— Когда это было?
— Последний разговор состоялся за два дня до трагедии — в субботу, кажется: в воскресенье был выходной.
— А о чем они говорили в предыдущие разы?
— Я не старалась подслушивать.
— Точнее, междугородные разговоры вас тогда не занимали.
— Глупо.
Улдис продолжал рассматривать фотографии.
— А это что за типы? — он разложил на столе несколько снимков, словно карты. Ирена даже не посмотрела на них.
— Если бы знала, не стала бы специально увеличивать их.
Стабиньш задумчиво потер лоб.
— Скажите, Ирена: вы знали бывшего мужа Ольги Зиедкалне?
— Видала. Приходил в магазин клянчить на водку. Но Ольга его всегда гнала.
— На этих снимках он есть?
— Нет. На похоронах его не было.
— Часто он приходил в магазин?
— Пару раз, потом Ольга пригрозила вызвать милицию. Он еще пригрозил, что пожалуется сыну.
— Это не с ним она разговаривала тогда?
— Нет, его голос я знаю. Он тоже звонил. Но не тогда.
Улдис перебирал снимки, но взгляд его вновь вернулся к неизвестному.
— Значит, вы видели его с Ольгой на улице Горького… — медленно, словно раздумывая, проговорил инспектор. — А где его видел я? Стоп! — он хлопнул себя ладонью по лбу, сунул руку в карман. — Вот где! — Он выложил на стол другие фотографии. — Вот он вместе с нею в санатории. Видимо, он и писал ей письма, и звонил из Ленинграда и Калининграда. Разве не он? — Инспектор подвинул снимки Ирене. Взглянув, она кивнула.
— Ну что же, мы не потеряли времени зря, беседы были плодотворными и касались вопросов, интересующих обе стороны. Вы доверите мне вашу пленку до завтра? Придете, мы кое-что запротоколируем.
— Только не забудьте, что телефонные разговоры я слышала совершенно случайно, — прищурилась Ирена.
— Само собой, — кивнул Улдис, — А теперь позвольте откланяться и принести извинения за некоторую бесцеремонность.
— Может быть, все-таки сварить кофе? — неуверенно предложила Ирена. — Вы все-таки были как бы в гостях…
— Спасибо, но я не признаю полумер. И у меня сегодня еще куча дел.
— По этому поводу?
— Любопытство разрешено лишь врачам и оперативным работникам.
— Следовало бы позволить его и работникам торговли — в особенности как средство самообороны.
Они рассмеялись, одновременно поднялись и направились к двери.
«До сих пор нормально, — размышлял Стабиньш по дороге на вокзал. — Ирена сказала ровно столько, сколько хотела, хотя пыталась создать впечатление, что сказала куда больше; ничего, придет время, когда она заговорит откровенней. Терпение!»
XV
— Ну, пожалуйста! — и Розниекс рокировал в длинную сторону. — Теперь вам так просто до меня не добраться.
Кубулис помедлил, задумчиво грызя спичку, и пошел конем.
— Не будь так уверен!
Младший сын Кубулиса, Ивар, наморщив лоб, собирался что-то подсказать противнику своего отца.
— Тихо! — Кубулис слегка ткнул его в бок. — Солидарность молодежи я ценю, но пускай выкручивается сам. Раз уж он следователь, то должен предвидеть все ходы противника.
Валдис, подперев голову ладонью, углубился в обдумывание.
— Если бы я умел предвидеть ходы, то давно нашел бы того, кто сбил Зиедкалне. Однако, чтобы угадать действия противника, надо хотя бы знать, кто он. — Валдис двинул ладонью. — Невероятно, но факт. Чем больше мы углубляемся в дело, тем меньше в нем ясности. Слишком уж сложны эти ходы противника.
Кубулис откинулся в кресле.
— Тогда, может быть, я напишу рапорт, чтобы из Риги прислали следователя по особо важным делам?
Ивар поднялся и вышел из комнаты. Сейчас они снова начнут о работе, шахматы — это у них было просто так.
— Отдавать начатое, конечно, неохота, — сказал Розниекс. — Но, может, я и правда не справляюсь? — Он поднял слона, повертел в пальцах, оглядел и поставил на место. — Давно не чувствовал себя до такой степени беспомощным.
Кубулис покачал головой, встал и подошел к двери.
— Ивар, ты где там? Принеси нам, пожалуйста, чаю и яблок!
Среди своих было известно: если Кубулис просил чаю с яблоками, значит, он настроен на серьезный разговор. Ему нравилось сидеть в мягком кресле у шахматного столика, в приятной тишине без телефонных звонков, посетителей, начальства, сидеть и неторопливо разбираться в вопросах, которые он считал неотложными и важными. И на этот раз, когда старик пригласил Розниекса, чтобы, как он сказал, проиграть ему партию-другую, Валдис понял, что предстоит разговор.
— Знаешь что, приятель, — сказал Кубулис, вернувшись на место, — мне твое нытье стало уже надоедать. Мог бы одолжить хоть немного самоуверенности у следователя Апниса, а ему не мешало бы позаимствовать у тебя рассудительности и работоспособности. — Он отодвинул шахматы в сторону, освобождая место для принесенного Иваром чая. Розниекс, не дожидаясь приглашения, взял стакан, положил три ложки сахара и стал задумчиво помешивать.
— Видите ли, мэтр… — он прищурился, словно готовясь объявить шах. — Поездка Зиедкалне в Пиекрастес была первым этапом тщательно разработанного плана преступления; следующим этапом было ее убийство. Оба эти звена тесно связаны. Преступник не просто выследил ее, но заранее знал, когда и куда она поедет.
— Ловушка?
— Наверняка. Кто-то вызвал ее в Пиекрастес, и она, видимо, была в этой поездке заинтересована.
— Почему ты так считаешь?
— Из-за стечения многих обстоятельств. А именно: Зиедкалне преждевременно берет вдруг частичный отпуск, хотя собиралась через месяц ехать в санаторий, снимает с книжки тысячу рублей, значительную часть отложенных за много лет денег, — и едет поздно вечером, не днем, а именно вечером, когда легче на нее напасть, сбить и скрыться в темноте. — Розниекс медленно пошевелил ложечкой. — Эта поездка в Пиекрастес — не повседневное, а чрезвычайное событие, преследующее, видимо, какую-то цель. Другое дело, если бы она ездила так каждый вечер, допустим, с работы домой. Тогда можно было бы думать даже о случайном стечении обстоятельств.
— Да, логика в этом есть, — медленно кивнул Кубулис, обдумывая услышанное. — Но мысли, друг мой, даже логичные — всего лишь мысли, а не доказательства. Только Шерлок Холмс мог позволить себе на основании логических умозаключений обвинить или оправдать кого-либо, и то лишь потому, что он был выдуманным героем. Факты, факты, вот что неопровержимо. — Она взял стакан, пригубил. — Сейчас у нас есть множество предположений, которые, весьма возможно, недалеки от истины. Хотя кое-что можно истолковать иначе. Например, то, что она взяла деньги из сберкассы, может и не быть связанным с поездкой.
— Это деталь. В основном мои выводы основаны на фактах, — Розниекс почувствовал себя слегка уязвленным.
— Я не оспариваю твоих аргументов, я проверяю их крепость.
— Есть и другие обстоятельства, говорящие в мою пользу.
— Какие?
— Во-первых, — Розниекс загнул палец, — Зиедкалне сказала сыну, что едет погостить у подруги.
Кубулис выбрал красное яблоко, разрезал на ломтики и, словно священодействуя, один за другим опустил их в чай.
— Допустим…
— Мы выяснили, что никто с работы не приглашал ее, и ни у кого нет дачи в Пиекрастес.
— Значит, она сказал сыну неправду.
— Он уверяет, что она была очень правдивым человеком и никогда не обманывала его.
— Она и не умела обманывать. Ведь сын легко мог установить это, встретившись с кем угодно с ее работы.
Розниекс маленькими глотками пил чай и ел принесенные Иваром бутерброды.
— Значит, у нее были серьезные причины скрыть истину от сына. Во-вторых, — он загнул другой палец, — незадолго до происшествия ей неоднократно звонили на работу. Содержание разговоров позволяет предположить, что они были связаны с этим делом.
Кубулис заинтересованно сдвинул брови.
— Кто звонил, выяснили?
— Какой-то мужчина звонил тут же, из Риги, и хотел с ней встретиться и поговорить. Она отказала в резкой форме.
— Возможно, потом согласилась.
— Этого мы не знаем.
— Что еще?
— Второй мужчина звонил из Ленинграда, потом из Калининграда. Голос один и тот же. С ним Зиедкалне хотела встретиться. Зачем — по телефону говорить не стала.
— Как это выяснили?
— В магазине ни один телефонный разговор не минует ушей директорши. У нее своя система руководства.
— А не может ли быть так, что достойная руководительница эти разговоры выдумала и подбросила вам со Стабиньшем как лакомую наживку, чтобы вы клюнули и поменьше внимания уделяли магазину?
— Разговоры слышала продавщица Канцане, информатор директора, и содержание их пересказала Стабиньшу.
— Это ничего не доказывает. Мог быть и такой способ подбросить сведения и повернуть следствие в желаемом направлении.
— Такую возможность я допускаю. Но у Зиедкалне в Ленинграде и на самом деле был знакомый. У нас есть письма, написанные каким-то Сергеем. Обратный адрес не указан. Вероятно, он женат. На марках — штемпели Ленинграда и Калининграда.
— Что же ты молчал? Что в этих письмах?
— Много говорится о днях, проведенных вместе в Пиекрастском санатории. Зиедкалне отдыхала там прошлой осенью.
— Тогда не так уж трудно отобрать по санаторной документации всех Сергеев средних лет из Ленинграда и Калининграда, отдыхавших там в то же время.
— А если он по паспорту не Сергей, а Серафим или еще кто-нибудь? — Выдержав паузу, Розниекс с улыбкой посмотрел на собеседника. — Хорошо, что у нас есть его фотография.
— Все-таки вы с Улдисом молодцы. Где вы ее взяли? — обрадованно воскликнул Кубулис, встал и начал расхаживать по комнате.
— В альбоме Зиедкалне было несколько групповых снимков. И рядом с нею — всегда один и тот же человек. И его же мы, а также Канцане, сфотографировали на кладбище в день похорон. Случайное совпадение исключается. Видимо, это и есть нужный нам Сергей.
Кубулис, скрестив руки на груди, остановился перед столиком.