в полицию, а к мафиозным структурам. Нанимают за деньги телохранителей, мстителей из тех же команд рэкетиров и так обеспечивают себе безопасность, иногда так же возвращают себе кое-что из награбленных ценностей.
— Ну да, — печально тянет Розниекс. — Нанять таких парней — это могут себе позволить только богачи, а бедняки и пенсионеры, как всегда, беззащитны.
— Если хочешь знать, существует целая система, — пропускает мимо ушей «бедняков и пенсионеров» Стабиньш и продолжает свое: — Это крепкие ребята, которые не только охраняют, но и отнимают у воров награбленное. Но чаще всего такая команда выбивает деньги из должников, которые не желают платить, и возвращает владельцам. Они работают на процентах и зашибают деньгу. Эти ребята выполняют функцию суда. Волк — санитар леса!
— Что делать, — соглашается Розниекс. — Наши суды безнадежно зачахли по той же причине — кадры. Некому работать, да и законы, соответствующие нынешнему времени, тоже еще не приняты.
— Хаос, самый настоящий хаос! До каких же пор это будет продолжаться! — возмущается Стабиньш.
— До тех пор, Улдис, пока там, наверху, будут заниматься междуусобицами, пока не дадут полиции человеческую зарплату, на которую можно жить, не очистят кадры полиции от коррумпированных элементов и не перестанут кричать насчет русских неграждан. Другое дело — язык они обязаны изучить.
— Кто-то может счесть, что мы с тобой тут защищаем русских, — горько усмехнулся Стабиньш.
— Не русских мы защищаем, а своих кровных от их недомыслия, — раздельно говорит Розниекс. — Ведь больно за себя и за страну. А что происходит в экономике? Буквально то же самое, — перестает есть Розниекс, и на лице его гнев. Разорваны все связи! Никто нам не нужен! Сами себе хозяева! Пятьдесят лет только и делали, что интегрировались, пятьдесят лет нас заставляли идти в одной упряжке. Минск производил одни детали, Ленинград — другие, Киев — третьи, Урал — четвертые, а Рига, скажем, занималась сборкой и давала готовую продукцию. Интеграция! Это была не случайность, а продуманная система, которая позволяла держать республики в узде, командовать ими из центра. А теперь будем рвать связи. Не постепенно, а разом. Результат уже налицо — массовая безработица и нищета.
— Это и есть резерв преступности, — добавил Стабиньш.
— Вот так и живем, — грустно качает головой Розниекс. — Ссоримся, грыземся, деремся за портфели, гребем все под себя, а про экономику и благополучие людей никто не думает. — Он тяжело вздыхает. — Что-то мы с тобой толчем воду в ступе, как раньше на профсоюзном собрании, как будто от нас что-то зависит, как будто мы решаем дело.
— Значит, давно у нас не было случая поговорить по душам.
— Так оно и есть, Улдис. — Бланком протокола Розниекс вытирает руки и бросает бумагу в корзину. — Трудное сейчас время, просто необходимо выговориться, и хорошо еще, если есть добрый друг, на которого можно взвалить всю ношу. — Розниекс медленно завинчивает крышку термоса, складывает газету и, смяв ее, тоже бросает в корзину, потом поворачивается к Стабиньшу, который уже вынул из кейса уголовное дело и, послюнявив палец, его листает.
— Ну так давай сюда свое драгоценное дело, или уж стало жалко расставаться? Посмотрим, что там такое? — Он надевает очки на нос.
— Тут двойное убийство с попыткой затопить трупы в Мельничном озере.
— И ты хочешь всучить мне эту темную лошадку?
— Себе тоже. Нам придется вместе работать, так что от меня тебе тоже не отвертеться.
— А с чего это именно мне такая честь? — И вдруг, как старый охотник, чующий дичь, Розниекс жадно смотрит на папку в руках Стабиньша. Усталое сердце начинает быстрее биться. — А ну показывай! — В нем просыпается нетерпение.
Почувствовав его азарт, Стабиньш, немножко помедлив, говорит:
— А знаешь, кто убит?
— Не знаю!
— Насколько известно по первичным данным, возможно, это Владислав Стрижельский, по кличке Том, и его дама Ванда. Он один из самых квалифицированных домушников.
— И что из того? — Розниекс немного разочарован.
— То, что именно Том участвовал в ограблении квартиры Алексея Борзова, когда Борзова ранили, а его жену, австрийку Сильве-Генриетту, изнасиловали и задушили. Ты сам был у Борзова в больнице, и на твоих глазах он умер, — напоминает Стабиньш.
— Хм, интересно, — буркает Розниекс. — Борзов тогда отказался со мной говорить, это, сказал он, их собственные проблемы.
— Ну видишь, а ты не хотел брать это дело. Да, а где находится сейчас то, первое дело? — резко меняет тему Стабиньш.
— У Густсона в сейфе, — язвительно бурчит Розниекс. — Дело приостановлено как нераскрытое, он сидит на нем, как курица на яйцах.
— Оба дела надо сразу объединить и брать быка за рога, — решает Стабиньш. — Теперь мы всех этих мокрушников за уши вытащим на свет Божий. Теперь им кранты, решетка, а Бог даст — так и вышка. — Стабиньш вдруг прямо по-юношески встает и потягивается. В нем начинают бродить дрожжи старого оперативника, которые образуются в крови с момента раскрытия первого же дела, когда поймаешь негодяя, докажешь его вину — к удовлетворению потерпевшего. Но особое удовлетворение от своей удачи получает оперативник, и ему хочется ловить еще и еще. Тут тоже азарт — надо выследить, выждать, поймать, — сравнимый с игрой в рулетку, футболом, охотой или рыбалкой, и с шахматами, где надо сильно шевелить мозгами, если они, конечно, есть. Видимо, это не случайность, что во всем мире, несмотря на огромные трудности в работе, на большой риск, со своей профессией полицейские редко расстаются. И полицейский, который долго проработал, в глубине души до конца жизни остается полицейским.
Улдис кладет папку на стол. Полистав дело, Розниекс начинает читать протокол осмотра места происшествия. Палец его задерживается на фамилии следователя, составившего протокол, — Спрогис, Марис Спрогис. Он был на месте происшествия, следователь районной прокуратуры.
— Ты такого знаешь? — поднимает на Улдиса взгляд Розниекс.
— Видел тогда, на Мельничном озере, когда вместе пришлось осматривать трупы. Молодой, еще необстрелянный, но по первому впечатлению — парень толковый.
— Я тоже его видел, — припоминает Розниекс. — Послушай, этот парень ведь с самого начала в курсе дела, — размышляет Розниекс. — Может быть, взять его — молодые, свежие силы — в нашу стрелковую бригаду?
— О’кей, так тому и быть. — Стабиньш широким взмахом подает ему руку. — Все свои пожелания, запросы, заявки адресуй мне. И объяснения в полном объеме можешь требовать с меня в любое время дня и ночи. А я все, что удастся раскопать, буду носить тебе. Когда дело изучишь, позвони, я прибегу, и мы, как говорят наши клиенты, поработаем, покалякаем и капитально обмозгуем это дело.
Углубившись в чтение уголовного дела, Валдис ничего не ответил.
Глава восемнадцатаяЮРИЙ И АЛИНА
Юрий взглянул на часы. Уже почти два часа как он наблюдает за входом на факультет. Сперва он медленно, с независимым видом прохаживался взад и вперед. Потом решил, что это может броситься в глаза: купил газету, первую попавшуюся, и сел на скамейку в скверике, так, чтобы видна была дверь.
Алины все нет и нет. Студенты входят и уходят, по одному, стайкой, шумной гурьбой. Потом их поток иссякает, обрывается и дверь замирает. Уже третий раз Юрий поджидает Алину. В первый день она вышла одна, но он не осмелился к ней подойти, посмотрел издали, как она удаляется легким шагом. Потом он себя ругал и решил с ней встретиться как бы случайно. На другой день она вышла не одна. С ней были три-четыре студентки. Юрий незаметно следовал за девушками. Но вскоре они все вместе впорхнули в какой-то дом и там застряли. Оказалось, что это библиотека.
Юрию очень хотелось с ней увидеться. Она именно тот человек, который сейчас ему так необходим. Нет у него ни друзей, ни даже хороших знакомых, с которыми можно откровенно поговорить. Стеснительный, замкнутый по натуре, он трудно сходится с людьми. И всегда отдает предпочтение одиночеству: не тянет его развлекаться в компании воров и блатарей, хотя сам он, конечно, из их братии. Укорять его в нетоварищеском поведении никто не посмеет, поскольку он — вор в законе высшего разряда. Несмотря на маленький рост и увечную руку, Юрий умеет за себя постоять. Кое-кому из громил пришлось пожалеть, что вздумал наступить ему на любимую мозоль. Сам он первый ни к кому не лезет, драк не затевает. Он метко стреляет из пистолета и виртуозно владеет ножом и кастетом. Эту науку он постиг в колониях для малолетних, где прошел суровую жизненную школу. Позже он встретил Тома — Владислава Стрижельского. Они подружились. Том был старше и уже имел среди воров авторитет. Он взял Юрия под свое покровительство, защищал его и кое-чему научил. У них было много общего: оба они явно отличались от грубой, неразвитой, в какой-то мере даже дебильной массы воров с их совсем особенным восприятием жизни и психологией. Но Тома больше нет. Замочили, собаки, вместе с его красавицей Вандой. По воровскому закону приговор должен быть приведен в исполнение, и никто не вправе этому помешать. Юрий не боялся смерти, но, как и всякий вор, не хотел стать сукой, это еще опасней. После мучительной смерти он был бы проклят до седьмого колена. Воровские законы жестокие, беспощадные. А в тот раз Юрий всю ночь искал Тома. Какие только он не облазил хазы — никто не мог ничего сказать. И под утро, преступив воровской закон, он позвонил в полицию. Мент у пульта, правда, артачился, язвил, но Юрий все же надеялся, что они примут меры. Хотя бы доложат по начальству, и оно распорядится. Потом, после трудных раздумий, он решил сам съездить на то место. Что бы он там делал, как поступил, ему и самому не было ясно. Вначале он со своей машиной спрятался за старой клетью и стал ждать. Но так и не дождался. Тогда он пошел искать. Сквозь заросли он видел, как толстый Бегемот с Маленьким котом и Ягодкой заталкивают в мешки трупы Тома и Ванды. От ярости, отчаяния он хотел их всех застрелить. Но потом, когда остыл, начал взвешивать все за и против. Что это даст, если он уберет этих шестерок, но и сам, как требует воровской закон, наверняка будет ликвидирован? Ничего. Тома уже не вернуть. Одно обстоятельство, правда, было Юрию непонятно: как могло случиться, что Том, этот ушлый, сильный и ловкий вор, ничего не заподозрил, не оценил обстановку и не покончил с этим сбродом? Юрий вернулся в город и позвонил в инспекцию рыбоохраны: пусть последят за озером — замечены браконьеры. Он хотел, чтобы Том и Ванда хоть похоронены были по-человечески. Но теперь он себя ругает: зачем он так долго болтался ночью по городу, зачем понадеялся на ментов, зачем не выехал раньше и не преградил путь Тому или хотя бы шатии Маленького кота.