. А иначе — в дом престарелых. Эх, жизнь! За работой и не заметил, как она пролетела».
Постояв немного, Улдис потихоньку продолжал подниматься по лестнице. Когда он открыл дверь Валдисова кабинета, его встретил сильный сквозняк, который поднял на столе хозяина бумаги и с шумом захлопнул окно. Однако Розниекс продолжал сидеть, напряженно глядя на свой полуоткрытый сейф, стоявший против письменного стола, будто вот-вот из него кто-то выскочит. Но он вовсе не видел сейфа, так же, как не видел и вошедшего в кабинет Стабиньша. Взгляд у него был сосредоточенный и в то же время направленный в никуда.
— Какие набежали тучки? — подошел к нему Стабиньш, устроился в мягком кресле и тяжело вздохнул.
Только теперь Розниекс заметил своего друга.
— Тучки, тучки, — повторил он. Какие тучки? Спрогис арестован!
— Спрогис? Какой Спрогис? Что за Спрогис? — не понимая, переспросил Стабиньш.
— Следователь Марис Спрогис. Наш следователь, ну парень, который работает в нашей группе по делу об убийстве. Что ты спрашиваешь — какой Спрогис! Будто Мариса не знаешь!
— Ужас! — как на пружинах вскочил Стабиньш, схватился рукой за грудь и снова упал в кресло.
— Не может быть, — прошептал он. — Тут что-то не так. Ты не шутишь? Сегодня не первое апреля…
— Не первое апреля, — протяжно выговорил Розниекс и снова впился глазами в сейф. — А Марис сидит.
— За что же?
— Якобы изнасиловал какую-то девицу, несовершеннолетнюю…
— Несовершеннолетнюю? Где же он успел ее подхватить? Он же только вчера вернулся вместе с Шота. Фантастика! — в недоумении пожал плечами Стабиньш.
— Я тоже ничего не понимаю. Вчера вечером он мне позвонил с вокзала. Я велел ему отдыхать и утром быть на работе. Ни в каком ресторане или в компании он не был. Решительно ничего не понимаю.
— Может, это ошибка, девица спутала, не на того показала, — не терял надежды Стабиньш.
— В том-то и штука, что сегодня утром девица привела к нему домой полицейских — туда, где она вроде была всю ночь.
— Фьють! — присвистнул Стабиньш. — А как же она попала в его квартиру? Не силой же он ее затащил.
— Не силой, она сама, говорит, пришла чистить джинсы.
— Джинсы? Какие джинсы? Не можешь ты ясней выражаться — какие джинсы можно чистить в ночное время? У Мариса что — домашняя химчистка?
— Видишь ли, он приехал вечером и девицу ту якобы встретил на автовокзале. Утром эта девица со своей мамашей или с теткой уже была в управлении. Девушка основательно избита. Такие у меня сведения.
— Послушай, Валдис, мне эта история очень не нравится.
— Мне тоже, но я ничего не могу сделать. У меня связаны руки. Я уже отстранен от работы.
— Это почему?
— Так решило начальство, чтобы, не дай Бог, не возникли подозрения. Я же слишком старый кадр, когда-то был в партии и…
— А начальство не было?
— Ну как же, потому оно и дрожит. А главное, этот случай сегодня утром уже успели расписать газетчики в ярких красках. Разве не читал? И телевидение Мариса уже показало. Сенсация!
— Не видел. Я телевизор не смотрю, но мне кажется, что это дело слишком хорошо подготовлено. Наступление по всему фронту. Не против нас ли оно направлено? Ты должен поговорить со следователем, которому передано это дело. Кто он такой?
— Мой молодой коллега Граудыньш. Надутый как индюк и не пускается ни в какие разговоры.
— Послушай, Валдис, — засомневался Стабиньш. — Что если этот Марис действительно напакостил? Ну, скажем, так сложились обстоятельства. Чем черт не шутит, когда бог спит.
— Никогда не поверю, за этим кроется что-то другое. Удар этот, я считаю, хорошо спланирован и направлен действительно против нас.
— Ты прав. По моим сведениям, в нашем управлении есть двурушники, которые за хорошие деньги работают на мафию. И они нам ставят палки в колеса. — Стабиньш опять поднялся. — В этой игре вовсе не Марис главная фигура. Он всего лишь пешка, которую надо снять, чтобы открылся путь к королю. И тогда объявить шах или мат. Король — ты, а я — ладья. Расчет верный, попадание в десятку! Снимаю шляпу! — Он подошел к столу. — Скажи мне хоть — кто она, так называемая потерпевшая. Как ее фамилия, где живет?
— Что ты собираешься делать?
— Есть такой юридический термин — необходимая самооборона. Тут все средства хороши.
— Ради Бога, не занимайся самодеятельностью! Все должно идти законным путем.
— Ты всегда был поборником законности и справедливости. Не всегда это в жизни годится. Тебе ведь когда еще это сказала Фелита Судрабите, когда хотела отбить тебя у Инты.
— И ты теперь это вспомнил?
— Интересно, где она сейчас, эта коварная женщина, помощник прокурора? Небось вышла замуж, может, даже детей вырастила, а?
— Так и есть. Она давно у нас не работает. Ее муж — депутат Верховного Совета, и у них целых трое детей.
— А-а, братец, значит, все же интересовался. Не была она тебе безразлична. Ну ладненько, пока! — И Стабиньш вышел из кабинета, оставив друга в замешательстве, не дав ему возможность возразить.
Глава тридцать шестаяВ ВОКЗАЛЬНОМ ТУННЕЛЕ
— Покупайте «Экспресс-Хронику», «Рекламу», «Ригас Балсс», «Фортуну», «СМ — сегодня»! Покупайте, потом не будет! — наперебой кричат, размахивая газетами, бродящие по туннелю мальчишки школьного возраста. Людей здесь — как муравьев в муравейнике, толпятся, гомонят, толкаются. Одни бегут по лестницам вверх, другие навстречу им вниз. Впритык друг к другу рядами стоят столы и столики. На них красуются большие, в ярких красках, эротические картинки, порнографическая литература, книги ужасов, иностранные детективы. Тут же рядом и религиозная литература. Идет бойкая торговля. К стенам жмутся разного возраста, разной комплекции проститутки. У входа сидит в луже сгорбленная нищенка — просит милостыню. Молодая женщина лихо играет на аккордеоне и вместе с сынишкой поет. Седой старик, видимо, ее отец, после каждой песни с шапкой обходит слушателей. Подростки, мальчики и девочки, в национальных костюмах, с висящими на шее синими и белыми фанерными ящиками величаво, как павы, шествуют по тоннелю. На ящиках надписи: «Фонд милосердия», «Детский фонд», «Движение за независимость» и другие. Но люди спешат и не жертвуют. На широком столе выставлены пачки кофе, всевозможные соки, консервы в ярких банках, коробки конфет, жевательная резинка и разный другой импорт. По всей видимости, это гуманитарная помощь зарубежных благотворителей: разворовали и теперь продают по немыслимым ценам.
Три подростка, окружив четвертого, младшего, отнимают у него импортную куртку. «Не надо, старики, что вы делаете!» — хнычет мальчик. Но девочку не разжалобишь. Она бьет мальчонку по лицу, вырывает куртку, и вся троица скрывается в толпе. Жаловаться ограбленный не станет. Это может обойтись ему дороже, чем куртка.
К продавцу гуманитарной помощи подкатываются двое здоровых мужиков в импортных джинсовых костюмах. Что-то негромко ему говорят. Лицо у продавца краснеет, потом бледнеет. Он нехотя вытаскивает кошелек и отсчитывает сотенные бумажки. А рэкетиры уже направляются к следующей жертве. Широко раскинув руки, на холодном бетонном полу лежит оборванный безногий инвалид. Голова неестественно закинута набок, лицо землистое, глаза полузакрыты, рубаха из брюк выбилась и оголила живот. Рядом валяется шапка, в которой несколько монет и бумажных купюр, костыль и палка. Живой ли он, мертвый ли — никому нет дела. Люди, не обращая внимания, спешат мимо. И тут с громкими криками, забавы ради, останавливается ватага подростков. Маленькая проститутка в короткой, чуть ли не до пупа кожаной юбчонке подбегает к инвалиду, заносит над лежащим ногу и на него мочится. Ватага подростков воет от восторга, хлопает в ладоши и бежит дальше. Проходящая мимо тетушка останавливается, осуждающе качает головой.
Сквозь эту гущу людей проходит Валдис Розниекс. Он машинально бросает взгляд на книги, выставленные на прилавке. Большей частью это иностранные детективы, приключенческая литература, эротическая, книги о собаках и прочее. Они в ярких обложках, хороших твердых переплетах, с иллюстрациями, но цены кошмарные. «Вот бы так издавать нашу латышскую литературу, только с большим вкусом и продавать дешевле, — думает Розниекс. — Но ведь у нас никто теперь не пишет, никто не издает настоящую литературу. Нет возможности и невыгодно. Типография дерет бешеные деньги, на бумагу цены ужасные. А среди издателей серьезной литературы кое-кто уже прогорел. Слаба материальная база, душат налоги и конкуренты. Рынок! Культура никого больше не заботит. Стоит ли удивляться, что у нас растет число преступников и преступлений. Наша латышская литература и культура в упадке», — углубился в невеселые размышления Розниекс. Он только что приехал поездом из Пиекрастес, где у него теперь свой дом — денационализированный дом деда. Иногда Розниекс отдыхает там летом и в выходные дни.
Сейчас он идет в камеры предварительного заключения городского полицейского управления, в подвальчик, где его хорошо знает конвойная охрана. Может быть, удастся поговорить с Марисом, узнать — что с ним в действительности произошло. Правда, Улдис Стабиньш не советовал туда соваться, просил подождать, положиться на него. Но Валдис все воскресенье не находил себе места, нервничал и все же хочет попытаться проникнуть к Марису.
У входной двери удостоверения у него не спрашивают. Пожилой полицейский улыбается и поднимает руку в знак приветствия. У тяжелой двойной двери из металлических прутьев Розниекс нажимает кнопку звонка. Рядом со звонком зажигается надпись «Подождите, пожалуйста!» И вскоре плотная женщина-полицейский, увидав Розниекса, без расспросов открывает тяжелую дверь.
— Задержанный Марис Спрогис еще здесь? — небрежно бросает Розниекс. — Мне надо бы с ним поговорить.
На круглое лицо конвоира ложится тень.
— Видите ли, господин следователь, — точно извиняясь, тянет она, — мне приказано никого к нему не пускать. — Она в смущении и чувствует себя неловко. — Не имею права, такой приказ, сами знаете. Может быть, сходите к начальнику? Он же вас знает…