марис ощупал себя. Кажется, жив и невредим. Рядом с собой он наткнулся на фонарик. Где-то вдали затихли шаги и со скрежетом закрылась железная дверь. Наступила полная тишина. Марис пролежал еще несколько минут без движений. Потом картина только что пережитого снова промелькнула в мозгу. Марис медленно поднялся.
Глава шестьдесят третья УЛДИС СТАБИНЬШ
Небольшой самолет взмыл в воздух как ракета и исчез в облаках. Стабиньш стоял, задрав голову кверху, и смотрел ему вслед.
— Вот сволочь! Улетели наши главные птички — тю-тю. Я так просил дать вертолеты, мне ответили — нет горючего, достаточно вам и машин. Кто мог предположить, что у них такой аппаратик припрятан за пазухой… Подумать только — провалить такую операцию! Ах я осел, — он стукнул себя ладонью по лбу, — дурак! Кто ж так лезет в воду, не зная броду!
Стабиньш раскачивался в обе стороны, обхватив голову руками.
— Теперь поймаем только мелкую рыбешку, а акулы — тю-тю…
Подбежал капитан Эшколи:
— Полковник, полковник, птички вылетели из своего гнездышка… Ну нечего горевать. Поймаем мы птичек, посадим в клетку. Моторчик-то направился в Стамбул — куда ж еще? К своим дружкам. А мы предупредим все воздушные коридоры. Наши встретят и проводят гостей, как полагается — с цветами и тортом. — Он извлек откуда-то портативный и мощный передатчик, что-то в нем подрегулировал и сказал несколько слов на иврите. Затем послушал. — Все в порядке, господин полковник! — снова сказал он по-русски и положил свою руку Стабиньшу на плечо. — Говорю — будет полный порядок. Меня интересует совсем другое: кто из ваших мог предупредить преступников, — Эшколи говорил спокойно, даже бесстрастно, словно речь шла о совсем обычном деле. — Кто из ваших таков, что вы его не взяли бы в разведку, как говорят русские? Насколько мне известно, операция готовилась в строгой секретности.
Стабиньш посмотрел на него и грустно улыбнулся:
— Есть у нас…
Он немного подумал — говорить или нет. А потом решил: что это даст? Горечь его была слишком велика.
А Эшколи сказал:
— Я перехватил радиосигнал. Нас предал свой.
— Ах, сволочь, мерзавец! — по-русски выругался матом Стабиньш. — Я его, собаку, сейчас сам в расход пущу, предатель продажный! — он выхватил пистолет и уже было бросился вперед.
— Таким образом дела не делают! — Эшколи взял Стабиньша под руку. — Сами же хорошо знаете, полковник. Не будем торопиться, всему свое время.
Стабиньш сник — из бравого широкоплечего мужчины он сразу превратился в старика. Вдруг схватившись правой рукой за сердце, опустился на пенек и стал отирать бледное и влажное лицо. Потом извлек дрожащей рукой из кармана цилиндрик с валидолом.
— Сейчас пройдет, — как бы извиняясь, сказал он, улыбнулся беспомощной улыбкой и сунул таблетку в рот. — Сейчас будет все в порядке, ребята, сейчас продолжим! — Лицо у него немного порозовело, и он поднялся.
Все с тревогой за ним наблюдали.
«Розниекс был прав», — подумал Эшколи, но ничего не сказал. Мужчины вообще в таких случаях молчат, потому что слова они воспринимают как унижение.
Подошел Розниекс.
— Никаких сигналов из бомбоубежища не поступало? — поинтересовался он.
— Нет!
— Колонне тоже не поступало. Что будем делать?
— Я отдам распоряжения и полезем туда, — сказал тихо, но решительно Стабиньш. — Надо узнать, что там.
Все трое, сопровождаемые двумя полицейскими, пошли через стоянку к входу, уже не прячась.
Откуда-то снизу донеслись отдельные выстрелы, затем треск автомата.
Они вошли в лифт и поехали вниз. В нос ударил запах дыма. Где-то что-то горело.
На третьем этаже полицейские методически прочесывали помещения, укрываясь за выступами, дверьми, углами. Они прочесывали комнату за комнатой, коридор за коридором, призывая преступников сдаться добровольно. Тех, кто выходил, сразу арестовывали и сажали в отдельное помещение.
Одним из первых с поднятыми руками вышел Юрий Пакалн, за ним — еще четверо.
Силав узнал его сразу.
— Карлик, падла, иуда! — зашипел он и выпустил по Юрию целую автоматную очередь.
Руки Юрия взметнулись еще выше, потом он закачался и упал. Перед глазами возникла мать, она говорила: прости меня, сын! Потом он увидел Алину — она смотрела ласково и нежно.
Изо рта у Юрия потекла кровь. Остальные испуганно влетели обратно. Два полицейских бросились за ними. Раздались выстрелы. Один из полицейских нетвердым шагом вышел наружу, держась рукой за живот. По руке струилась кровь и капала на землю. Другой под дулом автомата вывел троих из четверки, которая хотела сдаться. Один из них — Калачик. В комнате полицейский обнаружил еще одного — с простреленным виском. Это был Маленький кот.
Стабиньш, Розниекс и Эшколи осторожно шли по коридору вперед. Навстречу им двое полицейских несли на руках третьего, тяжело раненного. За ними хромал еще один полицейский.
— Как там дела? — крикнул Стабиньш полицейскому.
— Дело к концу идет! — отозвался тот, который тащил раненого. — Все в порядке! Почти всех взяли, но кое-кого пришлось…
Из-за угла показались двое. Они несли носилки, покрытые куском материи. Стабиньш подошел, отогнул край и увидел Юрия Пакална. Он был мертв. Стабиньш впился взглядом в бледное лицо и молча закрыл Юрию глаза. Носилки унесли, а Стабиньш продолжал стоять.
— Силав! — выдохнул он. — Я знал, что так может случиться!
— Пошли! — Розниекс бережно тронул его за рукав. — Пошли!
Но Стабиньш не двигался с места. Розниекс глянул на его лицо и обомлел — оно было белым как мел.
— Что с тобой? — испуганно спросил он.
Стабиньш, держа руку на груди, медленно оседал.
Подбежал Эшколи, откуда-то появился Левенсон. Они понесли Стабиньша на руках в комнату рядом и усадили на стул. Розниекс достал у него из кармана лекарство и попытался сунуть Стабиньшу в рот таблетку, но не смог — зубы были плотно сжаты. Лицо его быстро менялось, становясь землисто-серым.
— Я сейчас! — крикнул Левенсон и бросился куда-то. Через пару минут он прибежал обратно — уже с врачом. Врач сделал инъекцию, но не помогло.
Глава шестьдесят четвертая В АЭРОПОРТУ БЕЙРУТА
Хотя час уже был вечерний, но жара не спадала. Небо над аэропортом в Бейруте было безоблачным, серебристо-голубым.