— Ого, старик, ты настоящий профессионал, знаток своего дела, — усмехается Марис.
— Учусь, учусь, — подтверждает Ян, — уже второй год учусь.
— А где?
— На таможенника учусь, это еще интереснее. Как считаешь?
— Неплохо, — соглашается Марис. — Этих двоих ты бы узнал, если б мы их тебе показали?
— Наверняка. С гарантией. Этих бандюг я век буду помнить!
— А что было потом?
— Потом ничего. Гнаться за ними в лодке посуху я не умею. Амфибии же у меня нет. А надо бы. Вскрыл я мешок. Там голая баба. Задушенная. Другой мешок вскрывать не стал. Уехал. Позвонил. Потом прибыли вы со всей бригадой.
— А машину заметил?
— Да. «Вольво» стального цвета. Я марки машин знаю. Занимаюсь автоспортом, собираю маленькие модели. В свете прожектора машина была голубая.
— Может быть, синяя?
— Нет, стального цвета. Я не дальтоник.
— Может, заметил еще чего интересное, подумай хорошенько!
— Больше ничего. Ничего такого. Ну, четки, черные. Ты сам их нашел в лодке. Да, в зубах у маленького была сигарета. Он жевал ее, когда толстый нес мешки. Окурок ты нашел у мостков. Больше ничего не могу сказать.
Марис вынимает из стола бланк протокола и пишет. Не переносит он стук машинки. Мешает сосредоточиться и правильно строить фразу. Был бы компьютер — другое дело. Говорят, в Америке есть компьютеры, которые сами записывают речь. Вот легко-то, наверно, работать.
Клявиньш смотрит, как Марис пишет и, словно прочитав его мысли, говорит:
— Отстаете от жизни, следователь. В моей конторе давно уж работают на компьютере.
Марис не реагирует.
— Вот здесь, пожалуйста, распишитесь, на каждом листе, — пододвигает он протокол. — Сперва прочти, правильно ли записано.
— Чего там читать, — машет рукой Ян. — Я же смотрел, когда ты писал. Все правильно! Когда понадоблюсь, не стесняйся, звони. И о спорте поговорим. Если надумаешь, можем вместе порыбачить. Ну, чао! — Он подает руку и уходит.
Закончив допрос за соседним столом, коллега отпускает подростка.
— Мерзкое дело тебе досталось. — Она вопросительно смотрит на Мариса.
— Все они мерзкие, — отвечает Марис. — Но это особенно. Изнасилована и задушена женщина. Грудь в ожогах от сигареты. И во влагалище воткнута фляжка из-под ликера.
— Садист какой-то, просто зверь, — возмущается она. — А есть на фляжке отпечатки пальцев?
— Да, есть. Сейчас проводим экспертизу. Возможно, эта фляжка окажется визитной карточкой какого-то зека.
— Там было два трупа?
— Да. Мужчина убит из пистолета системы Макарова.
— Удалось установить, кто он такой?
— Точно — пока нет, но наши из криминальной полиции работают.
— Слушай, Марис, идем пообедаем. Надоело мне тянуть из термоса чай и жевать сухие бутерброды. Тут недалеко, в доме Тейкмана, хорошо готовят и главное — вдвое дешевле, чем в других местах.
— В доме Тейкмана? Где это?
— Ну, в городской думе.
— А нас туда пустят?
— Почему же нет, пойдем!
Марис потягивается, но, спохватившись, что это неприлично, встает.
— Знаешь, Гайда, это дело у меня заберут. Республиканская прокуратура заберет! — уже в дверях замечает Марис.
— Да почему?
— Почему, почему! Само убийство произошло наверно за пределами нашего района — это одно. А второе — я еще желторотый, чтобы расследовать такие дела.
— И тебе будет жалко? Избавишься!
— Откровенно говоря, да, жалко. Это дело меня заинтересовало…
Глава двадцатая СТАБИНЬШ АРЕСТОВЫВАЕТ СТУБАЙЛО
Дверь в дежурке отскакивает настежь и, тяжело дыша, скрипя зубами от злости, в нее широким шагом входит Стабиньш — и прямо к лейтенанту Стубайло, который сидит у пульта и взахлеб треплется с дамой по телефону.
— Ах, сукин ты сын! — сквозь зубы шипит Стабиньш, сгребает лейтенанта за шкирку и, сдернув его со стула, швыряет на пол, матерясь при этом по-черному.
— Что вы, что вы делаете! — барахтаясь на полу, растерянно бормочет Стубайло.
— Я тебе покажу, пьянчуга, бабник! Мразь такая!
— Вы за это ответите! — приходит в себя Стубайло. — Ответите! — тоже кричит он.
— Я тебе отвечу! Встать! — рявкает Стабиньш и одним махом срывает с него погоны. — Я тебе отвечу!
— Вы не имеете права! Не имеете права!
Стиснув ему плечо, Стабиньш толкает его перед собой к двери. Тот упирается, вцепляется руками в дверной косяк, но, получив как следует еще раз, отпускает руки и идет.
— Сержант! Садитесь на пульт! — повернув голову, кричит Стабиньш сержанту Янковскому, который за столом листает журнал оперативных донесений. И снова толкает перед собой Стубайло по коридору, по лестнице и, втолкнув в свой кабинет, бросает его, как мешок, в мягкое кресло. Возвратясь назад, закрывает за собой дверь, с гадливостью на лице вытирает руки, будто дотронулся до чего-то липкого и вонючего.
Сев за стол и с трудом отдышавшись, Стабиньш поднимает телефонную трубку.
— Инспекция? — гудит он. — А, узнаю, Вилциньш. Если не трудно, зайди ко мне! Да! Я эту мразь арестовал. Здесь он, в моем кабинете. Еще упирался, сукин сын! Да, сейчас прибудет и Розниекс, да, Розниекс из прокуратуры. Он расследует это дело об убийстве, пусть послушает. — Он устало откидывается на спинку кресла и закрывает глаза. Сердце у него словно хочет выскочить из груди.
Точно пойманная в капкан крыса, Стубайло пугливо озирается.
— За что? — несмело подает он голос. — Я же ничего такого не сделал.
Стабиньш открывает глаза.
— Ты еще не знаешь, за что? Сейчас узнаешь!
В кабинет входит коренастый полковник в темных роговых очках. Сразу же за ним появляется Валдис Розниекс.
Стабиньш молча встает, вынимает из сейфа магнитофон и, подрегулировав, включает в сеть.
— Сейчас-сейчас. Весьма интересная будет передача, — объявляет он и нажимает кнопку.
Сидя по другую сторону письменного стола, инспектор по служебному расследованию министерства и Розниекс переглядываются и внимательно вслушиваются в журчанье магнитофона.
«Слушайте внимательно! Примерно через час на Таллинском шоссе, на девяностом километре от Риги, произойдет убийство… Примите меры, сделайте что-нибудь, чтобы предотвратить.
— И взрывчатка тоже спрятана? Говорите уж сразу — в какой школе или в какой автомашине и когда рванет?
Молчание.
— Я вам серьезно говорю. Произойдет убийство. Я не шучу.
— Кто говорит, откуда вы звоните, назовите свою фамилию и номер телефона!
— Какие это имеет значение. Я вам не нужен, езжайте и ловите убийц!
Стабиньш перематывает ленту вперед.
— Говорю вам, готовится убийство. Разве вы не понимаете, прикажите оцепить место, район. За девяносто километров от Риги будет задержан стального цвета «вольво», госномер LA-4265. Пассажиры будут убиты. В салоне деньги, очень много денег, их украдут.
— Кто вам это сказал? Откуда у вас такая информация!
— Да говорю вам!
— Мало ли что вы говорите. Раз не даете свои координаты… Откуда нам знать, что это не хулиганство, не обман полиции? Ты езжай за сотню километров от Риги и ищи то, сам не знаю чего! Ха, машины задерживают на дороге каждые десять минут. Что же — нам всех их ловить? А если кого задержим, кто докажет, что он настоящий убийца?
— Убийцы вооружены!
— Удивили! Теперь каждый кооператор, каждый фирмач вооружен. «Волк в овчарне, волк в овчарне». Знаете сказочку про ленивого пастушонка, которому было лень пасти овец?
Смех и кашель.
— Дубина!
— Срочно выслать дежурную машину! Пусть выловят этого подонка и доставят ко мне. Я ему покажу дубину и охоту на волков!
— Напрасно стараетесь, меня вам не поймать. Жаль только, что с вами связался, с ментами. Надо было самому, и сразу. Теперь может быть поздно, однако попробую.
— Тьфу черт! Звонят всякие говенные детективы, нет покоя. Убийства сейчас что ни день, и ложные звонки по десять раз в сутки».
После каждой фразы, как от удара хлыста, Стубайло трусливо съеживается. Если бы можно было, он бы, казалось, совсем ужался, просто исчез.
— Ну как? — спрашивает Стабиньш, сверля лейтенанта презрительным взглядом. — Нравится?
Тот, как паршивый кот перед стаей паршивых собак, ставит шерсть дыбом и выгибает спину.
— А что тут такого? — хорохорится он. — Без конца звонит всякая шпана, всякая шваль, подростки… Если на каждый звонок реагировать, то… — Он хочет выразиться грубо, но, передумав, заканчивает фразу иначе: — То можно и серьезного много упустить. Нам сказано: на анонимные звонки не реагировать.
— Кто это сказал? — с возмущением спрашивает инспектор.
— Начальство! — огрызается Стубайло.
— Какое начальство? Где такой приказ? — теряет терпение инспектор. — Знаете, лейтенант Стубайло, сигнал был очень серьезный. В ту ночь действительно было совершено убийство, притом двойное. Если бы вы прореагировали и сделали все как положено, его наверняка можно было предотвратить. — Как непослушному ребенку, читает полковник Вилциньш мораль лейтенанту. — Вы нарушили несколько пунктов служебной инструкции, — укоризненно продолжает он, — не говоря уж о моральной ответственности.
— Полагаю, что речь здесь идет о халатности во время несения службы и злоупотреблении властью с тяжелыми последствиями, — резко вмешивается в разговор Розниекс. — А значит, об уголовной ответственности по статьям 1621 и 163 Латвийского уголовного кодекса.
— А может, это не я принял телефонограмму, — трусит Стубайло. — Может, кто-то другой, может, это и не в мое дежурство… — пытается он вывернуться.
— Не надо лить пули! — Стабиньш выпустил пар и теперь говорит спокойно и веско. — День и даже час точно установлены, а голос твой, сочный и мелодичный тенор, экспертиза идентифицирует, так что готовься сесть. Но постой — голос, голос… — мысль Стабиньша вдруг принимает другое направление. — Голос сообщившего мне знаком, это пришепетыванье, приятный голос… — Он хлопает себя ладонью по лбу так, что Розниекс и Вилциньш удивленно на него смотрят. Включает магнитофон. — «Жаль только, что с вами связался, с ментами. Надо было самому…» — снова повторяет магнитофон.