— Не слышишь, что ли, шевелись, падла!
Неестественно дергая плечами и оглядываясь, мужчина пятится назад; в глазах страх за жену. Подбегает к шкафу, распахивает дверцы.
— Вот, хапайте, жрите, подавитесь, чтоб вы сдохли! Только отпустите жену, не трогайте мою жену! — кричит он, выкидывая из шкафа пачки долларов и марок. Потом подбегает к туалетному столику, открывает ящички и бросает на пол драгоценности — кольца, браслеты, ожерелья.
В то время как шофер держит его под прицелом пистолета, длинный ловко подбирает деньги и ценности и рассовывает в широкие карманы комбинезона. Потом, распрямившись, подходит к мужчине.
— Слушай меня внимательно, Лева, — наставляет он. — Паук велел тебя пришить вместе с твоей марухой, а хазу спалить, чтобы ты не лез в чужую малину, понял? Но я сегодня добрый, — он многозначительно подмигивает. — Я в хорошем настроении, и ты должен это ценить. Смекаешь, Большой лев?
Мужчина с ненавистью щерит зубы.
— Передай, что ему это так не пройдет, — отвернувшись от Длинного, он с угрозой смотрит на остальных. — Попомните мои слова, кровью харкать будете, сявки[1].
— Ах вот как, не пройдет, кровью будем харкать?! — вскидывается детеныш гориллы. — Ты у нас, падла, сейчас запоешь, сейчас ты у нас расколешься и выложишь, какая сволочь тебе устроила «черных козлов»! — Он бьет кулаком мужчину по лицу, а ногой в пах. Мужчина корчится от боли, а горилла толкает его к кровати. Толстяк, видно, только того и ждал. Он вмиг срывает одеяло и, рыча как дикий зверь, кидается на женщину, рукой сжимает ей горло. Гримаса ужаса искажает красивое лицо. Она не может крикнуть, задыхается. Толстяк ловко срывает с нее ночную рубашку, трусы и наваливается на нее. Женщина хрипит. Толстяк медленно ее душит и насилует.
— Что вы делаете! Негодяи! Подонки, что делаете?! — в отчаянии вопит муж.
— Тихо! — шипит горилла. — А то — сам знаешь!
Мужчина замолкает, в ужасе глядя на жену.
Толстяк сопит, пыхтит. Женщина с синим лицом, с выпученными глазами, как рыба, выброшенная на сушу, ловит воздух, от резких толчков толстяка голова ее мотается.
— Так кто тебе спровадил «козлов»? Говори, пока еще жива твоя маруха, быстрей говори: кто та сука? — кричит шофер, рукояткой пистолета долбая его по затылку. Но мужчина словно больше не чувствует боли. Сквозь застилающие глаза слезы он видит и не видит, что происходит на кровати. Лицо у него стало землистым, губы дергаются. Он совсем скрючился. Из привлекательного, статного мужчины превратился в ссохшегося старика. Опустился на ковер и сидя качается, обхватив голову руками. Потом вдруг начинает заикаться, хочет что-то сказать. Тут подлетает Длинный с истошным криком:
— Ах, не хочешь говорить, не хочешь?! Я тебе счас покажу! — и дважды в него стреляет. Мужчина падает навзничь.
Детеныш гориллы и шофер столбенеют от неожиданного поворота событий. А Длинный продолжает кричать:
— Что вы, болваны, стоите, точно в штаны наклали, шалавы, сявки! Пора сматываться! — Потом обращается к шоферу: — Калачик, мотай вниз и прихвати технику. Да живо! Мы тут заваландались!
Шофер, пожав плечами, быстро спускается по лестнице в гостиную, отключает и забирает японский телевизор, видеомагнитофон, магнитолу, сует в мешки и выносит в дверь. На улице у машины останавливается, кладет свою ношу на мостовую и открывает ключом дверцу.
Вдруг его ослепляет яркий свет фар: в улочку въезжает полицейский патруль. Из машины выскакивают три полицейских, быстро подбегают.
От неожиданности шофер роняет ключи, которые со звоном падают на брусчатку.
— Что вы тут делаете в ночное время? — спрашивает пожилой сержант. — Что там у вас в мешках?
Двое других с пистолетами в руках становятся по бокам шофера.
Бежать тому некуда.
— Я… я поругался с женой, — запинается шофер, воровато оглядываясь по сторонам.
— А это что за вещи? — полицейский развязывает мешок. — Ого, япончики!
— Это мое барахло, начальник, — жалобно тянет шофер. — Ухожу от бабы, еду к своей марухе.
Полицейскому не понравилась его речь. «Попахивает зоной», — думает он.
— Где вы живете?
— На пятом этаже, в тридцать восьмой квартире.
— А есть в этом доме такая квартира? — смеется сержант. — Сейчас проверим. — И, глядя вверх, считает: — Раз, два, три… Э, брат, тут всего четыре этажа!
Водитель сообщает по рации:
— Задержан подозрительный тип в старом городе, у своего «мерседеса». Собирался увезти видеотехнику. Возможно, понадобится подкрепление.
Сержант надевает задержанному наручники, вталкивает в полицейскую машину, приковывает к железной скобе в салоне.
— Присмотри за этим молодцом, — говорит он своему товарищу, — а мы сейчас глянем: что у него там за квартира и где взял технику.
— Хватит! — Длинный хлопает толстяка по плечу. — Хватит наслаждаться природой. Пора смываться! Я что сказал?! — Он сильно бьет толстяка кулаком по спине.
И тут в дверях появляются три полицейских. У одного на шее автомат, у двух пистолеты наготове.
— Руки вверх! — кричит сержант. — Ни с места!
Толстяк мигом скатывается с кровати на пол и, выхватив пистолет, стреляет. Длинный швыряет дымовую шашку и одним прыжком сигает в окно. Вся комната в дыму. Выстрелы, треск автомата.
Когда дым рассеивается, преступников и след простыл.
Мужчина, смертельно бледный, по-прежнему лежит на ковре, из груди его сочится кровь. Женщина на кровати мертва. Один полицейский ранен, сидит на полу. Сержант взволнованно говорит по радиотелефону:
— Немедленно оперативную группу и «скорую помощь»! — Он называет адрес.
За церковными шпилями Старой Риги всходит солнце. Дома и домики старого города с узкими окошками и широкими окнами, с островерхими и плоскими крышами сбрасывают с себя покров темноты.
По одной из улочек ковыляет толстяк. Он волочит правую ногу и рукой держится за плечо. Из ладони сочится кровь. Мясистое лицо с двойным подбородком, широким носом, толстыми губами и маленькими раскосыми глазками совсем белое, в красных пятнах.
— Задал я дохлякам жару, — бурчит он. — Еле оторвался. Еще немного — и сгорел бы, трюм на много лет, а может быть, и вышка. Тьфу, — сплюнув, он смачно ругается. Ругается долго и зло. Потом, свернув за угол, чуть не налетает на своего сообщника гориллу.
— Ты, Кот? А где же Том? — удивляется толстяк. — Вы же смылись вместе через окно?
— Нет, не так! — Кот настроен мрачно. — Том велел мне спускаться по водосточной трубе, а сам схилял по крышам. Вместе, говорит, не годится. Я чуть не влетел ментам в лапы. — Хотя вид у него страшный, грозный, Кот говорит фальцетом. Тонким, женским, писклявым, как у евнуха, голосом.
— Сволочь такая, фуфляжник, — недовольно гудит толстяк. — Ей-ей, смылся со всей хабарой.
— Ах вот что! — Кот приходит в ярость. — Падла, паскудник! — визжит он. — Паук никогда этого не простит, и мы тоже! Крантик ему сделаем — и в ящик!
До толстяка наконец доходит смысл его слов, и он долго ругается. Потом надолго закашливается.
— Том нас облапошил. Кто нам теперь заплатит долю? — справившись с кашлем, стонет он. — За работу кто заплатит — долю-то Паук обещал…
Истерические вопли толстого Коту не по нраву. Он переводит разговор на другое.
— Куда делся после шухера Калачик, что я его больше не бачил, а? — интересуется он.
— Я бачил. Его тормознули. Фараоны. Когда я вырвался из их лап и дал деру, Калачик уже сидел в ихнем моторе на привязи. Теперь уж, наверное, он в участке, а менты ему душу мотают. Не расколется, как думаешь?
— Нет, Калачик не продаст, он ни за что не запоет, будет держаться до последнего, — заверяет Кот.
И вдруг как заорет:
— Ой, кто ж это нас продал? Так настучал, что фараоны явились точно как часы? Может, Том? — Кот полон подозрений. — На фиг он Льва дырявил?
Толстый не отвечает. Молчит. Не хочет высказываться.
На улице появляются первые прохожие.
— Айда, — спохватывается Кот, крутит большой головой и воровато стреляет злыми глазками по сторонам. — Айда! Тут не место калякать. Встретимся в хазе. Там обговорим, все обмозгуем.
Они расходятся в разные стороны.
Глава втораяСЛЕДОВАТЕЛЬ ВАЛДИС РОЗНИЕКС
На дворе уже позднее утро, но в комнате еще сумрачно. С низкого серого неба за окном сеется дождик. Тяжелые капли, срываясь с крыши, время от времени звонко стучат о жесть подоконника.
Валдис Розниекс, старший следователь по особо важным делам Латвийской прокуратуры, сегодня остался дома, хотя по субботам, а то и по воскресеньям он обычно работает. Чувствует себя плохо — сильно ноет желудок, тошнит и даже немного повысилась температура. Жена Инта встревожилась, вызвала врача. На прошлой неделе оба они были на похоронах однокурсника и давнего друга Валдиса. Он был даже чуть моложе Валдиса. И вот — рак. На кладбище к ним подошел один из старых сослуживцев. «Да, Валдис, — сказал он, — близко рвутся снаряды и уносят друзей из наших рядов!» Розниекс ничего не ответил. Только вздохнул.
Валдис никак не мог примирится со смертью, хотя по работе встречался с ней очень часто. Вместе с судебным врачом осматривая трупы, он воспринимал их иной раз как неодушевленные предметы, а иной раз думал о том, что осталось от сущности человека, от его «я» в мыслях, чувствах, эмоциях; куда подевалось все то, что он делал, переживал, говорил? «Потому, видно, люди и считают, что душа мертвого улетает на небо», — решил он.
Несмотря на запрет жены, Валдис поднялся с постели, вошел в гостиную, сел в мягкое кресло, включил торшер и открыл книгу. Это был детектив Агаты Кристи. Его откуда-то притащила дочь Алина. Валдис начал читать его еще вчера вечером, немножко тем унимая боль. «Идиотство, — сердился про себя он. — Автор с мировым именем, а в ее книгах ну никакой связи с юриспруденцией, с логикой следствия, никакой причинно-следственной связи, доказательств преступления. Положите такое дело судье на стол — он не сможет вынести приговор, юридическим языком выражаясь, за недостатком доказательств. А люди запоем читают ее и хвалят».