ли. Андрей охотно участвовал и в запрещенной охоте, рыбалке, в том же составе (только без девушек).
Была у него и другая возможность поправить свое материальное положение: друзья в Центральном Комитете комсомола, и особенно в «Спутнике», могли достать комсомольские путевки в заграничную поездку. Красивые молодые женщины платили натурой, все остальные — звонкой монетой. Со своими коллегами в ЦК и в «Спутнике» он рассчитывался полностью и своевременно.
Потом настали трудные времена. ЦК партии кликнул очередной клич: руководящим работникам — независимо от специальности, образования и познаний в области сельского хозяйства — предлагалось идти в председатели колхозов. Надо вытащить колхозы из болота. Отвертеться не удалось. Отвертелись те, кто рангом выше — кто сам вызывал в райком и отдавал распоряжения. До таких высот Андрей еще не дошел, так что пришлось ехать. За год руководства колхозом «Ленинский путь» Андрей вконец запустил хозяйство. Однако и там он себя не забывал: кое-что из продуктов колхоза велел продавать в Риге на центральном рынке и львиную долю прибыли клал себе в карман. Лучшую пшеницу из семенного фонда пускал налево, телят, свиней, овец продавал и потом списывал как павший молодняк.
Он как всегда аккуратно платил районному начальству — чтобы удержаться на плаву. Так было принято. Потом в районной прокуратуре появился новый следователь, присланный по распределению из университета. И стал копать колхозы. Руководство района не раз пыталось заткнуть ему рот, но молодой специалист не унимался. Возбуждал уголовные дела, писал докладные своему начальству в ЦК партии. В скором времени «зеленого, неотесанного» парня убрали. Тем не менее в ЦК партии остались недовольны: колхоз-то упал ниже некуда. Андрею стали предлагать другую работу. В это время, по счастью, партия бросила новый клич: ликвидировать очередной прорыв, укреплять партийцами кадры милиции.
У Андрея не было ни юридического образования, ни знаний в этой области. Он был типичным номенклатурным работником с партбилетом в кармане, работником, которого перебрасывали с одного руководящего поста на другой. Таких было много — людей некомпетентных, без способностей. Одни из них — изворотливые, другие же просто недалекие. Особенно из среды армейских офицеров.
Андрея назначили старшим оперуполномоченным районного отдела милиции по борьбе с хищением и спекуляцией и присвоили чин капитана. С помощью сети своих стукачей он очень быстро наловчился собирать материал на торговых работников среднего звена. Это были заведующие потребсоюзовскими магазинами, торговавшие левым товаром, начальники цехов промкомбинатов и мясокомбинатов, производивших левую продукцию, заведующие мясозаготовительными пунктами, которые обманывали колхозников, принимая скот живым весом, и прочие. Без шума их вызывал, брал хорошие отступные, а оперативные материалы уничтожал. То была одна цепочка, начало которой — поставщики и производители сырья, а конец — магазины. И цепочка эта, ясное дело, не заканчивалась в пределах района. Концы зачастую можно было найти в Риге и других крупных городах. Одно ее звено было в его же бывшем колхозе «Ленинский путь», в цехе, который заготовлял фрукты в южных республиках, производил вино, фруктовые консервы и получал большую прибыль, главным образом для себя. Теперь там был ловкий председатель, умевший все организовать.
Прошло немного времени, и у Андрея даже отпала необходимость собирать материал. Всем этим деятелям было ни к чему, чтобы он слишком много знал. Они больше не игнорировали Андрея, как вначале, а втихую приходили к нему и добровольно платили дань. Такая система его устраивала: барыш получался гораздо больше, чем при сборе оперативных материалов.
Он неукоснительно платил своему начальству, и рижскому и районному, особенно же руководству райкома и райисполкома. Он давно постиг эту науку. Почти все, кто занимался заготовкой, производством и торговлей, были членами партии. Партия была отличным щитом, ведь без согласия райкома никого из них не могли привлечь к уголовной ответственности. А согласия партия, конечно, не давала, поскольку у самой было рыльце в пушку.
Но Андрею было крайне необходимо проявить себя на работе, доказать руководству: как старший оперуполномоченный по борьбе с хищением и спекуляциями он более чем на месте.
Раньше Галина работала в колхозе «Ленинский путь» дояркой, красивая была девушка и активная комсомолка. Когда в селе открыли новый магазинчик, Андрей рекомендовал назначить ее заведующей. Он имел на нее виды; но Галина не поддавалась. В магазине она проработала полгода. Работала честно. Никому ничего не платила. Вдруг нагрянула ревизия и обнаружила у нее недостачу. Доказывать хищение или растрату в то время не требовалось. Не требовалось и устанавливать: взяла ли она что-то себе, присвоила ли деньги. Никто и разбираться не стал — в чем причина, как образовалась недостача. Возможно, Галина в чем-то просчиталась или ее надул кто-то из поставщиков. Она этого не знала. Но и ревизоры, не очень компетентные, могли допустить ошибку. Достаточно было обнаружить недостачу, чтобы возбудить уголовное дело и привлечь к ответственности за расхищение общественной собственности, что грозило заключением сроком до двадцати лет.
Эту девушку Андрей прекрасно помнил. Ее ни с кем не спутаешь: тонкая, как тростиночка, свежая, как весенний морской ветерок, стыдливая и наивная, сладкая, как липовый мед. Она вошла в кабинет, вся дрожа и пугливо озираясь. Робко опустив руки, сидела она перед его письменным столом. Андрей вынул из ящика стола зеленоватый, на машинке отпечатанный бланк с жирной фиолетовой, страшной печатью в углу и положил перед Галиной.
— Прочти и распишись, — тихим, бесстрастным голосом сказал он. — Это постановление о твоем аресте.
Она читала долго. С лица ее постепенно, как песок из песочных часов, отливала кровь. Оно становилось все бледнее, а шея краснела. Мелкие бархатные кудряшки прилипли к вискам, выступили бусинки пота, которые медленно скатывались по щекам и падали на узкие девичьи плечи. Она подняла голову — на Андрея смотрели большие серо-голубые глаза простодушного ребенка. В зрачках — страх, отчаяние. Андрей остро почувствовал, что хочет обладать этой дикой косулей. Взглядом обласкал маленькую девичью грудь под тонкой кружевной блузкой и полез дальше — под простую шерстяную юбку. В любую минуту мог кто-нибудь войти, сотрудники или начальство. Не принято было тогда друг от друга таиться. Свободно ходили коллеги по кабинетам, зорко наблюдая за своими же, и смотришь — у тебя уже готов компромат, на тот случай, если понадобится себя защищать, а то и просто сообщить куда следует. Такая была система.
Сам-то Андрей не очень боялся: у него были прекрасные отношения с ребятами из районного отдела госбезопасности. Да поди знай, кто еще из сотрудников на них работает…
Галина сжала нетронутые поцелуями детские губы бантиком, которые в приливе желания ему так хотелось целовать.
— Так-то, дружок! — Он бросил на девушку сочувственный взгляд. — Арестуют тебя и посадят в тюрьму. Плохо там будет, очень плохо, но ничего нельзя сделать.
Девушка поперхнулась и неожиданно зашлась таким кашлем, что согнулась пополам и только судорожно вздрагивала. Казалось — прямо здесь, в кабинете ее вот-вот вырвет. Андрей даже почувствовал, что у нее намокли трусики. И странно, это не вызвало у него отвращения или жалости. Он хотел Галину, желал ее, явственно видел ее маленькие ножки и влажную щелочку между ними. Андрей налил из графина воды и подал ей стакан. Она выпила с жадностью и дрожащей рукой поставила стакан на стол.
— Что будет с мамой! — еле слышно прошептала она.
Не в обычае тогда было протестовать. Люди покорно все сносили. У Галины была больная мать-инвалид, за которой нужен уход. Мать с трудом передвигалась по комнате. И дочь думала не столько о себе, сколько о матери. «Добрая душа, — решил про себя Андрей. — Но все равно ты будешь моя!»
— Хорошо, — заговорил он приподнятым тоном, словно по внушению свыше. — Этот документ будет лежать у меня в сейфе. И от тебя, девочка, будет зависеть судьба твоей мамы, от твоего поведения. — Он бросил на нее жадный взгляд.
— Что я должна делать? — В ее глазах было отчаяние.
— Приходи сегодня в двадцать один час к большому дубу за школой. Знаешь, где это?
Она кивнула.
— Будь осторожна, чтобы никто тебя не видел!
Съежившись, как выпоротый щенок, Галина бочком, бочком вышла из кабинета.
С той ночи она каждый вечер приходила к Силаву домой. Андрей обещал, что все уладится. Она верила. Для нее забрезжил лучик надежды. Андрей ей понравился, она в него даже влюбилась. Ведь он был первый мужчина в ее жизни. Вскоре она забеременела. Андрей обещал, что ее пожалеют: суд примет во внимание, что у нее скоро будет ребенок, что она ранее не судима, учтет ее чистосердечное признание. А также то, что следователи ее не арестовали.
Ее приговорили к двенадцати годам колонии усиленного режима и взяли прямо в зале суда. Через два месяца умерла мать. С тех пор Галину никто не видел.
Три года спустя Андрея перевели в Ригу, с повышением, и он женился. Теперь у него двое детей…
Кто-то открывает дверь кабинета. Андрей Силав просыпается. Задремал в своем кресле. Перед ним — Иван Петрович Голубев.
— Ты велел вечером зайти, — свойски говорит высокий капитан. — Обмозговать дело об убийстве Борзова. Вот оно, досье, — легким взмахом он кладет папку на стол и садится.
— Ха, ты исполнителен, Петрович. Мне это всегда нравилось. Но нам некуда спешить, пусть дело еще полежит, пусть созреет. Когда они притащат зелененьких, тогда помаленьку начнем думать.
— Как начальство прикажет, — безразлично пожимает плечами капитан. — У тебя нет выпить? В горле пересохло.
— Есть! — оживляется Силав. — Сейчас сообразим по маленькой, — он вынимает из сейфа графинчик, наливает в рюмки.